Рубины леди Гамильтон
Шрифт:
– Садись к костру, Гамильтон, – произнес Марко.
Леве дали запеченную картошку. Никогда раньше он не ел картошку прямо из костра, и ему показалось, что ничего вкуснее ее на свете нет и быть не может. Хрустящая, под черной горячей золой, она таяла на языке и приятно проваливалась в желудок.
Пламя обдавало жаром его раскрасневшиеся щеки, промокшие ноги начали подсыхать, рядом сидел Марко, напротив – его брат Ион. Мяса, чей запах привел сюда Леву, ему не досталось, но он и так был очень доволен картошке и теплу. После трапезы Лева устроился на ночлег там же, у костра.
Утром он познакомился с остальными цыганами. Их оказалось трое. Мужчина лет пятидесяти: плотный, серебряноголовый, вальяжный. Его звали Богданом, и он был главным. Его жена Мира – женщина с пронзительным взглядом, которую Лева
– Откуда ты, малый?
– Из Львова.
– Из Львова живыми не уходят, – покачал головой Богдан.
– Родители у тебя есть?
– Нет. Немцы убили.
– И что ты дальше собираешься делать?
Лева растерянно пожал плечами.
– Он с нами пойдет, – ответила за него Мира.
Карпаты, словно великаны, подпирали своими могучими плечами низкое весеннее небо, между горами серебряной змейкой извивалась речка Латория. В ее холодных водах, зайдя в реку по щиколотку, стояла прелестная девушка. Одной рукой она поддерживала подол длинной цветастой юбки, второй умывалась. Прозрачные капли блестели на ее смуглом лице, девушка улыбалась своей чарующей нежной улыбкой, и казалось, что от нее исходит сияние.
– Ты такая красивая, Злата! Волны твоих волос чернее ночи и мягче пуха, губы, как вишня, глаза – бриллианты… – при мысли о ее глазах Лева запнулся. Сколько раз он думал о прекрасных глазах Златы! Они притягивали его своим диким, необузданным огнем, прожигая сердце. Стоило ей только взглянуть на него своими черными, похожими на два омута, глазами, как Лева терялся. Злата умела смотреть пристально и не мигая, точно так же, как мать, тем самым погружая его в гипнотическое состояние.
– Красиво говоришь. Только чего стоят твои слова? На них новые сапоги не купишь, платья не сошьешь.
– Мои слова не пустые. Я для тебя все, что хочешь, сделаю!
– Ой, парень, не сори словами, за них ответ держать придется.
– Я не боюсь ответа. Скажи, чего ты хочешь?
– Для начала достань мой венок, – придумала ему задание девушка. Она сняла с головы венок из нарциссов и бросила в воду. Вода сразу подхватила добычу и понесла ее вниз по течению, к Большим Камням.
Лева, не разуваясь, бросился за венком.
– Смотри, парень, речка быстра, за ней не угнаться! – засмеялась Злата.
Скользкие острые камни и бурлящие водные потоки были непростыми соперниками. Неглубокая, но сильная Латория быстро сбила Леву с ног. Он попытался встать, но повсюду его подстерегали коварные пороги. То и дело, накрывая его ледяной волной, река взяла верх.
Злата не на шутку испугалась, она не думала, что все может обернуться так печально. Понимая, что одна она не вытащит Леву из воды, она побежала звать на помощь.
Задыхаясь и борясь с течением, Лева с трудом зацепился за торчавший из воды корень дерева. Ноги задубели от холода и не чувствовали болезненных ударов о камни, руки застыли в мертвой хватке.
– Не догнал я твой венок, речка очень уж быстрой оказалась, – виновато сказал Лева. Он пришел в себя и увидел встревоженное лицо Златы.
– Никому еще не удавалось победить Латорию. Горная река неширока, да с крутым нравом. Неважно, что ты венок не принес, важно, что за ним бросился в воду.
– Ты сказала, что достать венок – это только начало. Чего ты еще хочешь?
– Хочу жить в своем доме. Чтобы он был просторным, со светлой горницей и большим садом.
– Будет тебе дом, Злата. Дай только время, и я его построю.
– Сначала на ноги поднимись, герой! Вон, хворый какой.
