Rucciя

Идиатуллин Шамиль

– Старшего лейтенанта Закирзянова могу услышать? – осведомился уверенный голос.

– Слушаю, – вяло сказал Марсель. – Гафурыч, ты?

– Не, я Салимзяныч. Мы с вами минут двадцать назад общались, не помните?

Марсель напрягся, вспоминая, с кем это он общался двадцать минут назад. Вспомнив, сообщил:

– На хер пошел, козел, – и начал было вешать трубку.

– Стоять, – рявкнул фэсэошник. – Я тебя сейчас спасать буду, – тут он перешел на татарский. – Слушай тремя ушами. БТРы, я так понимаю, ваш скворечник еще не сковырнули?

Марсель промолчал. Транспортеры вынесли все стекла на верхнем этаже и смяли пристройку из алюминиевого профиля (там обычно шла торговля пивом и пирогами, но с прибытием казанских ментов торговцам предложили забыть дорогу сюда до лучших времен). Капитальные стены в три кирпича нападавшим разрушить не удалось – может быть, потому, что они не пускали в ход пушки (Марсель не знал, что, на его счастье, организаторы стремительного броска в Казань решили боезапас для пушек у БТР изъять –

на всякий случай). Впрочем, надежды самарский спецназ не терял. Ничего другого ему не оставалось: безвестный гаишник, руководивший возведением КПМ, был, похоже, поклонником средневековых крепостей: стены «Юга» были толстенными, окна – узкими, как бойницы, наружные двери – из трехмиллиметровой стали, а оружейка располагалась в сухом капитальном подвале (тоже с железной дверью и даже бетонными ступенями), соответствовавшем не стандартному «скворечнику», а крепкому коттеджику комнат на десять. Так что самарскому спецназу не удалось ни красиво взорвать дверь и ворваться внутрь, ни без изысков расстрелять защитников нурлатской крепости сквозь окна – крупнокалиберные очереди выбивали кратеры в скосах оконных проемов, но внутрь не залетали. Впрочем, капля камень точит – а пуля тем более. Закирзянов понимал, что держаться им осталось в лучшем случае минут десять. Потом нападавшие пройдут через второй этаж, а то и просто сквозь стену – и тогда оборонявшихся не спасут ни автоматы, ни найденные в оружейке подствольники.

Бандит-фэсэошник молчание понял правильно.

– Значит, не сковырнули. Теперь таким образом. Через пару минут кончайте дергаться и отбегайте от окон куда подальше. Подвал есть? Вот туда и спускайтесь. Эй, ты живой там? Слышишь меня?

– Да, – сказал Марсель, с трудом ворочая немеющим языком. – Ты чего делаешь?

– Родину люблю, мать мою, – сказал Рахматуллин, глядя через плечо набивавшего последние команды и коды Славяна, и отключился.

Через четыре минуты ракеты «Тамерлан» с проникающей боевой частью одна за другой раскроили оба БТР как пустые жестяные банки. Осколки и взрывная волна высекли добрую треть передней стены КПМ, но его защитники почти не пострадали. Только Неяпончика, который решил перестраховаться и сбежать в оружейную комнату последним, крепко приложило о железную дверь.

Через три минуты новый залп накрыл другую часть колонны, углубившуюся в территорию Татарстана километров на десять. На сей раз ракеты были оснащены осколочно-фугасной боевой частью, поэтому головной БТР, перевернутый и искореженный, теоретически можно было починить. Но только теоретически. От «Мустангов» же остались лишь пылающие остовы, пара отлетевших в сторону колес – и два десятка обгоревших окровавленных спецназовцев, в шоке рассевшихся прямо на асфальте. Там их и собрали прилетевшие из Нурлата «воронки».

Один из трех вышедших за ворота Ижевского механического завода экземпляров сверхмалого высокоточного оперативно-тактического комплекса «Тамерлан», предназначенного для поражения малоразмерных и площадных целей на расстоянии от трех до ста двадцати километров, оказался в распоряжении Татарина почти случайно. Насколько он знал, первую же партию построенных в Удмуртии комплексов (после этого ракетные цеха были полностью законсервированы как мобилизационные мощности и завод сосредоточился на выпуске ружей) военные при посредничестве челнинских бандитов попытались продать чеченцам – и дальше в Афганистан. Из патриотических соображений, конечно. Но в последний момент бандиты почему-то передумали, в ходе сделки перебили и военных, и чеченов, всерьез и надолго расчистив свою территорию, а «Тамерланов» припрятали от греха подальше. Правда, один экземпляр дали по дружбе Татарину. Тот как раз начинал расширять свое присутствие в Тольятти и готовился объяснить неизбежность этой перспективы местным чеченам – так что серьезные аргументы ему были необходимы. Но «Тамерлана» пустить в ход Ренат все-таки не решился, обойдясь менее внушительными методами – и при первом удобном случае постарался вернуть игрушку благодетелям. Несмотря на нытье Славяна, который после Чечни не мог наиграться военными безделушками, потому методом тыка превзошел все премудрости «Тамерлана» и мечтал проверить умение практикой. Мечта идиота сбылась.

Потом Ренат долго размышлял, какой вариант лично для него был бы предпочтительнее, случившийся или тот, что живо представился ему в момент проверки. Татарин просек с пьянящей ясностью и четкостью, что вся бодяга с проверкой документов – умная подстава земляков, разыгравших вполне однозначную ситуацию: бандит с сомнительными фэсэошными корками везет секретное оружие, запачканное в крови десятка человек. Подозрение оказалось напрасным. Но иногда Малаю до исступления хотелось, чтобы этим все и кончилось – был бы арест и, наверное, срок, но не было бы колонны БТР, «тамерлановских» залпов и обгорелых парней – изодранных мертвых и живых, менее изодранных и с растерянными глазами, – которых показывали все каналы планеты.

