Рубин эмира бухарского
Шрифт:
— Да нового ничего особенно нет, — протянул я. — Разве только...
Рука Бориса конвульсивно сжала пресс-папье.
— Только что? — переспросил Листер.
— Да вот удалось перевести одно очень трудное стихотворение Калидасы, над которым я давно бился. Оно мне никак не давалось, а вчера прояснилось.
— Как хорошо, — спокойно сказал мне Листер, как будто ничто другое на свете его не интересовало. Он играл свою роль великолепно. — Какого точно времени Калидаса?
— Это пятый век. — Я привел приблизительные годы.
Борис сидел бледный и злой. Он глядел на меня с ненавистью, смешанной с презрением.
Конечно, он вскоре выдал себя:
— Ну, а как Юлия Викторовна и этот грек доехали, благополучно?
— Откуда я могу знать, я с ними не ездил.
Борис несколько смешался и сделал еще одну ошибку:
— Нет, я имею в виду, как там с лошадью и прочее.
Совсем скрывать не было смысла.
— Будем надеяться, что доехали, путешествие не такое длинное.
— Почему — надеяться? — ухватился за слово Борис.
Он втянул воздух и замолчал. Яснее спрашивать он боялся.
— Да так, — ответил я, — надеюсь, ему лучше.
— Что — лучше? — опять напрягся Борис. — А что случилось?
— Да вот свалился в яму у нас.
Борис с трудом сдерживал бешенство. Он ничего толком не мог донести Файзулле, а своим поведением достаточно выдал себя.
Листер прервал нас:
— Это все прекрасно, Глеб, но я вас не за этим звал. Дело в другом. Завтра приезжает Толмачев, начнется работа. Мы все в хороших отношениях, вместе ехали, он самого лучшего мнения о вас, вы о нем, об Александре Ивановне, о Кате, — тут он еле заметно улыбнулся, я вспыхнул и не мог поднять глаз, — как и мы все, конечно, но дружба дружбой, а служба службой. Надо привести в порядок и документацию, и инструменты, и проект работ. Он проверит, что найдет нужным. Ну-с, так вот, приступаем.
До полудня Листер и я сидели вместе за счетами и бумагами и ходили по палаткам и кладовым. Как будто все было на месте.
Потом Листер предложил ехать на мой склад, посмотреть, как там.
Сказать ему, что я заметил исчезновение запасов из кладовой в макбаре? Нет, не надо, не спугнуть!
Вместо этого я спросил, двинемся ли мы пешком или в линейке.
— Проще верхом, — ответил Листер и, увидев мое вытянувшееся лицо, прибавил: — Вы чего это? Верхом не ездите? Вмиг научим.
Мне подали смирную лошадь, и мы отправились шагом.
Почему не мог я заставить себя ненавидеть этого человека? Какая огромная разница между ним и Борисом! Он почти настолько же близок мне, насколько Борис чужд, однако же он с Борисом были по одну сторону разделявшей нас пропасти, я — по другую.
Глава VIII
КАТИНЫ ИМЕНИНЫ
В ту ночь я остался в лагере, и до девяти утра мы мыли и чистили всё к приезду Толмачева. Не потому только, что боялись замечаний или разноса. Мы взялись за важное и ответственное дело и не имели права провалиться. Это было наше венчание или помолвка с наукой. По мере того как мы подвигались ближе к работе, с нас спадала шелуха личных дел и забот, наши мысли переставали отвлекаться и разбегаться.
Душой всех этих приготовлений был Листер. Я временно забыл свою вражду к нему и даже взятую на себя тяжелую задачу пресечь его предательство. Как это по-своему восхитительно, когда офицер с самой высокой подготовкой отдает распоряжения, подает пример, на ходу перестраивает работу с такой точностью, экономией времени, догадкой, которые не доступны ни одной машине. Тут только я заметил, какая большая работа легко и незаметно была проделана за это время, какой безукоризненный порядок царил во всем. Листер сам с помощью нивелира разбил пикетаж. Вся территория будущего раскопа была разделена колышками и тесьмой на равные квадраты. Теперь Листер делал фотографии всей территории с разных точек.
Когда все было готово, мы зашли в палатку завтракать, но и тогда то один, то другой из нас, не доверяя расставленным часовым и дозорным, то и дело выходил посмотреть, не едут ли. Около десяти часов подъехали Рустам с сестрой. Мы оставили их у себя.
Наконец часов в одиннадцать заклубилась пыль, и вскоре мы различили целый кортеж. Вместе с Толмачевым приехали пять или шесть человек из ЦИКа и Туркбюро, русских и узбеков. Среди гостей находился старый седобородый узбек, на которого мы сразу же обратили внимание, Юнус Ходжаев, как нам сказали, большой знаток местной старины; был, к моему удивлению, Лишкин из филиала Географического общества, и, главное, среди приехавших были Катя, Александра Ивановна и Паша. Катя и Леля обнялись, как сестры.
— Вы что думаете, — огорошил нас Толмачев, — что я работать приехал? Как бы не так! Во-первых, воскресенье, а во-вторых, мы празднуем сегодня день рождения Кати.
Мы дружно зашумели. Катя смущалась, краснела и улыбалась.
Толмачев и его спутники зашли в палатку Листера. Александра Ивановна с нашей помощью выкладывала привезенные ею из города свертки и пакеты, и особенно осторожно один, очень большой, который не полагалось перевертывать или ставить набок, — в нем был именинный пирог. Мы же, то есть Катя, Паша и я, отошли в сторону.
— Слава богу, Юли нет, — заметил я.
— Да, она осталась возиться с греком.
— Значит, выжил?
— Выживет.
Я оглянулся. Бориса вокруг не было. Очевидно, он пролез в палатку, чтобы шпионить за приехавшими и подслушивать разговоры. Не стоило мешать, все равно Листер ему передаст.
— Уйдемте, — сказал я, — пока нет Бориса, я вам расскажу кое-что важное.
Я провел их к озеру, мы ушли за вытащенные на берег лодки, подложили под себя на влажный песок весла и уселись так, чтоб нас не было видно со стороны лагеря. Я сообщил им все подробности тоя в кишлаке, и о попытке убить грека, и о найденной мной лядунке, которую я ранее видел у Файзуллы, о фотоаппарате, который грек украл у меня и выронил при падении в яму.
Паша слушал, как обычно, очень внимательно, Катя замерла. После некоторого молчания я еще раз рассказал про вражду кишлака с Погребняковым и что они надеются с ним рассчитаться. Это заинтересовало Пашу не менее чем предыдущее. Он сидел, стараясь не проронить ни слова.
— А теперь, Паша, скажи мне, что делать с Листером?
— Ничего, — отрезал он. — Понимаешь, ничего. Смотри не делай ничего сам: сорвешь или погубишь. Я не могу тебе объяснить, но ты можешь очень напортить, понимаешь, принести много вреда, если предпримешь что-либо сам.