Рука Кассандры (сборник)
Шрифт:
— Мы построим его за два дня, — кивнул Одиссей, и все встали, направляясь к выходу.
— Не вздумай попытаться бежать, Синон, — угрожающе прошептал Одиссей. — У шатра стоят мои итакийцы.
Они вышли из шатра. Ветер доносил дым костров, горевших у кораблей. Лучи заходящего солнца отражались от медных украшений дворца Приама, и вся Троя казалась призрачной, сказочной, вышедшей не то из детского сна, не то из песен бродячих аэдов.
— Протяни руки, Синон, — сказал Одиссей, и в голосе его не было злобы и ярости.
— Одиссей, —
— Свяжите ему руки и ноги покрепче и бросьте в яму.
Эвбеец покорно протянул руки, и два воина, обдавая его запахом пота и лука, вывернули их назад, накинули сыромятные ремни, стянули.
— И обязательно выставьте около ямы стражу. Если его побьют камнями, вы ответите мне головой, поняли?
— Поняли, царь, — пожал плечами старший из воинов. — Ну, двигай. — Он легонько кольнул Синона медным кинжалом. Тот вздрогнул, отшатнулся и, ссутулив плечи, медленно поплелся по направлению к кострам.
Глава 8
Старший научный сотрудник Мирон Иванович Геродюк брился. Он стоял в ванной перед зеркалом и медленно водил по щеке электрической бритвой. Жужжание ее было ему приятно, как приятно было смотреть на свое сильное мужественное лицо. Красивым он себя не считал, нет уж, избавьте, но ведь привлекательность мужчины, как известно, в мужественности…
Мирон Иванович добрил правую щеку, он всегда начинал бриться именно с правой щеки, и принялся за мужественный и волевой подбородок. Обычно он улыбался, брея подбородок. Так лучше натягивалась кожа, чтобы чище выбрить ямочку, и, кроме того, Мирон Иванович любил улыбаться себе.
Но сегодня, как и последние несколько дней, он не улыбался. То, что происходило в секторе да и во всем институте, раздражало его. Троянец, подумаешь, велико дело… Да и что это за бесконечные расспросы: не знаете ли вы того, не видели ли вы этого? Тоже свидетель истории… Не-ет, уважаемые коллеги, история — не судебный процесс, ей не нужны свидетели и адвокаты. Свидетели! Мало ли кто что видел и кто что готов засвидетельствовать. Один — одно, другой — другое, а ведь историк не следователь, чтобы сравнивать протоколы дознания. Не-ет, уважаемые коллеги, историк не следователь, а каменщик, укладывающий кирпичи в стены величественного здания истории. У каждого план, каждый знает, каких кирпичей и куда ему положить. А тут является какой-то шорник и начинает: я видел, я слышал, я щупал.
Мирон Иванович ощутил некоторое раздражение, и даже жужжание бритвы стало каким-то язвительным и неприятным. Недовольно морщась, он кое-как добрился, оделся и сел к столу завтракать, но, к своему величайшему удивлению, обнаружил перед собой вместо двух яиц всмятку омлет.
— Екатерина… — поднял он глаза на жену.
— Да, Мирончик, — отозвалась та, не отрывая глаз от кухонного шкафа, который она протирала фланелевой тряпкой.
— Во-первых, ты знаешь, что я не выношу этой дурацкой клички Мирончик.
— Прости, Мирончик, я подумала…
— Ты, очевидно, решила вывести меня из равновесия?
— Нет, Мирончик, что ты! — Она испуганно бросила тряпку и посмотрела на мужа.
— Екатерина, у нас в доме нет никаких Мирончиков, поняла? Если ты еще раз так меня назовешь, я… я…
Мирон Иванович махнул в сердцах рукой, встал из-за стола и направился к двери.
— Ми…рон, ты бы хоть чаю выпил, — сказала жена.
— Мирончики могут обходиться без чая. — С жертвенным видом он надел пальто и шляпу и вышел на улицу.
«И эта Тиберман, — раздраженно думал он, — смотрит на Абнеоса как на свою собственность. А собственность-то жената. Жената уже три тысячи лет. Впрочем, нашу Машеньку возрастом не остановишь… Да… впрочем, нужно будет все-таки посоветоваться с ним. Уверен, что он подтвердит мои факты.»
Придя в институт. Мирон Иванович отыскал Абнеоса, который, казалось, кого-то ждал.
— Здравствуй, Абнеос, — поздоровался с ним Мирон Иванович.
— Здравствуй. — Абнеос вскочил на ноги и неумело, но старательно пожал руку старшего научного сотрудника.
Мирон Иванович слегка поморщился. Отсутствие «вы» в древнегреческом его всегда шокировало.
— Если ты не возражаешь, я хотел бы немножко поговорить с тобой.
— Готов служить тебе.
— Абнеос, ты ведь работал в Трое?
— Ну конечно же, господин.
— И тебе приходилось видеть греков?
— Еще бы! — Абнеос даже улыбнулся наивности вопроса.
— И то, как они вели осаду?
— Еще бы!
— Понимаешь, впоследствии стали распространяться легенды о том, что Троя была взята греками якобы при помощи деревянного коня, пустого изнутри, в котором притаились воины.
— Не слышал про такого, господин.
— Не называй меня господином, Абнеос. Как ты думаешь, могли бы троянцы оказаться настолько глупы, чтобы втащить эдакое деревянное чудище в город, да еще разрушив для этого стену?
— Думаю, что нет. Да как же можно сначала не посмотреть, что внутри?
— Вот и я так думаю. А легенды о деревянном коне сложились потому, что греки использовали деревянные стенобитные осадные машины, которые из-за их величины называли конями.
— Стенобитные машины? Что такое машина?
— Это… это… ну, такое приспособление, которое мечет огромные камни.
— Нет, господин, злокозненная Афина Паллада не дала ахейцам такой мудрости. Не было у них этих… махин…
— Машин…
— Машин…
— Но они были, Абнеос, — мягко и терпеливо сказал Мирон Иванович, глядя троянцу прямо в глаза.
— Как же они были, господин, когда с наших стен виден весь лагерь греков на все тридцать стадий до самого Геллеспонта? Верно, какую-нибудь мелкую вещь можно, конечно, и не увидеть, хотя глаза у меня острые, но больших деревянных коней… Нет…