Рудимент
Шрифт:
— Как ты меня достал, говнюк! — Томми произнес фразу чуть слышно, но в глотке его клокотала такая ярость, точно готов был взорваться паровой хотел.
Он сказал еще какую-то грубость в адрес своего пациента, подозреваю, что ухаживать за лежачим дело малоприятное, но обязанности свои санитар выполнял хорошо. Мальчик был вымыт и подстрижен, и от него не пахло ничем неприятным. Ты же знаешь, Питер, у нас с этим строго. Томми схватил одной ручищей парня между ног, а второй — за шею и встряхнул, точно тряпичную куклу. Боже, я испугалась, что гестаповец ему что-нибудь оторвет!
Голова Бадди дернулась
Теперь ты понимаешь, любимый, почему я тебе не рассказала. Теперь он ухаживает за тобой. Я знаю, что он бегает для тебя по магазинам, покупает электронику для ваших опытов, посылает деньги твоей тетке, но это ничего не значит. У Майлока имеется второе дно, с плохо подогнанной крышкой. Иногда, по неведомым причинам, эту крышку срывает, и никто не поручится, что внутри сидит пушистый кролик.
Прости, Питер, что я не рассказала сразу. Я не хотела, чтобы ты его начал бояться и как-нибудь случайно себя выдал. А потом Бадди увезли, и пока меня оперировали, Томми приставили к тебе.
Если он тебя тронет, я вырву этому лысому глисту глаза.
24. В НАЧАЛЕ СЛАВНЫХ ДЕЛ
Я не боюсь Томми.
Это так трогательно, что Куколка обо мне заботится. В ней много хорошего, но насчет Томми могла бы не беспокоиться. Потому что с ним давно покончено. Я никогда бы не взял на себя грех лишить человека жизни за просто так, из удовольствия, но Томми мне многое рассказал о себе. Я приказал ему, и сам пожалел. Слишком много такого, что привело бы его на электрический стул, или сулило бы лет двести тюрьмы. Но в том-то и дело, что никто не осудит Томми, кроме меня. Он не преступник, он выполнял свою работу, находясь внизу пирамиды начальников.
Томми — всего лишь ядовитая присоска на щупальце осьминога, одна из тысяч присосок. Он порядочная скотина, этот Томми, но до гестаповца, я полагаю, ему далеко. А называл я его так, чтобы Куколка держалась подальше. У нее частенько от недостатка общения возникали нелепые позывы таскаться следом за персоналом и предлагать свою помощь. Иногда это бывало очень полезно и помогло мне многое узнать, но после того, как я начал внедряться, я постарался, чтобы она поменьше контактировала с некоторыми людьми. Возможно, Куколке не почудилось, и Майлок является латентным гомосексуалистом. Ничего не имею против, по крайней мере, мне наплевать. Ко мне он не испытывал ничего подобного. Скажу больше: когда он не плавал в своих, возможно, что и кровавых, мечтах, он испытывал ко мне чувство сродни мальчишескому соучастию. Это мне в нем и понравилось. В нем имелось то, что я мог раскачать.
Ко многим психическим процессам мне тяжело подобрать термины, тем более на английском языке, хотя последнее время я ловлю себя на том, что почти прекратил думать по-русски. За последние два месяца, пока Куколка в бегах, я перевернул горы литературы и начал кое-как разбираться в терминологии. А тогда действовал скорее по наитию.
А разве не все, что мы делаем, совершается по наитию? И что такое логика, как не дитя ошибок?
Но я плевал на их логику. И потому все получилось, как надо.
Теперь о Томми. Чтобы добраться до личного компьютера доктора Сикорски, он не годился. Томми качественно делал свою работу и наверняка прошел не один уровень допуска, чтобы работать в Крепости. Он был жутко одинок, но дело не только в сексуальных склонностях. В Америке полно одиноких людей, возможно, их даже больше, чем в России. Потому что здесь не собираются вокруг бутылки на коммунальной кухне. Миллионы одиночек, рвущихся излить душу в Сети, это ли не подтверждение тотального одиночества?
Тупая внешность и интеллектуальный уровень Майлока вряд ли могли привлечь к нему интересную женщину. Что касается мужчин, то, в лучшем случае, он мог надеяться изредка покупать себе неразборчивых наркоманов. Потому что, вдобавок, изо рта у него плохо пахло. И сам он вонял и потел, хотя на работу приходил чистый и выбритый. Когда он наклонялся ко мне, чтобы помочь переодеться, я задерживал дыхание. Если бы я очень захотел, я мог бы устроить забастовку и потребовать, чтобы Майлока от меня убрали.
И чего бы я добился?
Дэвид уже умер, хотя в Крепости это тщательно скрывали. Мне назначили бы нового, несмышленого помощника, и пришлось бы убить уйму времени, чтобы начать взаимодействовать. С Дэвидом у нас была разработана целая система знаков, мы пользовались эзоповым языком, только нам двоим подвластным арго. Мы договаривались на мелкие проделки. Например, покупали несколько десятков бутербродов, выезжали на площадь перед кампусом и принимались их раздавать студентам, совершенно бесплатно. Вокруг нас мигом собиралась голодная толпа, движение застопоривалось, машины начинали гудеть…
Если это не дружба, то я не знаю, что еще можно назвать этим словом.
Томми Майлок никогда не заменит мне Дэвида, но менять его я не собираюсь. Я достаточно много вложил в его воспитание. Он привык к моим скромным требованиям, а я неоднократно проверял его на предмет честности. И ни разу не сумел его подловить. Я имею в виду те мои заказы, которые я не мог или не хотел получать по почте.
Томми пронес в Крепость необходимые детали, из которых я собрал два компьютера, неподконтрольных Пэну. Я перестраховался, потому что не имел доскональной информации о системах электронного слежения. После компьютеров я заказал Томми следующий ряд электронных компонентов и собрал электронную отмычку для кодовых замков. Чертежи мне прислали по Сети, и принципиальная схема оказалась крайне простой. Затем я все усилия направил на внедрение в базы данных Крепости, но тут меня ожидало полное фиаско. Я не продвинулся ни на шаг, хотя обзавелся к тому времени классным софтом и для практики, шутя, влезал в системы аэропортов.