Рубиновый лес. Дилогия
Шрифт:
Все четверо поверили в людской род настолько, что утратили веру в собственный. Нарушение заповеди о невмешательстве божественного в небожественное обернулось замком на дверях в блаженную обитель – так Совиный Принц, Кроличья Невеста, Медвежий Страж и Волчья Госпожа стали считаться недостойными сидов… и великими для людей. Чтобы навечно сохранить память об их жертве, люди облачили её в каменную плоть, отстроив тысячу неметонов по всему свету. Пускай те не могли заменить богам дом, но зато могли дать им временное пристанище – по крайней мере, людям очень хотелось в это верить. Потому в каждом неметоне и жглись благовония из физалиса и амброзии, которыми, по преданиям, пахло на пирах в чертогах сидов.
Ими же пахло здесь – в месте,
– Ну и на кой хрен ты припёр её сюда?
– Так это… Кочевник же велел…
– Ты что, слепой? Это же обычная деревенская погань! У любой знати целая свита поваров на побегушках, а ты на эту глянь – худосочная, как рыбья кость! Одета не пойми во что… Ещё и смердит! Корабельные шлюхи и то приятнее пахнут.
Всё, что я видела перед собой, – это ткань холщового мешка, сквозь который едва пробивались скудный свет и несколько бегающих теней. Судя по голосам и звукам шагов, тяжёлым и переваливающимся, вокруг меня собралось четверо-пятеро мужчин. Один из них шепелявил и смешно посвистывал на согласных, явно лишённый половины зубов, а второй говорил с ярко выраженным акцентом, который был присущ некоторым деревням на западе туата Медб. У третьего речь была обрывистой и эмоциональной, из-за чего он то и дело проглатывал гласные – так чаще всего говорили в Талиесине. Четвёртый, который лишь сыпал проклятиями где-то на фоне, однозначно был из Найси – только они каждый раз плевались, произнося имя Дикого. Слишком разношёрстная компания для разбойников – откуда же им всем быть знакомыми друг с другом? Либо кто-то собирал их со всех уголков континента намеренно, либо это вовсе не…
– Слышь, у неё тут на кафтане пятна лошадиного дерьма, что ли?
Чья-то рука грубо дёрнула меня за ворот, едва не свалив со стула, и мне стоило титанических усилий не показать, что я уже пришла в сознание. От сонного порошка голова казалась свинцовой, а во рту было сухо и гадко, как после рвоты. Судя по тому, как сильно ныла спина, я сидела на жёстком стуле со связанными сзади руками не один час. Я незаметно потянула запястья в разные стороны, пытаясь проверить, насколько крепко обвилась вокруг них верёвка… И едва не зашипела от боли – очень, очень крепко! Ещё пару часов – и точно останутся прелые раны. Однако именно из-за этого мои наручи прижаты друг к другу так тесно, что ничего не стоит надавить на опаловые вставки, чтобы выскочили бритвенно-острые ножи. Вот только…
«Женщина – неровня мужчине в физической силе. Пока у тебя есть я, тебе не нужны никакие уловки, но я всё равно хочу, чтобы ты знала: коль окажешься в беде, а меня по какой-то причине не будет рядом – не нарывайся. Помнишь опоссумов, которых мы видели в лесу? Как они притворялись мёртвыми, когда мы ловили их? Делай как они, пока я не приду за тобой. Законы природы везде одинаковы: хищников не привлекает дохлая дичь… Эй, почему ты смеёшься?» Да, тогда я действительно не удержалась от смеха, услышав наставления Сола, однако теперь это не казалось мне смешным. Впервые за всю мою жизнь рядом не было никого, кто мог бы меня защитить.
– Да, точно, навоз… Ты к нам, похоже, обычную пастушку приволок, идиот!
– Да принцесса это, зуб даю!
– Какой зуб? У тебя их нет!
– Кларисса подтвердила, что она с этим… как его… ящером разговаривала.
– Эта старая пьянчужка-то, помешанная на гаданиях и лисьих шубах?! Да она и сына родного принцессой нарядит за пять медняков! И сколько ты ей заплатил?
В помещении разгорелась настоящая ссора. Послышались возня и лязг мечей, не предвещающий ничего хорошего ни для спорщиков, ни для меня, находящейся в центре этого балагана. Смогу ли я продержаться до того момента, пока Солярис или королевский хирд не найдут меня? Как давно я вообще здесь? Что будет, если разбойники поймут, что я пришла в себя? Начнут задавать вопросы, издеваться или пытать? Отпрыски благородных домов считаются неприкосновенными даже для отпетых бандитов – в конце концов, за них, целых и невредимых, дают больше выкупа. Но это правило редко распространяется на женщин… И ещё реже – на дочерей ненавистных всеми деспотов.
