Рубин Великого Ламы

Некоторые из верного источника сообщали, что камень стоит в двенадцать раз больше объявленной цены; другие уже утверждали, что камень в столько карат ускользает от определенной оценки, — он может быть оценен наполовину меньше и в десять раз больше. Почтенные торговцы кивали головами, полагая, что синдикат сделал большую неосторожность, что ему трудно будет возместить уплаченные деньги-Многие дамы стали презрительно отзываться о своих украшениях; не один супруг мог услышать язвительные замечания насчет ничтожества бриллиантов той дамы, от камней которой прежде приходили в восторг и даже сохли от зависти ее добрые приятельницы.

— Дорогая моя, кажется, бриллианты теперь не имеют никакой ценности?..

— То же и я слышала… а ведь правда, у меня темные волосы, рубины гораздо более шли бы ко мне…

— Да, но если все захотят рубинов, их не найдешь потом… Надо спешить…

— Милый Альфред, нельзя ли на моем ожерелье переменить бриллианты на рубины?.. Бриллианты вышли из моды. Никто их больше не носит…

— Это семейные бриллианты!.. Подумай! — возражал супруг.

Раздраженные мужья поднимали руки к небу, отцы жаловались на кокетство дочерей. Дамы, которые носили рубины, возгордились. Те же, у которых их не было, чувствовали сильное желание растоптать ногами это необходимое украшение. В четыре дня магазины ювелиров были положительно обобраны, и заметно было особенное возрастание цены на рубины. Даже в пансионах и школах девочки говорили о знаменитом рубине и выражали желание, когда они вырастут, выйти замуж только за такого господина, который им предложит самые большие рубиновые камни.

Понятно, что личность собственника чудесного камня стала особенно занимать всех и каждого. Кто знает Лондон, тот поймет, с какой быстротой расходятся там все сплетни. Складывались всевозможные легенды насчет личности Оливье Дероша. Плохо только, что никто его не знал. Французская колония, довольно многочисленная в Лондоне, ничего не знала о его существовании. Имя его, весьма обыкновенное, ничего не говорило. Его не знал ни посланник, ни французский консул. Он не принадлежал ни к какой партии, но, вероятно, не был несостоятельным. Не получая на это ответов, оставалось или из всех легенд создать биографию этого человека, что и случилось, или подождать, не захочет ли он проявиться тем или другим способом.

Но что особенно возбуждало любопытство, так это разрешение вопроса, откуда он мог достать такой камень. Об этом все с тоской спрашивали друг друга. И, наконец, все хлынули на улицу Бонд, особенно после того, как пронесся слух, наделавший шума, что рубин выставлен у Купера за железной решеткой.

В этот вечер во всех ресторанах таинственный вопрос принял иную форму; уже не спрашивали:

— Что вы думаете о рубине?

— Видели ли вы рубин?

И было величайшим позором признаться, что не видел его. Несчастный Купер и его компаньоны боялись потерять головы; чтобы лучше видеть рубин, у них разбили стекло витрины, стоящее больше двадцати фунтов стерлингов.

Но все толки шли только про камень.

Что же касается героя, счастливого собственника самого прекрасного рубина на свете, так он только что снял обширный, комфортабельно меблированный дом на улице Кромвеля, о чем немедленно разнеслась молва. Те люди, которые прекрасно знали этот дом, обедали там сколько раз, имели сношения с владельцем дома, У которого были больные легкие и который проводил зиму в Ницце, — эти люди сразу приобрели значительное почтение.

— Господин такой-то! А! да… он знает дом, где живет собственник рубина… Нужно его пригласить завтра Же к себе на обед…

И, в благодарность за обед, господин этот должен был описывать вдоль и поперек жилище владельца рубина. Узнали достоверно, что дом этот вполне «респектабельный», конюшни роскошны, а меблировка не только хорошего вкуса, но «эстетична». Драгоценное сведение!.. Все радовались, получив хоть какое-нибудь понятие о склонностях жильца дома. Это уже было «нечто».

