Рука Кассандры (сборник)
Шрифт:
Пятьсот первый не мог сопротивляться Густову. Пятьсот первый был безволен, пассивен и послушен. Густов же трясся от возмущения при одной только мысли, что может быть телеуправляемым механизмом.
«Кирд, не выполняющий приказа, является дефектным кирдом и подлежит немедленному демонтажу каждым встретившим его нормальным кирдом», - подумал Пятьсот первый. А человек тут же возразил ему: «Ну, это мы еще посмотрим, кто кого демонтирует и кто нормален. Вряд ли мои железные соплеменники быстро разберутся в моих весьма неортодоксальных для кирда мыслях.
Густов Пятьсот один повернулся, чтобы уйти с того места, где стоял, но в это мгновение услышал знакомый голос. Вернее, это был не голос, это была как бы бесплотная модель голоса, но тем не менее он слышал слова, и их беззвучный звук был ему смутно знаком. В следующую секунду он понял, что слышит мысли вышедшего из проверочной станции кирда, который, казалось, с огромным интересом рассматривал свою руку.
— Это ведь рука кирда, — сказал вдруг кирд вслух по-русски, и Густова Пятьсот первого пронзила острая мысль, что он уже где-то слышал этот голос и именно эти слова. Он напрягся в томительном ожидании.
«Но почему же я не удивляюсь тому, что у меня рука кирда? Потому что я кирд. Кирд Пятьсот два».
На мгновение в мозгу Густова Пятьсот первого образовалась гигантская рулетка. Она крутилась все быстрее и быстрее, и все сливалось в одну слепящую размытую полосу, а маленький шарик здравого смысла силой инерции был прижат к самому краю сознания и никак не мог опуститься к центру.
«Но если я кирд, почему я Густов?» — снова подумал Пятьсот второй, и рулетка в голове Густова Пятьсот первого начала останавливаться.
— Эй, Володька! — крикнул он соседу.
— Эй, Володька! — крикнул ему сосед.
— Ты?
— Ты?
— Ты Пятьсот второй?
— Ты Пятьсот первый?
— Будешь просто Вторым.
— Будешь просто Первым.
Они одновременно рассмеялись одинаковым смехом, и одновременно сделали по шагу навстречу друг другу, и одновременно подняли руки, и одновременно похлопали друг друга по плечу. Зазвенел металл, и снова они рассмеялись синхронно, как части одного механизма.
— Значит…
— Значит…
— Вольдемар!
— Вольдемар!
— Знаешь что…
— Знаешь что…
— Стой! — крикнул Первый.
— Стой! — одновременно крикнул Второй, но Первый погрозил ему пальцем, и он замолчал.
— Помолчи, — сказал Первый. — Ты понимаешь, что ты и я — мы абсолютные копии? Ведь кирды похожи друг на друга как две капли воды, а Густов тем более один. Поэтому все мысли, реакции, жесты и движения у нас будут одинаковыми и одновременными. До тех пор пока кто-нибудь из нас не сделает чего-то такого, что незнакомо другому, пока наш опыт не индивидуален, а коллективен, мы будем походить друг на друга как две капли воды. Мы никогда ни о чем не сможем поговорить. Поэтому будем джентльменами и договоримся: если один говорит, второй слушает. Мы же близкие люди, товарищ Густов!
— Товарищ Густов!
— Согласен? — спросил Первый.
И прежде чем он произнес слово, Второй уже выпалил:
—
Внезапно они замерли. Из дверей проверочной станции вышел кирд, на мгновение замер, а затем поднял руку и принялся пристально разглядывать ее.
— Третий! — крикнул Первый. — Еще один Густов!
— Третий! — не удержавшись, крикнул Второй. — Еще один Густов!
— Знаешь-ка что, братец, — сказал Первый, — я старше тебя минут на пять, и лучше не действуй мне на нервы, а не то получишь взбучку от старшего брата.
Второй было раскрыл рот, но рассмеялся и промолчал. Они ждали, пока к ним подойдет младший Густов, Густов Третий.
9
Утренний Ветер смотрел на спящего Надеждина и думал о товарищах, которые погибли, помогая людям выбраться из города. Не один, не два и не три дефа остались там, превращенные в оплавленный металл белыми молниями дезинтеграторов. Сотни дефов из года в год гибли в мрачных ущельях безглазого города, чтобы принести драгоценные аккумуляторы, но на этот раз Утренний Ветер чувствовал какую-то особенную щемящую тоску. «Наверное, потому, — подумал он, — что в наш мир пришли люди. А они, эти люди, дороги нам. От них веет непокорностью и смелостью. Они принесли с собой перемены. Я чувствую их. Люди малы и слабы, но нельзя себе представить, чтобы они были безгласными орудиями Мозга. Как, должно быть, прекрасен их мир!»
Надеждин застонал и открыл глаза.
— Где мои товарищи? — спросил он и с усилием поднялся с земли. Он поморщился от боли в голове, но тут же заставил себя забыть о ней.
— В городе их нет, — сказал Утренний Ветер. — Ночью двое наших самых ловких и храбрых дефов пробрались в город. Твоих товарищей там нет.
— Надо обыскать окрестности города, — сказал Надеждин. — Они же не могли просто пропасть.
— Обыскать? — неуверенно переспросил Утренний Ветер. Он усваивал язык людей легко и быстро, но он знал еще очень мало слов.
— Искать, — сказал Надеждин.
— Да, — согласился деф. — Я ждал, пока ты проснешься. Сейчас я позову Птицу.
— Птицу? Это имя?
— Да, имя. Такое же, как Утренний Ветер. Мы сами выбираем себе имена, когда становимся дефами. Мы не хотим быть номерами.
— А Двести семьдесят четвертый? Он ведь тоже стал дефом.
— Он потерял жизнь уже не Двести семьдесят четвертым. Он умер Человеком.
— Человеком?
— Да, он выбрал себе такое имя, а выбор каждого для нас священ.
Надеждин почувствовал, как его горло сжала спазма. Большой железный Человек… Он постарался проглотить комок, но тот никак не хотел исчезать…
Из-за угла бесшумно выплыла тележка и мягко опустилась на землю.
— Это Птица. Сейчас я ей представлю тебя. — Деф замолчал, и тотчас же тележка уставилась на Надеждина парой передних глаз.
— Я рад помочь тебе, — медленно произнесла тележка. Звук исходил откуда-то из тумбы, на которой сидела огромная голубовато-белая голова.