– Эй, Йоки… Мне кажется, она шевелится!
Я была готова поклясться, что не двигалась. Неужели заёрзала на стуле, поддавшись нервозности? Сердце билось так сильно и быстро, что его стук казался мне громче, чем голоса окружающих меня мужчин. Они затихли – только силуэты снова забегали за тканью мешка, заставляя проникающий сквозь него свет моргать. А затем тот вдруг потух: что-то загородило его, и я почувствовала запах скисшей браги и табака, которым разило изо рта нависшего надо мной разбойника.
– Хм, неужто сонный порошок выветрился?
– Может, новый мешок на неё наденем?
– Второго такого нет, только этот был смазан сонными травами. Давайте просто его снимем. Вам же, парни, тоже интересно, пастушка она иль всё же принцесса?
– Но Йоки… Кочевник велел…
– К Дикому этого Кочевника! Сниму сам!
Мешок сполз с моей головы раньше, чем я успела сообразить, что делать дальше, поэтому я так и осталась сидеть с закрытыми глазами, откинув голову на спинку стула. Свет ослепил меня даже сквозь плотно сомкнутые веки, а в воздухе, помимо сладости амброзии, повис тяжёлый запах воска – вокруг горела по меньшей мере сотня свечей. Дорогое удовольствие! В тот момент я окончательно убедилась в том, где мы находимся, и теперь желание открыть глаза стало совсем невыносимым. А когда уж потные скользкие пальцы схватили меня за подбородок и принялись вертеть голову то вправо, то влево…
Моё терпение кончилось.
– Убери свои грязные лапы от моего лица.
От неожиданности разбойник не только отдёрнул руку, но и дёрнулся сам. Быстро привыкнув к свету, я сосредоточила взгляд на его лице: относительно молодом, но со следами переломов от драк. Голова у мужчины была полностью выбрита, по левой щеке расползся шрам, как от ожога, а на плечах висела дублёнка кривой выкройки с заплатками из овечьего меха – слишком неаккуратная работа для профессионального портного, но сносная для работяги, которого толком не учили шить.
– Всё-таки не пастушка, – усмехнулся разбойник, которого, судя по всему, и звали Йоки.
Послышались свист и сальные шуточки, которыми принялись обмениваться остальные мужчины, столпившись вокруг моего стула. Перед глазами плясали разноцветные круги, горло сжималось от тошноты и страха, но я заставила себя пересчитать своих похитителей – девять. Больше, чем я думала. В таких же грубо сшитых одеждах, с оскалами на побитых лицах и порочными мыслями в блестящих глазах. На их поясах висели секиры и топоры с деревянными рукоятями и лезвиями из дешёвых сплавов, но острыми, наточенными. В одном из них я разглядела своё бледное, испуганное отражение и отвернулась в другую сторону, решив вместо этого осмотреться.
Неметон. Ну конечно!
Внутри он оказался гораздо краше, чем снаружи. Отсутствие окон компенсировало огромное количество витражей на колоннах и потолках: они будто светились в отблесках свечей, расписывая давящие тёмно-зелёные стены в ягодные и небесные тона. Несмотря на то что неметон был не больше моей спальни, для каждого бога отводился свой угол, чтобы любой человек, независимо от веры, мог принести здесь свои дары и вознести молитвы.
Верхний правый угол, указывающий на запад, принадлежал Кроличьей Невесте – там стоял алтарь из сухих гвоздик и вербены, возле которого возвышались глиняные пиалы с ягодными вареньями. Рядом, смотря на юг, стоял алтарь Медвежьего Стража – пирамидка из обычных камней, перед которой на деревянном блюде лежал одинокий кусок сырого мяса. Напротив, указывая на восток, сиял самый богатый алтарь Совиного Принца: сплетённый из ивовых прутьев и перьев, как птичье гнездо, он собрал вокруг себя кубки с дорогими винами, подносы со сладостями и даже несколько драгоценностей. В последнем углу, глядящем на север, возвышался алтарь Волчьей Госпожи, отбрасывая маслянистые тени, – из сухих веток и животных костей (только не волчьих!), окружённый связками душистых трав и сосудами с молоком.