Вскоре увидели в парке фаэтон, запряженный парой чистокровных лошадей; в фаэтоне молодой человек элегантно одетый, свободно правил лошадьми.

— Владелец рубина! — сейчас же пронеслось повсюду. Сколько прекрасных глаз устремилось на него. Сколько лиц обернулось в сторону его экипажа, приняло ангельский вид!.. Сколько нежных улыбок!.. Отцы и матери этих очаровательных девиц, прекрасно знавшие их характер дома, были очень удивлены… Но сами они, занятые трогательным осмотром богатого иностранца, не имели времени критиковать поведение своих дочерей…

И в самом деле, ведь это человек, имеющий в кармане такой рубин! Есть от чего улыбаться, я думаю! И девушка, которой удалось бы выйти за него замуж, разве не была бы в большом выигрыше! Ни на одного человека никогда не устремлялось столько взглядов. Молодые люди заметили, что «он недурно правит», «для француза», поспешили они прибавить; а дамы, все без исключения, находили его очаровательным. Вся женская половина из бывших в этот день в парке решила немедленно же завести знакомство с молодым человеком, таким богатым, и не одна из матерей, окидывая взглядом самую красивую из дочерей, сказала себе:

— Вот какого жениха нужно для моей красавицы! — и, наверно, поклялась ничего не упустить, чтобы добиться такого желанного брака.

Последствием этой прогулки было то, что известные швеи, модистки, перчаточники и сапожники получили заказов в три раза больше, чем обыкновенно, и в десять раз большего труда им стоило угодить своим клиентам. Ах! какая это ужасная конкуренция в Лондоне, и как трудно добиваться, чтобы не остаться позади!

На следующий день мистер Рютвен, член парламента, и мистрис Рютвен, его жена, сидели за завтраком в обществе своих детей. Было около девяти часов утра. Мистрис Рютвен, с правильным лицом, прекрасной еще фигурой, затянутая в платье из серого сукна, которое застегивалось на пуговицы до самого подбородка, сидела перед серебряной вазой, вокруг которой стояли широкие чашки. Напротив нее мистер Рютвен торопливо ел яичницу с ветчиной, запивая ее в то же время крепким чаем и пробегая глазами газеты. По сторонам продолговатого стола сидели три молодые девушки, а два места были пустые. Все три девицы походили друг на друга, но одна из них была, очевидно, объявлена красавицей семьи. Это видно было по ее весьма красивому лицу, и, кроме того, по ее более изысканной прическе, более изящному туалету, а также по известному высокомерному и грубому тону с сестрами, который, как говорят, всегда сопровождает признанную роль красавицы в британских семействах. Ее сестры были только недурны; но она вполне очаровательна, с волосами цвета золоченой бронзы, розовыми щеками и тонкой талией.

— Еще чаю, Мюриель? — сказала с улыбкой мистрис Рютвен.

— Да, пожалуйста!

— А вы хотите, Полли, Марта? — продолжала мистрис Рютвен менее нежным тоном. — Я вам советую, Марта, не пить его; это вам портит цвет лица, вы были ужасно красны вчера на балу.

— Это не моя вина, — отвечала Марта недовольным тоном.

— Но от этого вы не можете похорошеть, моя милая… Мюриель, милочка, еще немножко сливок в чай… Для вас есть еще горячие бисквиты… Я знаю, вы их любите…

— О! но это испортит ей цвет лица! — заметила Полли ироническим тоном.

— Ее цвет лица не может испортиться, — произнесла мистрис Рютвен с гордостью. — Она может танцевать всю ночь, и на ней не отразится…

— Я бы хотела, чтобы оставили в покое мой цвет лица! — проворчала нетерпеливо Мюриель.

— Где это ваш брат, Боб, Марта? — поспешила спросить мистрис Рютвен, чтобы переменить разговор. — Как это он до сих пор еще не вышел?

— Я это не знаю!..

— Пойдите напомните, что завтрак подан.

— Мюриель может пойти!

Мюриель не шевельнулась и с равнодушным видом продолжала есть жаркое.