Ручьи весенние

Пермитин Ефим Николаевич

Писатель умеет сказать о герое так, что он останется в памяти читателя и своим внешним видом и внутренней, нравственной сущностью. Вот как выглядит дед Костромин. Это «краснощекий, будто нарумяненный старичок. У него была голая, желтая, удлиненная, как дынька, голова и быстрые, мечущиеся глаза. Смотреть на него без улыбки было невозможно. Казалось, эти беспокойные глаза все время пытливо высматривают у собеседника что-то, чтобы незаметно стащить и спрятать. И небольшой остренький нос старичка был тоже какой-то неспокойный. Он будто все время принюхивался к чему-то и определял: «Откуда дует?»

Или вот портрет Боголепова. «Голос Боголепова я услышал еще в приемной. Эдакий,

знаете, малиново-бархатный басище. Мне почему-то всегда казалось, что такой голос непременно темно-вишневого цвета — густой, пахучий и крепкий, как медовуха, настоянная на малиновом соку… Открыл он дверь и вошел. Я как сидел, так и прирос к креслу. Видели ли вы, Андрей Никодимович, скульптуру Самсона? Так вот, у порога стоял Самсон — колосс двух метров роста, из тех, о которых говорят и пишут «косая сажень в плечах». С крупной лепной головой, величественно посаженной на мускулистую шею, с вьющимися сизо-черными, как вороново крыло, волосами, с прямым, греческим носом и такими огромными жгучими глазами, что позавидовала бы и записная персидская красавица».

Не менее точны и речевые характеристики.

Речь шутника и балагура Шукайло пересыпана поговорками: («Значит, начал Митрошка пить понемножку, а пиво его с бригадирства сбило. И выходит, что он теперь и пьян, и бит, и голова болит!»), в речи секретаря райкома Леонтьева много литературных сравнений; антрепренеришка Иван Иванов прямо-таки мурлыкает («Мы привезли вам посылочку. Не сомневаюсь, что-нибудь вкусненькое…») и т. п.

Внимание читателей романа «Ручьи весенние» привлечет и любовь Е. Н. Пермитина к Алтаю. «Сравнивать силу и глубину впечатления от земли, от красок, от звуков, от запахов. Алтая ни с чем нельзя», — говорит он. Природа здесь все устроила на «превосходную степень». И вот эта-то неповторимая природа зримо и многообразно вплетена в канву его произведений, выполняя своеобразную сюжетную функцию. Образ алтайской природы в «Ручьях весенних» неразрывно связан с биографией героев, их чувствами и переживаниями. Так, рассказывая о детских годах Андрея Корнева, Пермитин напоминает, как деревенские друзья водили его по горам и лесам, как учили «ловить в горных ключах и речках шустрых и осторожных хариусов, охотиться на тетеревов и белку, взбираться на верхушки исполинских кедров за липкими кедровыми шишками… Вместе с ребятами он любовался с вершины горы Глядена круглым, как татарская чаша, озером Хан-Алтай и водопадом Сорвенок.

Ни в какой сказке не слышал, ни в одной книжке не читал Андрей о подобной красоте земли и вод!

А как менялись оттенки степей, гор, ручьев и речек в разные часы дня весной, летом и осенью! В какое безмолвие погружалось все это зимой! Даже привыкшие к родным местам деревенские ребята как-то затихали на этих величественных высотах, а что же сказать об Андрейке-москвичонке, как его прозвали тут! Он становился глухим ко всему и подолгу стоял, точно завороженный».

Решение Андрея оставить работу в Министерстве и поехать на Алтай вызвано было и его любовью к алтайской природе.

Вот как зримо рисует писатель утро на охоте: «Тихий сосновый холм ожил: закачались, зашумели деревья, влажный южный ветер заметался меж высоких рыжих колонн. Андрей выглянул из балагана. Тучи завалили небо; слышно было, как падали комья снега с ветвей. Потом зашуршал по кронам сосен теплый спорый дождь. Не переставая, он шел несколько часов и стих только перед рассветом. Когда Андрей вылез из балагана, небо расчистилось. У темной стены Соснового холма запылала крупная отменно-яркая звезда. «Утренница! — вспомнил Андрей дедово название Венеры. — Теперь уж скоро».

