Рука и сердце Кинг-Конга
Шрифт:
– Пикнешь – зарэжу! – очень убедительно сказал похититель.
И бедная Трошкина почувствовала себя самой настоящей кавказской пленницей!
– Мы приехали в лес! В темный-темный лес! – рассказывала она, захлебываясь словами и слезами. – Там машина остановилась, меня из нее вытащили и привязали к дереву!
– Господи, это еще зачем?! – Я и ужаснулась, и изумилась.
К дереву на моей памяти кого-то привязывали только в фильмах про Чингачгука. И, если бы Алка сказала, что затем в нее начали бросать ножи и томогавки, я бы решила, что диагноз «инфекционный идиотизм»
– А я знаю – зачем? – Трошкина в сотый раз плаксиво хрюкнула в полотенце, любезно и предусмотрительно врученное ей Зямой вместо носового платка.
– Дорогая! Прости, конечно, что я спрашиваю… Если тебе невыносимо вспоминать об этом, ты можешь не отвечать, – мягко сказал братец, снимая с себя махровый халат и закутывая в него Алку в профессиональной манере санитара, бережно облачающего сумасшедшего в смирительную рубашку. – Но чего же хотели от тебя эти негодяи?
– Если честно, я не очень поняла, – призналась Алка и запоздало задумалась. – Хм… Денег они не просили, на честь мою не покушались и убивать меня не стали, хотя и пообещали непременно зарезать, если ОН не вернется.
– Кто? – одновременно спросили мы с Зямой.
– А я не знаю! – Трошкина зябко передернула хрупкими плечиками. – Они не сказали кто!
– Нормально! – пробормотал братец и поплотнее укутал явно ненормальную Алку смирительным халатом. – Однако задачка представляется мне непростой! Поправь меня, если я ошибаюсь: получается, что ради спасения своей жизни ты должна сделать так, чтобы вернулся кто-то, о ком тебе известно только то, что сейчас его здесь нет?
– Карлсон, – предложила я, не зная, смеяться или плакать. – Хотя нет, он улетел, но обещал вернуться, так что привлекать к организации его камбэка Алку было бы ни к чему… Трошкина! А ты не могла как-то уточнить условия задачки?
– Мне было трудно вести предметный разговор. Я испугалась! – с достоинством сказала Алка. – Вы представьте: темный лес, я привязана к березе, мне холодно и страшно, а эти двое, с головы до ног в черном, стоят передо мной, размахивают руками и ругаются на непонятном языке. Откуда мне было знать, может, они как раз жарко спорили о моей судьбе? Прирезать ли меня прямо сейчас или понадеяться, что ОН вернется? Вы бы стали в такой момент встревать с уточняющими вопросами?
Мы с Зямой переглянулись и синхронно вздохнули.
– А ты сможешь узнать этих своих ЧЕРНЫХ? Или составить их словесный портрет для милиции? – без всякой надежды спросила я, предвидя ответ.
– Конечно, нет! – ответила Алка. – Было темно, они все в темном, и морды небритые, а я испугалась… И, кстати, в милицию обращаться мне строго-настрого запретили! Сказали – «зарэжут».
– Может, они просто пугали тебя? Бескорыстно, из тупого хулиганского интереса? – предположил Зяма тоже без особой надежды. – Бывают, знаете, такие придурки!
– Придурки бывают разные, – пробормотала я и вновь испытующе посмотрела на Алку: правду она говорит или бредит? – Расскажи, как же ты спаслась от этих негодяев?
– Да очень просто: они поорали, поорали, застращали меня до полусмерти, пригорозили убить, если ОН не вернется, сели в машину и уехали! А я подергалась, подергалась – веревка и развязалась. Тогда я пошла по дороге – и вдруг вышла из рощицы прямо к «Мегаполису»! А там – прямиком в женский туалет, самое подходящее место, чтобы от мужиков прятаться…
– Тихо! – сказал вдруг Зяма. – Что это за шум во дворе? Слышите? Еще одно ЧП?
Он встал с дивана, подошел к окну и открыл его. Вместе с морозным воздухом в комнату ворвался душераздирающий вой на два голоса – пониже и повыше. Я бы подумала, что это мартовские коты вопреки погоде вылезли на крышу поддержать марку своего прославленного темперамента любовной песней, но завывания явно неслись с балкона соседней квартиры и содержали слова, которые коты не употребляют.
– Это Кириковы из восемнадцатой квартиры! – быстрее всех сориентировался Зяма. – Михаил Петрович и Анна Ивановна, милейшие старики.
– Славные, да, – согласилась я, непроизвольно поморщившись. – Только от Петровича все время табачищем воняет…
– О боже!
Трошкина птичкой взлетела с дивана, отпихнула в сторону Зяму, по пояс высунулась в окно и обеспокоенно покричала соседям:
– Михалпетрович, Анниванна! Что у вас случилось?
Ответ убитых горем стариков снял с Трошкиной всякие подозрения в душевном помешательстве:
– Машину у нас угнали, Аллочка! – прорыдала Анна Ивановна.
– «Копеечку» мою дорогую! – всхлипнул Михаил Петрович.
– Старый «жигуленок», насквозь пропахший табаком, так-так, – резюмировала я, жестами показав Зяме, что окно, предварительно вынув из него Трошкину, уже можно закрывать. – Значит, двое в черной одежде тебе, Алка, не привиделись… О боже!
Мой возглас и по форме, и по настроению был идентичен недавнему Алкиному.
– Что еще? – раздраженно спросил Зяма и потер ладошкой область сердца.
– Двое в черном! – многозначительно сказала я не ему, а Трошкиной. – Ты помнишь вчерашнюю драку за елочками?
Алка ахнула и замолчала, тараща глаза, как собака из сказки «Огниво».
– Милая, ты вчера с кем-то дралась за елочками? – влез в паузу Зяма. – А сегодня тебя привязывали к березе… Какая интересная, насыщенная криминально-ботаническая жизнь!
– Если это они убили того морковного мужика, то мое дело плохо! – мрачно сказала Алка, упоминанием корнеплода до крайности усилив Зямино замешательство. – Значит, это не шуточки – зарэжут! Как пить дать, зарэжут! Если, конечно, мой любовник не вернется из Австралии…
– Кто?! – дернулся Зяма.
– Откуда?! – вздрогнула я.
– А я разве не сказала? – Трошкина невинно похлопала непросохшими ресничками. – Эти двое думают, что ОН – мой любовник – в Австралии.
– Интересно, – протянула я.
– Очень! – подтвердил Зяма, играя желваками на щеках. – Любовник из Австралии! Хотел бы я на него посмотреть!
За неимением другого объекта он посмотрел на притихшую Алку – точь-в-точь, как Отелло Ереванский – и желчно добавил:
– Пожалуй, я присоединюсь к требованию этих бандитов в черном! Милая, сделай так, чтобы ОН явился! Иначе я сам зарэжу кого-нибудь не того!