Рудная черта
Шрифт:
– Ночь, – негромко, но отчетливо прозвучал ответ Бернгарда. – Я уже говорил тебе о том, что мертвые воды расступаются тогда лишь, когда два разных обиталища единятся одной тьмой.
Всеволод молча кивнул. Да, было такое. Еще в день их первой встречи.
– А знаешь ли ты, что объединяющая тьма – наипервейшее и необходимое условие, чтобы размыкать и смыкать границу миров?
Всеволод потерянно покачал головой. Об этом ему еще не рассказывали.
– Ну, так знай, – невесело усмехнулся магистр. – И делай выводы.
А вывод, собственно, один. Простой, очевидный, лежащий на поверхности. При свете солнца на Мертвом озере им делать нечего.
– Без нее, без единящей тьмы, ни Изначальная кровь,
Ну да, все верно. Величка и Эржебетт тоже ведь вскрывали рудную черту не днем – ночью.
– Но если добраться до озера засветло и дожидаться заката там, на берегу? А как стемнеет – сразу…
Бернгард с сожалением развел руками:
– Тоже не получится. В тот момент, когда можно будет закрывать проход, мертвые воды разверзнутся. Причем, на том самом месте, где в древней черте зияет брешь и куда должна попасть твоя кровь. Нам придется спускаться на дно самим. Идти через толпы рвущихся в этот мир Пьющих. Их будет много. Очень. И, скорее всего, с ними будет Властитель. При всем желании мы не сможем преодолеть этого напора. Нас сомнут на берегу. Нет, русич. Лить сильную кровь и говорить сильные слова следует так, чтобы никто не мешал.
– Тогда что? – в горле у Всеволода вдруг стало сухо, как в ковыльной половецкой степи. – Что ты предлагаешь, Бернгард?
– Прорываться к озеру ночью, – жестко и решительно произнес князь-магистр. – Когда все Пьющие, вошедшие в проход, покинут его, спустятся с плато, минуют ущелье и рассыплются по долу перед замковой горой, пробиться сквозь их ряды будет легче. Кому-то потом придется стоять насмерть и прикрывать, а кому-то… В общем, если хотя бы мы с тобой доберемся до озера, тогда, быть может, нам повезет.
– Прорываться ночью? – Всеволод недоверчиво смотрел на Бернгарда. – Раньше ты утверждал, что такое невозможно.
– Вообще-то и сейчас это маловероятно, но… – Бернгард вздохнул – Раньше у меня был выбор и было время. Сейчас нет ни того ни другого. Правда, сейчас есть воины, уже переступившие через смерть…
– Рассчитываешь на свою мертвую дружину?
Бернгард кивнул:
– Очень. Собственно, для этого я ведь ее и создавал. Она и только она поможет нам прорваться. И она же прикроет нас, пока мы будем запирать порушенную черту. Мертвые воины в этой последней битве окажутся полезнее живых.
Долго и пытливо они смотрели в глаза друг другу. Затем Всеволод высказал вслух то, о чем думал:
– Признайся, а ведь будь у тебя такая возможность, ты бы сейчас охотно пополнил число своих мертвяков? Высосал бы досуха всех оставшихся в живых, а после – накачал серебряной водицей. А, Бернгард?
Князь-магистр вновь повернулся к окну. То ли наблюдая за происходящим снаружи, то ли пряча взор.
– У меня такой возможности нет, русич. Раствор жидкого серебра кончился. Алхимическая лаборатория разрушена. А главное – время… Время уже ушло.
Плохо скрываемое сожаление слышалось в словах Черного Князя.
Глава 29
Солнце медленно клонилось к закату. Крепость пробуждалась…
Отдых сегодня был долгим – для всех, кто в нем нуждался. Пожалуй, самым долгим за время Набега. Утомительной дневной работой никто из выживших себя не утруждал. Люди, с самого утра спавшие вповалку, только-только начинали подниматься.
