Ручьи весенние
Шрифт:
— В рядовые, — подтвердил Андрей.
— Значит, начал Митрошка пить понемножку, а пиво его с бригадирства сбило. И выходит, что он теперь и пьян, и бит, и голова болит! — уже не сдерживаясь, захохотал Шукайло. Но смеялся он недолго. — Жалко мне моего Сашку, но, видно, тут уж ничего не попишешь.
В утреннюю радиоперекличку Боголепов сказал Андрею:
— Мои тихоходы вчера все, как один, норму выполнили. Клянутся обогнать твоих как миленьких. Смотри там! — Впервые директор сказал главному
На перекличке, кроме учетчика, был и новый бригадир.
— Слышишь, Саша, что говорит директор? Теперь держись! Шевели мозгами, иначе…
Фарутин молчал. В больших его глазах была всегдашняя мечтательная задумчивость.
— Пойдемте в бригаду, Андрей Никодимович. Дело это всех касается, со всеми и говорить будем.
— Погоди, Саша. К ребятам мы успеем. Надо подумать, вдвоем подумать…
— У шукайловцев душа бригады — сам Иван Анисимович. От него окрика не услышишь. Он все больше шуткой действует. «С шуткой и жить и работать веселее», говорит он, а вот как-то пойдет у нас, Андрей Никодимович, — заговорил, наконец, молодой бригадир.
— Значит, Саша, и нам надо суметь отыскать в бригаде ту душевную силу, которая будет двигать ребят. Пойдем и будем думать на пару…
Бригада завтракала.
Обеденные столы новый бригадир приказал вынести из душного стана на вольный воздух, как это было у Шукайло. От полевой кухоньки наносило сладковатым душком горящих с змеиным шипеньем сырых таловых прутьев. Бригадная стряпуха металась с мисками от котла к столам и обратно. Трактористы, прицепщики, сеяльщики жевали не спеша, перебрасывались шутками.
— Добавить, товарищ Картузов?
— А вот переплыву мисочку, чтобы вёдро установилось и чтобы дома не журились, а там и добавь…
— Не разорвало бы! Ведь уж дважды добавляла!
— А ты не считай…
После завтрака, подавив тревогу, агроном коротко передал свой разговор с директором и, обращаясь к Фарутину, чуть торжественно провозгласил:
— Александр Николаевич! Теперь расскажи, как самые последние в эмтээс тихоходы грозятся обскакать вашу бригаду…
Из-за стола поднялся уже хорошо, знакомый Андрею белобрысенький крепенький тракторист и, яростно сверкая девичьими синенькими глазками, негодующе выпалил:
— Да я в землю на два метра лягу, чем поддамся этим… — Застыдившись своей горячности, Алеша сел.
Бригадир Саша Фарутин нарочито медленно, со смешком в голосе, как это делал обычно Шукайло, проговорил:
— Хвалиться просто. И баран грозился забодать волка…
Андрей смотрел на трактористов. Даже мрачное лицо рябого Никанора Фунтикова передернулось в презрительно-гордой усмешке. Подняв голову, он сказал:
— Врут они, товарищ главный агроном, тамошние тихоходы нас не обскачут…
Тревожно было на душе у Андрея. Он сел в кабину с Михаилом Картузовым и решил прохронометрировать его работу и работу засыпальщиц.
Тянул
Поющее небо с незримыми жаворонками казалось необыкновенно высоким, словно оно распахнулось до самого купола, где натянуты тонкие струны. И звон их слушает заново нарождающийся мир. В душу Андрея вливались покой, тишина. Огорчения и тревоги словно улетучивались вместе с зыбким, поднимающимся от пахотины парком.
Картузов остановил трактор у пароконной повозки с семенами. Андрей засек время. Четыре засыпальщицы ведрами стали черпать зерно и заполнять им ящики сеялок.
На заправку семенами ушло двенадцать минут.
«Какая чушь!» — Андрей выскочил из кабины и, взволнованный, пошел следом за агрегатом.
Мерно постукивая, работали высевающие аппараты. С тихим шумом, похожим на шорох дождя, по семяпроводам текло зерно. Диски распахивали ему пуховое, теплое ложе, равнительные кольца укрывали семена.
В высоком ясном небе все так же победно звенели жаворонки.
«Но ведь это же явная глупость!» — Андрей даже остановился, постоял, подумал и бросился к засыпальщицам.
— Товарищи женщины! Немедленно возьмите у полевого бригадира мешки и насыпайте их до подхода сеялок на загрузку. На трех агрегатах мы сэкономим не менее десяти минут, на двенадцати заправках — два часа. За это время можно засеять десять гектаров.
— Так ведь, товарищ главный агроном, — возразила здоровенная загорелая вдова Матрена Белокопытова, — тяжело под кулями, спинушка заболит, не разогнешься…
— А если сроки сева упустим и землю высушим?
Вперед выступила немолодая колхозница с иссеченным морщинами лицом:
— Спина поболит-поболит и перестанет, зато на душе весело станет, Матренушка. На худой конец, можно и не под самое гребло в мешки сыпать…
«А если увеличить количество засыпальщиц? Это же еще более ускорит загрузку…» — И Андрей побежал к полевому бригадиру.
Агрегат Михаила Картузова впервые выполнил норму. Саша Фарутин торжественно водрузил на картузовский трактор первый красный флажок.
Утром, во время заправки тракторов, молодого бригадира и главного агронома отозвал в сторонку веселый белоголовый комсомолец Алеша Гребенников. Лицо парня выглядело решительным. Но начать разговор он долго не мог, все мял в пальцах ком земли и как-то виновато моргал глазами. Потом, пересилив себя, заговорил торжественно:
— Товарищи! Если мы москвичи, то, я думаю, нечего голову под крылышко прятать: ненастье напакостило крепко, и теперь сроков сева нам не соблюсти…
— Как это не соблюсти? — в один голос спросили бригадир и агроном.