Рублевка и ее обитатели. Романтическое повествование
Шрифт:
Страну эту, еще не ведая ее нынешнего названия, воспевали корифеи русской культуры: в литературе — Пушкин, в музыке — Чайковский, в живописи — Левитан. Здесь в разное время побывали все трое славных в нашей литературе писателей — графов Толстых. Тут же увидели «Серебряное копытце» Павел Бажов, а своего «Конька-Горбунка» Петр Ершов. Словом, как сказал древнеримский писатель Апулей в известной книге «Метаморфозы», «внимай, читатель, будешь доволен».
Глава 1
ОЛЕНИ ПАЛЛЕНБЕРГА
Здесь прилегли олени Палленберга,
Слегка дорогой дальней утомясь.
Первое живое существо, которое я
«Всякая сосна своему бору шумит (своему лесу весть подает)», — гласит русская поговорка. По высокому левому берегу Москвы-реки на всех 420 гектарах территории дачного поселка и пансионата раскинулся бор. Столетние дубы перемежались столетними же соснами, хотя последних было гораздо больше. Все вместе они вырабатывали под своими кронами тот свежий и целительный воздух, который и составил славу здешнему курорту. Все леса вообще делятся на черные и красные. Чернолесье — это обычный лиственный лес. Сосны — это непременный атрибут красного леса. Красный не только потому, что стволы и ветви сосен красноватого цвета, а главным образом потому, что красный означает красивый.
Сосны
Гуляя по этому курортному бору, что на берегу Москвы-реки, я продолжал вспоминать пословицы и поговорки, в которые русский народ вкладывал вековую мудрость. «Что ни толкуй, а сосновый елового краше». В самом деле, сосны, золотистые от природы, были пронизаны лучами майского солнца, прибавлявшими в общую картину еще более золота. «Бор — красный или хвойный лес, — продолжал я вспоминать, и всякое мое воспоминание подкреплялось окружающими меня зрительными образами. — Строевой сосновый лес по сухой почве, по возвышенности, чистый сосняк по супеси. Сосновый строевой и мачтовый лес по суходолу». «Сосновая мезга сладка». «Сосна шумит со сна». И как он отраден слуху, этот шум проснувшегося бора! Где-то здесь, в кронах сосен, выводит нежную трель птичка пуночка, или сосновка, залетевшая сюда с Финского залива. Сосновкой именуют еще и водку, настоянную на сосновых иглах или шишках, — ее пьют от ломоты в суставах.
Оживали в памяти и пушкинские строки:
Вдали дремучий бор качают ветры с шумом, Луна за тучами, и в море спит заря.Или — «зари последний луч горел над ярко позлащенным бором». Если обратиться к иностранным словам, то все тут, на мой взгляд, могло бы быть охарактеризовано одним словом «гламур», но не в том значении, которое хотят показать великосветские модницы, демонстрируя свои изысканные наряды и макияж. Говоря о гламуре Сосен, я имею в виду существительное glamour в его прямом смысле, переводимое как чары, волшебство, романтический ореол, обаяние, очарование, эффект, и глагол glamour в значении зачаровать, околдовать.
Сергей Есенин своим поэтическим взором видит:
Заколдован невидимкой, Дремлет лес под сказку сна. Словно белою косынкой Подвязалася сосна.В таких раздумьях
Олень
Как явствует из надписи на бронзовых подставках, фигуры оленей выполнены в 1905 году в творческом содружестве двух мастеров — Йозефа Палленберга и Рихарда Фризе. Как водится, история оленей в «Соснах» обросла самыми фантастическими легендами и домыслами. Но вот истина, подтвержденная архивами.
Во-первых, Палленберг и Фризе — настоящие мастера своего дела. Первый — скульптор-анималист, а второй — художник-анималист. То есть скульптура каждого оленя выполнена Палленбергом по рисунку Фризе. Во-вторых, здесь же, в этом самом краю недалеко от «Сосен», по удивительному совпадению стоит барвихинский замок «Мейендорф». А Мейендорфы — это древнейший баронский род прибалтийских немцев, любителей поохотиться на оленей (см. далее главу «Сто веков культуры Мейендорф»).
Если от барвихинского замка провести на запад по той же параллели воображаемую стрелку, мы окажемся чуть севернее немецкого города Гамбурга. Как раз в этих местах в 30-х годах прошлого века во время раскопок немецкого археолога А. Руста была обнаружена позднепалеолитическая стоянка древних охотников на северных оленей, названная «культура Мейендорф». Случилось так, что именно сюда приведет судьба скульптора, ваятеля оленей Палленберга. Здесь в 1907 году Карл Хагенбек основал широко известный гамбургский зоопарк — лучший на то время в Европе. В нем впервые животные содержались без клеток, искусно отделенные от посетителей водными преградами и грудами камней. Так вот, входные ворота в тот зоопарк, украшенные фигурами зверей и птиц, сделал уже знакомый нам Йозеф Франц Палленберг (1882–1946). Им же в 1913 году была выполнена бронзовая скульптура спящего льва на могиле основателя зоопарка. Это был лев по кличке Триест — любимец Хагенбека.
Но более всего скульптор Палленберг любил оленей и лосей. Он начинал свои занятия по рисунку и скульптуре в 1899 году в академии города Дюссельдорфа. Его скульптура «Ревущий олень» в 1907 году получила золотую медаль на немецкой республиканской художественной выставке и позже была установлена там же, в Дюссельдорфе. В местном музее хранятся рабочие материалы и архивы ваятеля. Мастерски выполненные Палленбергом скульптуры животных были словно живые, что ценилось и ценится по настоящее время учеными и публикой. Как явствует из архивов мастера, он получал многочисленные предложения украсить своими творениями зоопарки не только Германии, но и других стран Европы и США. Подробности о жизни и работах мастера читатель может найти в книге Г.Р. Мюклера «Жизнь и творчество немецкого скульптора-анималиста И. Палленберга (1882–1946)».
Но подлинного расцвета творчество Йозефа Палленберга достигло в содружестве с вышеупомянутым художником-анималистом, студентом, а затем профессором Академии художеств в Берлине Рихардом Фризе (1854–1918). И яркое свидетельство тому — парная скульптура лежащих оленей у входа в санаторий «Сосны». И если один из них украшен автографами этих двух мастеров, то на другом читаем место изготовления: Берлинская фабрика художественной бронзы «Гладенбек и сын», существующая с 1851 года. В 1857 году именно на ней был отлит памятник великому философу Иммануилу Канту. Памятник исчез в войну, но в 1992 году отливка была повторена, и памятник вновь установили возле здания университета в Калининграде.