Злата родилась на колесах, там же выросла и до сих пор кочевала вместе с табором. Здесь, в Червонном, недалеко от венгерской границы, цыгане осели лишь на время, пока их снова не позовет дорога. Злата любила Карпаты и хотела бы здесь жить, но дома у нее не было, лишь неудобный общий барак. Мать пророчила Леву ей в мужья, сказала, что с ним она не пропадет. Злата была не против – юноша ей нравился. Мира, которая тоже всю жизнь провела в скитаниях, желала для дочери иного будущего, но понимала, что если девушка выйдет замуж за цыгана, ей придется весь свой век бродяжничать – такова их цыганская доля. Лева – другой, у него в крови оседлый образ жизни. К тому же он неглупый и Злату любит, а это дорогого стоит. Такой парень в люди выйдет, а значит, дочь будет жить, как у Христа за пазухой. Мира считала его судьбу с лица, как только впервые увидела Леву. В этих голубых испуганных глазенках отражался другой, недоступный кочевникам мир. Он был мальчиком из приличной семьи, воспитанным, знавшим любовь и заботу, – это Мира определила сразу, по его скромной манере держаться и говорить.
– Пусть с нами идет, – сказала она тогда мужу.
– Зачем он нам? – возмутился Богдан. Война, голод, самим есть нечего, а тут – чужой мальчонка.
– Я так хочу.
Мира редко о чем-либо просила мужа, но уж если просила, ее желание становилось законом.
Вышло все, как она пожелала: Лева отправился вместе с цыганами в Туркмению. Цыгане приняли его в свою семью, и Лева стал для Миры с Богданом пристным сыном, а Злате – братом. Он заботился о малышке, рассказывал ей сказки, которые слышал от бабушки, научил ее читать и писать. Цыгане же научили Леву своему ремеслу – воровать и попрошайничать, а также петь и плясать. В разрушенной войной Украине воровать было нечего. Цыгане питались подножным кормом – ягодами, грибами, промышляли охотой и рыбной ловлей. Приближаясь к поселениям, Марко с Ионом шли в разведку, узнать, нет ли там немцев, присмотреться, чем здесь можно поживиться. Затем Мира с детьми шла к самой богатой хате и просила милостыню. Она говорила низким, проникновенным голосом, гипнотизируя хозяев взглядом своих глубоких черных глаз. Мало кто мог выдержать ее взгляд. Люди отдавали ей продукты и вещи. Встречались, впрочем, и такие, кто не пускал цыганку на порог. Тогда Мира посылала им проклятие. Она переводила взгляд с хаты на землю и уходила, а Марко с Ионом уводили со двора скотину. Проклятия сбывались – впоследствии в эти хаты приходило горе в виде похоронки или пожара.
Иногда путники давали для селян концерты. Богдан играл на гитаре, Мира пела романсы, парни плясали вприсядку, хорошенькая Злата с бубенчиком в руках кружилась в танце, путаясь в многочисленных юбках, а Лева собирал подаяния. В Туркмении они воссоединились с табором. Только тогда Лева узнал, что это такое – большая семья. Колхоз – ничто по сравнению с цыганской общиной, у колхозников хоть что-то есть свое: личные вещи, мебель, даже выделенную государством землю и дом, стоящий на ней, колхозник может считать своими, так как до тех пор, пока он состоит в колхозе, никто его этого добра не лишит. А у цыган – ни кола ни двора, и все, что у них есть, считается общим имуществом. Лева так и не привык к этому. Он был единственным ребенком в благополучной семье и с самого рождения усвоил, что семья – это маленький мир двоих взрослых и их детей. Даже бабушка не включалась в этот мир, потому что жила отдельно. Лева все ждал, когда же закончится эта безумная общинная жизнь и они где-нибудь осядут, но этого не происходило. Внешне Лева стал походить на цыгана. Он сильно загорел, от постоянного прищура на его лице появились ранние морщинки, но русые вихры и светлые глаза выдавали его принадлежность к иной этнической группе. Одни цыгане называли его полячком, другие – еврейчиком, третьи – англичашкой из-за его заявления, что он – сын английского моряка. Сам Лева не мог точно сказать, какой он национальности. Раннее детство постепенно стиралось в его памяти, оставляя в его сознании лишь нечеткие размытые контуры. Порою ему казалось, что он – цыган и всю жизнь провел в дороге, всегда ел пищу, приготовленную на костре, и спал, где придется, под покрывалом звездного неба. Когда Лева вырос, ему выдали паспорт на имя Льва Яновича Гамильтона. Имя отца Лева, к своему стыду, забыл. Детей, не знавших своих родителей, записывали «Ивановичами». Лева говорил по-польски и по-цыгански, немного гутарил по-украински и совсем плохо знал русский. Бойкая тетка из сельсовета с типичным рязанским лицом и почему-то с армянским акцентом решила вопрос по-своему.