Да, Бернгард был прав: они уже знали все. Обо всем. Они успели переварить это знание и смириться с ним. И, казалось, ничего в Закатной Стороже не изменилось. Казалось, ни открывшаяся тайна замкового упыря, ни соседство с ожившими мертвецами, пропитанными жидким серебром, ни известие о легендарной крови Изначальных, текущей в жилах Всеволода, не волновали воинов. Казалось, никого не смущает, что сторожным гарнизоном командует Черный Князь, скрывающий свою истинную суть за человеческим обликом. Казалось, никто и не собирался противиться этому. А может, и не казалось вовсе. Может, именно так и обстояли дела на самом деле. Просто каждый сейчас был озабочен другим. Более важным, более насущным. Подготовкой к новой битве за обиталище. К последней битве. А остальное сейчас только мешало, отвлекало… И потому все прочие сложности вполне можно было отложить на потом. Если для кого-то из уцелевших защитников Сторожи еще будет это самое «потом».
Неутомимые мертвецы Бернгарда уже расчистили проходы к внешним воротам. Правда, тем только и ограничились. Груды трупов – оплывших под солнцем, облезших, растекшихся, потемневших и слипшихся друг с другом в сплошную смрадную массу – валялись по всему замку. Вонь стояла невыносимая. Такая вонь… Пожалуй, из-за нее одной стоило бы поскорее покинуть крепость и умереть.
Под внешней стеной замка темным холмом громоздилась драконья туша. Необъятные, раскинутые в стороны крылья распластались по смятому валу, по затопленному, заваленному дровами рву с обвалившимися стенками, по порушенному частоколу. Со стены еще свисали скрутившиеся и иссохшие под солнечными лучами потроха летающего змея. В подбрюшье твари – меж опавшими боками и скрюченными лапами – зияла зловонная распахнутая рана. Курились густые, постепенно истаивающие кровяные потеки. Щетинилась несколькими рядами зубов и исходила желтоватой слизью широко раскрытая пасть. Маленькие глазки – те, наоборот, вовсе исчезли в едва различимых щелках под толстыми слипшимися веками, на уголках которых засохла вспузырившаяся пена. Крепкая черная чешуя не была больше столь крепка и черна. После нескольких часов на солнцепеке пластинчатая шкура дракона позеленела, размякла и потрескалась. Сейчас она походила скорее на осклизлую болотную ряску – толстую, но ненадежную.
Гораздо лучше сохранился выщербленный и тяжелый, как булава, серповидный меч в отрубленной руке павшего Шоломонара. Да и доспех обезглавленного черного всадника, пролежавшего весь день в тени широкого навеса пострадал меньше, чем драконья чешуя. Впрочем, и на нем тоже губительный свет уже оставил явственные отметины, опалив, смяв и размягчив несокрушимую броню. Тем не менее, утратившие былую прочность латы, судя по всему, уберегли от солнца укрытую за ними и скованную с ними плоть.
Над безголовым и безруким трупом стояли трое. Черный Князь в обличье тевтонского магистра, татарский сотник-юзбаши и воевода русской дружины. Поднявшись с ложа после долгого целительного сна, Всеволод чувствовал себя совершенно здоровым. Орденский лекарь знал свое дело, а его целебные зелья поистине творили чудеса. Глубокая рана затянулась и ничуть не беспокоила. Кровь не сочилась через свежую повязку. Посеченная правая рука вновь могла орудовать мечом столь же ловко, как и левая.
Всеволод наблюдал, как Сагаадай извлекает стрелы из трупа и одну за другой аккуратно укладывает их в пустой колчан. Бернгард уже объяснил степняку причину, по которой три его стрелы, пущенные навскидку, без всякой надежды, все-таки пробили черный доспех. А предусмотрительный кочевник не пожелал расставаться с чудо-оружием, столь хорошо себя зарекомендовавшим. Юзбаши намеревался при необходимости вновь использовать смертоносные наконечники, уже закаленные в крови упыриного князя.
– Правильно, – с непроницаемым видом одобрил Бернгард, когда Сагаадай выковырнул последнюю стрелу из срубленной головы Шоломонара. – Не помешает. Думаю, это не последний Властитель на нашем пути.