И вдруг

издалека, с большого мохового болота, полились серебряные звуки, словно через все небо потекли прозрачные ручьи. Чище и чище льются на весь лес ликующие звуки: то проснулась прилетевшая этой ночью первая стайка журавлей и протрубила утреннюю свою побудку.

«Пора!»

Вместе с большими переменами, происходящими на Алтае, Ефим Пермитин каждый раз по-новому рисует и степь. Она уныло-однообразная, когда ее еще не распахали. «Зимами засыпали ее снега, бесновались над ней вьюги, мышковали в бурьянах лисы-огневки, прорыскивал бирюк-волк; веснами на короткий срок, благостно ликуя, пышно расцветала степь узорными коврами подснежников и ветрениц, а с первым зноем чахла, умирала до глубокой слякотной осени. Летом, сквозь огнедышащее зыбкое марево, понуро проходили по степи отары овец, стада крупного рогатого скота, пощипывая скупой низкорослый ее покров. В нечастые «мокрые» годы по узколистному мятлику, пырею, по пахучему проволочно-крепкому буркуну, реденько покрывавшим растрескавшуюся от солнечных ожогов землю, стрекотали сенокосилки, собирая небогатые укосы степного сена. Втуне лежала накопившая за миллионы лет животворную силу крепкодернинная алтайская степь».

После подъема целины степь предстает перед нами иной, преображенной. На ней «стена хлебов расплеснулась без конца и без края. Ходят по ней, как по морю, зыбкие волны. В полуденные часы важевато летают седые острокрылые луни и ржаво-коричневые коршуны, дрожат в небе, словно подвешанные за нитки, серые крестики кобчиков. Милые сердцу земледельца пашенные птицы, точно верные стражи, охраняют хлеба от сусликов и хомяков… Гулом машин, голосами людей наполнена освещенная вечерними кострами, напоенная запахами спелого зерна черноземная алтайская степь».

Любовь к природе свойственна людям труда. Молодые целинники, впервые попавшие на Алтай, радостно воспринимают величие и красоту природы, видят, как щедра она на богатые дары, если человек разумно ее преобразует. И они не жалеют сил, чтобы на пустовавшей сибирской земле заколосилась золотая пшеница.

Роман «Ручьи весенние» получил признание читателей и выдержал несколько изданий. Произведение социалистического реализма, роман правдиво отображает нашу современность, прославляет великий трудовой подвиг советских людей на целине, подвиг, который будет жить в веках.

Более тридцати лет тому назад, когда Ефим Николаевич только еще начинал свой писательский путь, журнал «Сибирские огни» по поводу его рассказа «В белках», изданного отдельной книгой, писал: «Автор этой книги начинает свой писательский путь… Дебют следует признать удачным… У автора есть многое для органического художественного роста — глубокое знание Алтая, сильный язык, жадность к жизни, а главное — любовь к ней».

В опенке дарования молодого писателя, в надежде на его творческий рост не произошло ошибки. В романах «Горные орлы», и «Ручьи весенние» Е. Н. Пермитин предстал перед читателем как большой советский художник, сумевший верно отразить борьбу и труд советских людей во имя лучшей жизни на земле.

Часть первая

Глава первая

— А я говорю, мама, что ты не вправе удерживать меня. Это нечестно. Именно, нечестно!..

— Андрю-ю-шенька! — истерически вскрикнула Ольга Иннокентьевна и припала головой к столу.

Побагровевший генерал встал так стремительно, что кресло откатилось к стене. Не глядя ни на бледного от волнения сына, ни на плачущую жену, он прошел в кабинет и с шумом захлопнул за собой дверь.