Рудимент
Шрифт:
Слава Богу, тупому слоненку хватило рассудка не устраивать истерик. В лучшем случае я спас бы кусочек хобота, и то ненадолго. Аллигатор лег бы на мутное дно и остался жив. А спустя недельку-другую, сомневаться не приходится, меня посетила бы невзрачная сестричка и мимоходом сделала бы укольчик.
Чтобы не возникало желания поболтать…
— Ты все еще не против разузнать о своем отце? — спросил я у Дженны.
Мы устроились на мозаичной площадке, во внутреннем садике больницы. Мне полагался заслуженный отдых после терапии. С двух сторон вокруг нас журчали фонтаны; идеальное
— О тебе ничего… —Я не собирался ее запугивать; Дженне следовало сообщить ровно столько, чтобы не спровоцировать ее на преждевременную выходку. Позже мне будет все равно, как она отреагирует… — Барков прав. Винченто использует меня. Наше отделение не имеет к тебе никакого отношения, ты даже не упоминаешься в списках.
— В каких списках?
— В перечне пациентов и амбулаторно обследуемых. Корпус «С» целиком специализируется на нервных и психических расстройствах.
— Так Винченто делает из тебя психа? — Куколка всплеснула руками. — Я тебя предупреждала, Питер, не водись близко с апостолом! Расскажи мне, что ты прочел? Ты добрался до файлов Винченто?
— Да нет же, апостол ни при чем! И рассказывать мне пока нечего, — слукавил я. — В списках последних пяти лет отмечены тридцать два пациента с различными отклонениями. Кого-то перевели в клинику, кого-то вообще выписали. Кстати, кроме Клиники и Крепости, существуют еще два объекта. В Крепости они держат только тех, кто может быть полезен в целях пропаганды…
— Какой еще пропаганды? — Дженна вскочила, нервно прошлась между чашами фонтанов. Я невольно залюбовался, как солнце ласкает ее золотисто-русые локоны. Куколка отращивала волосы по моей просьбе, хотя ей больше шла прическа «под Монро». Она была очень красивая в тот день, она всегда бессознательно прихорашивалась, если выезжала в город. Возможно, ее летний, чересчур открытый наряд мне и запомнился, потому что в тот день состоялась наша последняя, долгая встреча, и наша последняя беседа тет-а-тет. Я как будто чувствовал, что больше поговорить и побыть вдвоем нам не удастся.
Куколка потрогала морду каменного дельфина, из пасти которого извергался веселый поток воды и падал в огромную раскрытую раковину. Второй фонтан, напротив, также был исполнен в виде двухметровой раковины, но вместо дельфина водой брызгались три морских конька.
После массажей мне было больно шевелить шеей, но я, не жалуясь, следил за Дженной. Куколка нарядилась в свободную розовую маечку без лифчика, закрытую спереди, а на спине всю в тоненьких веревочках. Она быстро вышагивала в своих обтягивающих штанах, запускала ладони в фонтаны, трогала себя за прическу, как делает всегда, когда не может успокоиться.
Она была очень красивая в то утро, возможно, я наблюдал одно из тех мимолетных изменений, которые все дальше продвигают угловатого тинейджера к состоянию взрослой женщины. Мне показалось, что у Дженны чуточку округлились плечи, немножко сгладились скулы, слегка поубавилось резкости, когда она задрала ногу в кроссовке на край ракушки, чтобы перевязать шнурок. В который раз эта безумно соблазнительная поза, когда попка оттопырилась, а в вырезе маечки я видел ее грудь и шрамы от операций, напомнила мне, кто я такой, и как скоро наши пути разойдутся. Как только Дженна найдет себе здорового парня, с парой крепких ног, мускулистыми руками, на которых он будет ее носить…
Не ошибся я в одном. Наши пути разошлись, но совсем по иной причине.
Последнее утро, когда мы поцеловались, когда Куколка брала мою ладонь и клала к себе на грудь. Последнее утро, когда я мог попросить у нее немножечко интима, попросить ее повторить нашу близость или хотя бы поласкать меня тонкими наманикюренными пальчиками… И до тупого, толстокожего урода внезапно дошло, что эта гибкая, расцветающая девушка, возможно, совсем иначе восприняла мое предложение поболтать. То есть она была в курсе, что я пытаюсь добраться до закрытой информации, но зачем для такой беседы приделывать длинные ногти и так тщательно красить глаза перед выходом на солнцепек? Черт подери, какой же я был осел!
Единственная, первая и последняя женщина всем своим видом намекала мне на возможность близости, а я все испортил! Врачи помыли меня и оставили в покое на пару часов. Мы запросто могли бы уединиться, здесь не было телекамер. А я все испортил, я заговорил про ее отца… Каждый приходит к безумию по-своему…
— Я подобрал неверное слово, пропаганда тут ни при чем, — исправился я. — Винченто изучает рефлексы идентификации, а я хорошо говорю по-русски.
— Что такое «иден…»? Как там дальше?
— Это когда подростки смотрят кино и невольно начинают подражать экранным образам.
— Словечки всякие, тряпки, да? Ну и что с того? Это же клево! Я тоже раньше хотела быть похожей на Памелу, а потом мне понравилась Куртни Лав, а потом…
— Я говорю не о тряпках, хотя одежда тоже играет роль.
— Хорошо, я все поняла. Я, как всегда, сказала глупость.
— Ты не глупая, ты всего лишь…
— Все, молчу!—Дженна двумя ладошками комично зажала себе рот. — Расскажи мне! — Она уселась напротив, на влажный край ракушки, подставив спину брызгам.
Я мысленно сложил фигу и вкратце передал ей содержание моего файла. Я постарался не слишком запугивать Куколку научными терминами, особенно касательно моих «аномальных речевых искажений». Еще не хватало, чтобы девушка начала меня бояться и поставила нас с апостолом на одну доску. Главное, я ей не признался, каким образом добыл информацию. Я слишком хорошо знаю, как люди реагируют на слово «гипноз». Куколка, с ее впечатлительностью, вполне могла вообразить, что я и ее захочу подвергнуть внушению.
Как мне ее потом убедить, что мои скромные способности к суггестии всплывают лишь в отношении врагов? Прочих людей я мог в лучшем случае усыпить…
— Насчет Пэна я поверю чему угодно, — Дженна покусала губу. — Но моя мама даже толком не знает, где находится ваша Москва. Для нее Россия — нечто вроде другой галактики…
— В документах Пэна обзывают начальником третьего отдела. Он тут главный координатор разных проектов. Твоя мама не имеет отношения к «русскому отделу».
— А я, Питер? — наклонилась Куколка. — К чему я имею отношение?