Рудимент
Шрифт:
Я подумал, что при желании малыш мог бы легко вытянуть меня без посторонней помощи. А еще я подумал, что если мы подохнем тут, в паре миль от человеческого жилья, это будет самым логичным завершением пути. Наверное, я потихоньку заразился оптимизмом от Баркова.
— Роби хочет пить… — проскрипел малыш.
— Я вижу дорогу! — сказала Таня и подняла мне голову, чтобы я тоже полюбовался. Раскаленный асфальт блестел, как запекшаяся лава. В ушах у меня, заглушая звонкую песню полей, нарастал тяжелый набат. Пока еще болело не сильно, но я
Потом Барков выпутался из одеяла и вернул мои перепутавшиеся ноги на подножку. Мы долго смотрели друг на друга и внезапно начали хохотать. На громкий хохот нас не хватило, скорее это напоминало визгливое карканье. Но уж очень потешно он выглядел, а я, наверное, точно так же. Половина его головы и лица, промокшие от пота, собрали на себя всю дорожную грязь, и Барков стал похож на маску домино, или на монстра, вылезшего из кукурузных зарослей полакомиться человечиной. Он смеялся и ронял изо рта черные сгустки слюны.
Но все когда-то кончается. Отряд несостоявшихся волшебников достиг вершины холма. Мы разделили печенье. У Тани оставалась еще одна шоколадка, превратившаяся в кашу. Ее мы тоже скушали, хотя я полагал, что никто не притронется к сладкому.
Над ослепительным пунктиром разделительной полосы воздух непрерывно перемещался; казалось, что исполинские треноги высоковольтных передач плывут, как жирафы, над клетчатым океаном посевов. Плывут, задрав величавые рогатые головы, и неторопливо перебирают ногами…
Чтобы малыш не скучал в дороге, Барков соорудил ему из проволоки и обрывка марли сачок и научил, как с ним обращаться. Теперь Руди ежеминутно развлекал нас. Он носился по обочине, как взбесившийся мамонт, а изловив очередное насекомое, бежал к нам с победными воплями. Сначала мы шли кучно, но в горку растянулись. Я испытывал истинное счастье, что, хотя бы на время, перестал быть обузой.
И в результате наша нелепая компания в пижамах заняла всю проезжую часть, и когда навстречу проехала первая машина, мужик за рулем покачал головой и погрозил нам пальцем. Наверное, решил, что мы какие-нибудь панки, возвращающиеся с попойки в соседнем городе.
На холме стало нестерпимо жарко, воздух словно замер, и я подумал, что отвык от жизни без кондиционера. А вскоре я уже ни о чем не мог думать, все мои желания сосредоточились на одном — найти тень. Мне казалось, что в тени перестанет так гулко стучать в висках, и я обрету возможность соображать. Я смутно помнил, что надо куда-то звонить и что-то сделать с компьютером, но пересохшие извилины никак не хотели подчиняться…
Дорога слепила. Трижды, или четырежды, Таня спасла меня от падения. Наконец, видя, что я не в состоянии управлять креслом и в любую секунду могу навернуться в кювет, девушка заставила меня отключить мотор.
Я смутно припоминаю, что Барков заспорил с Таней, кто будет меня толкать. Леви тоже вызывался принести посильную лепту, и, вроде бы, они сговорились катить коляску поочередно.
Город плавал
А впрочем, может, мне это только показалось. Мне было не до него, я слишком заботился, чтобы не тряхнуть головой. Боль была невыносимая. Кажется, Барков сказал мне, что боится за малыша, что, будто бы, тот постоянно что-то бубнит, а на него это не похоже…
Самое обидное, что рейсовый автобус запарковался в паре сотен метров впереди нас. Выпорхнули две девушки, спустился водитель и достал из чрева бронтозавра их велосипеды. Оказалось, что мы совсем чуть-чуть не дошли до остановки. Девушки уселись на велики и умчались по тропинке, а водитель пристально посмотрел в нашу сторону, сделав ладонь козырьком. Затем поднялся в машину и отчалил.
Я едва не заревел с досады.
Мы не слишком заботились о сохранности единственной бутылки воды, и вот она кончилась, а до городка еще оставалось порядочно ходу. Таня предложила голосовать, но как назло, нас не догнала ни одна большая машина, в которой мы смогли бы поместиться. Промчались, сигналя, несколько мотоциклистов, затем бабулька проволокла на тракторе длинный прицеп с ящиками. Она, впрочем, остановилась и угостила нас минералкой. Выскочила, вся такая шустрая, в джинсах, красной рубахе и косынке, и сразу напустилась на Баркова, как самого старшего. Что да как, и не нужна ли помощь?
Владислав еле отбился. Проблеял что-то невразумительное насчет скаутских учений и захворавшего родственника… Старушка поглядела на нас, как на законченных олигофренов, оценила запал Руди, он как раз преследовал стрекозу, перебегал дорогу в желтой пижаме. Поразмыслив, бабушка оставила нам бутылку воды и укатила.
— Спорим, старая калоша нас вложит, — занервничал Барков. — Петруха, не пора звонить?
У меня так болела голова, что я не сразу понял, о чем он меня просит.
Куда звонить? Зачем звонить? Я только хотел, чтобы меня оставили в покое. Я отчетливо помнил одно: звонить нельзя, пока нас могут перехватить. Пока мы не можем надеяться на защиту…
Однако холодная водичка помогла моему воспаленному сознанию. Таня влила в меня так много, что я закашлялся и едва не задохнулся.
— Теперь можно, — сказал я. — Дай мне компьютер и телефоны.
И это было правдой. Радуги от фонтанов и садовых брызгалок искрили совсем близко. Я посмотрел налево. До самого горизонта истекали слезой вереницы парников. А справа, на краю земли, раскинув многометровые усики дождевальной установки, ползал по грядкам ярко-красный комбайн. С такого расстояния он походил на удивленное космическое насекомое…