Глава четвертая

1

Вот пусть только подвернется теперь какая-нибудь татарва, будет знать она, что за вещь казацкая сабля!

Николай Гоголь

Казань.

Май.

Я Галию очень люблю. Она маленькая, но совсем как настоящий человек. И сестра. И она меня любит, улыбается, когда видит, и даже смеется. Вот так: кх-кх-кх. Классно. И выползает встречать, когда я из школы прихожу.

Она – вылитый я. Я не помню, каким был, когда мне год с чем-то было – но фотографии я часто смотрю, где я маленький. Очень похож, только волосы темнее, и морда не такая толстая. И мама говорит, что очень похож. И даже папа не спорит, хотя он всегда спорит. А когда соглашается, смеется так, что не разберешь – может, он опять издевается только.

Но в этот раз я просто как дал бы этой Гальке по башке, и все. Я ведь ее просил как человек, по-русски просил: не трогай корабль Дана, он мне нужен, нельзя, сказал, нельзя! Правда, папа говорит, что Галька по-русски пока не понимает, поэтому с ней надо разговаривать по-татарски. Но это он шутит опять, наверно, потому что откуда она татарский будет знать. Она вообще говорить не умеет. Ба-ба-ба говорит и та-та-та. Но это же не по-татарски. Ну ладно, я ей все равно и по-татарски сказал. Я очень хорошо на татарском говорю, лучше всех в классе. Нет, Искандер Валиуллин лучше говорит. Чуть-чуть. Но все равно последний раз ему на уроке ничего не поставили, и никому не поставили, только мне поставили пять с плюсом. И написали «За активное участие». Потому что я вот так руку поднимал и первым отвечал на все вопросы Мнзии Шагиевны. А папа сам плохо говорит по-татарски, а сам все время говорит, что мы татары, а не русские. Я раньше не верил, потому что в сказках читал, что татары плохие. Поганые. С ними богатыри воюют. И игра есть классная, «Казаки» называется. Там, значит, казаки – они хорошие, ну, такие специальные воины, как будто богатыри тоже, которые врагов побеждают. Правда, я в стратегии еще не очень хорошо играю, зато в Quake у меня вообще классно получается, даже в третий, где нельзя как бог, с бессмертием играть. А стратегии я не очень пока понимаю. Но мой брат Тагир, он сын дяди Рамиля, они в Нижнекамске живут – вот он гости приезжал, и привез диск с «Казаками», и все объяснил. Я скоро научусь. И вот в этих «Казаках» разные враги есть, но главные – татары. Они синие.

Я с этими синими здорово начал сражаться, и рассказал об этом папе, когда он с работы пришел. А он опять рассердился, но не из-за того, что мы долго за компьютером сидели. Папа сказал, что надо говорить не «против татаров», а «против татар». А играть в такую игру – предательство. Потому что мы тоже татары. Нравится нам или нет. И наши отцы, мамы, деды, их деды и бабушки, вообще все, кто был до нас – все были татарами. И получается, что если мы играем за казаков и против татар, то мы воюем против самих себя, и убиваем, выходит, себя – и папу, и маму, и d"aw "ati 7 с d"aw "ani 8 , и половину друзей и учителей. Тагир сказал, что мы воюем не против татар, а против татаров, а они плохие, и живут в Австралии, и говорят по-немецки. А папа сказал, что никаких татаров нет, есть только мы, татары, и пусть Тагир не выдумывает. Просто игру написали не очень умные люди, сказал он. Раньше все игры делали американцы. Они все время думали, что придется воевать с СССР – это так раньше наша страна называлась, – и поэтому в своих играх делали русских врагами. А теперь наши научились сами писать игры, и стали придумывать своих врагов. Потому что дураки. Ведь когда американцы в компьютере воевали с русскими, это хоть какая-то правда была. СССР с США – это Америка по-другому – на самом деле были как будто врагами. А русские и татары не враги. И казаки никогда с татарами не воевали, и вообще «казак» – татарское слово, как и «богатырь». Тот, кто такие игры пишет, или дурак, или скотина, сказал папа. Я засмеялся и сказал «Скотина!», и Тагир засмеялся и сказал «Скотина!», а папа сказал: «Пацаны. Вы подумайте. Тот, кто пишет игру – он ведь учит всех воевать против татар. И вас, татарчат, учит. И всех остальных. Все научатся, а потом захотят воевать – так получается? Но вам-то я объясню или просто запрещу играть. А остальным кто объяснит?»

7

Дедушка

8

Бабушка

Папа так расстроился вдруг, у него даже глаза грустные стали, как будто я опять заболел. Я, чтоб его успокоить, сказал: «Гады они, кто игру рисовал, и все. Надо было немцев просто врагами сделать – они фашисты, и их всех надо убивать. Правильно, папа?». Папа сразу грустным перестал быть, начал кричать, что неправильно, потому что немцы давно не фашисты, и что не бывает национальностей-врагов, бывают немцы-гады и немцы-хорошие, и татары так же, и русские, и евреи, и хохлы. Про хохлов я хотел сказать, что папа не прав, потому что кто такие евреи, я не знал, зато хохлов как раз знал, с ними Данила в Америке как раз сражался, и всех победил, все они бандиты. Но потом подумал, что тогда папа вообще разорется и в угол опять меня поставит, и просто стал молчать. Папа быстро успокоился, погладил нас с Тагиром по головам и сказал: «Ладно, чего я вас гружу. Не играйте в эту гадость, и все».