Рубиновая звезда (сборник)
Шрифт:
— Езжайте, товарищ майор, — сказал дед Савчук, — а я отдохну. Утречком, по свету, домой подамся.
Соболь глядел на деда с нескрываемым восхищением. Схватив руку старика обеими своими руками, он крепко потряс ее:
— Прямо скажу, Иван Иванович, орел вы!
— Який же я орел! — шутливо отмахнулся дед. — Вот те, что Сиваш перелетали, щоб Крым штурмовать — те орлы…
Уже светало, когда Соболь выбрался на асфальтированную трассу, километрах в пятнадцати выше Алушты. Он поставил машину сбоку дороги и сделал вид, что копается в моторе. Позиция была удобная: «газик»
Чем светлее становилось, тем больше возрастал поток автомобилей. Шли, солидно покачиваясь, щегольские голубые автобусы, шли «ЗИМы», «Москвичи», «газики», но они не привлекали внимания Соболя. Шли «Победы» — темно-вишневые, синие, серые, коричневые, оливковые… были и зеленые, но с другими номерами.
Около шести часов утра показалась еще одна зеленая машина, шедшая на большой скорости. Это была «Победа» с номером «КМ 44-60».
Соболь вскочил в свой газик.
— За ней! — приказал он шоферу. — Выдерживайте дистанцию побольше, они не должны заметить, что мы следуем за ними.
На повороте, не доезжая до Алушты километров шесть, зеленая машина вдруг завихляла, потом остановилась на миг, как будто водитель колебался, потом свернула вправо, на проселочную дорогу.
— Эге! — сказал Соболь. — Это что-то новое. Значит, они решили ехать другим путем.
Он велел шоферу сделать интервал побольше: на этой колее движения почти не было.
Миновали поворот, другой. Дорога вошла в густые и высокие заросли орешника. За третьим поворотом зеленая машина исчезла. «Газик» прибавил ходу, проехал вперед — машины не было.
— Назад! — сказал Соболь.
Они медленно поехали обратно. Майор внимательно осматривал зеленую стену, тянувшуюся до, обе стороны.
— Стоп!
В одном месте заросль была прорежена. Соболь, выпрыгнув, увидел на траве свежие следы колес. Они вели далеко вглубь чащи. Там, сливаясь окраской с окружающей зеленью, стояла «Победа» «КМ 44-60». Соболь шагнул к ней и распахнул дверцу.
В машине, навалившись лицом на баранку и безжизненно свесив руки, сидел Щербань, заколотый ударом ножа в спину.
Глава XII
НА ЗАПОВЕДНОЙ ЗЕМЛЕ
Асфальтированная трасса, ведущая на Южный берег, у Алушты сворачивает направо и огибает мощный узел гор, поросших густым лесом. На алуштинских склонах это, главным образом, буки, гигантскими цилиндрическими колоннами уходящие в небо, на ялтинских — крымская сосна с раскидистой кроной. Широко, привольно раскинулся на площади в тридцать тысяч гектаров Крымский государственный заповедник. Здесь заботливо охраняются просторы горных панорам, зеленый сумрак пышных дубрав, водопады, источники, пещеры, скалы, ущелья, удивительное разнообразие животного и растительного мира во всей его нетронутой красе.
Когда-то лучшие места здесь облюбовали монахи. Затем тут была создана царская охота. И только после Октября чудеснейший этот уголок стал народным достоянием и открыл свою зеленую сень для курортников, туристов и экскурсантов, для многочисленных научных работников — геологов, зоологов, ботаников, почвоведов.
Степан Григорьевич Ракитин, один из тех, кому поручено беречь и охранять эту красоту и богатство, после обеда собрался в обход центрального участка заповедника. Закинув за плечо винтовку, он взял бинокль и, выйдя на крыльцо, вздохнул полной грудью: хорошо!
Ракитин был не просто лесничим, прозаическим сторожем — такие здесь не к месту. На работу наблюдателя лесной охраны людей приводит страстная любовь к природе, без этого качества немыслим хороший работник заповедника. Эта же страсть привела сюда и Степана Григорьевича. Судовой механик в прошлом, он в конце концов променял море на лесную чащу, и здесь из него выработался замечательный натуралист-практик. Живую природу он любил горячо, глубоко, сильно — и она, отвечая на это чувство, открывала перед ним свою зеленую книгу, говорила с ним тысячами живых, понятных ему голосов, языком ветра, трав, зверей и птиц.
Надвинув на брови фуражку, посасывая незажженную трубочку, Ракитин спустился в ложок и присел на огромный, в три обхвата, ствол дерева, вывороченный недавно бурей. Это был один из любимых его уголков: пейзаж, словно из русской сказки, не хватало только медведицы с медвежатами. По склону росли тиссы, тысячелетние, редчайшие реликты.
Глядя на землю, Степан Григорьевич обратил внимание, что трава вокруг примята. Он встал и обошел дерево. Да, здесь отдыхал кто-то… Вон и сухие листья собраны кучей и ветки наломаны. Ракитин нахмурился: ветки ломать в заповедном лесу — это уже было злостное нарушение. Он пошел по ложку, легко находя след, поднялся по откосу и застыл. Около горного потока, с шумом пробегавшего шагах в двадцати, стоял чужой человек. Он, видимо, только что умылся, так как вытирал лицо носовым платком. Значит, это он ночевал здесь!
Ракитин спрятался за куст и стал наблюдать. Вытерев лицо и причесавшись, незнакомец снял пиджак, скинул ботинки, носки и, закатав брюки, вошел в поток, русло которого было завалено большими камнями. Что он делает, догадаться было нетрудно: незнакомец запустил руку по локоть под один камень, под другой, третий, и, наконец, выхватил из воды довольно большую форель.
Присев на камень, он тут же оторвал ей голову, выпотрошил зубами и пальцами и принялся есть. Все говорило о том, что незнакомец крайне голоден.
Безымянный (а это был он), отделавшись от своего ненадежного подручного и опасного теперь свидетеля, принял решение два-три дня скрываться в заповеднике, пока уляжется суматоха и несколько остынет след. С топографией заповедника он был знаком. Во время войны здесь базировались отряды крымских партизан. Безымянный, в начале оккупации Крыма служивший в войсках СС, принимал участие в разработке карательных операций и изучил карту. Но он слишком понадеялся на свою память и теперь убеждался, что отсюда не так-то легко выйти.