Рука судьбы

Лейтенант Хорнблауэр вышел на палубу, находясь под легким впечатлением от своего нового мундира. Еще вчера он звался «мистер мичман Хорнблауэр», и носил на воротнике белые лычки – «знак зверя», – обозначающие его ранг. Теперь же, бросая украдкой взгляд, Хорнблауэр ловил краем глаза отблеск эполета; ему было двадцать лет, и он стал настоящим лейтенантом, и получил королевский патент вместо какого-то там уоррент-офицерского приказа, и был официально признан достаточно компетентным – это особо его заботило, – чтобы нести вахту и управлять любым кораблем флота Его Величества.

Откозыряв квартердеку,

он поспешил к своему дивизиону. Все были слишком заняты, чтобы обращать внимание на его новый мундир, ибо весь экипаж спешил занять места по расписанию. Капитан фрегата Его Величества «Маргерита» Кортни имел привычку пороть того, кто окажется последним, выполняя приказ, а в данный момент был приказ гласил: «Всем строиться смотреть наказание». Имея под рукой боцманских помощников с плетками-девятихвостками наготове, капитан Кортни мог отдать приказ о порке еще с большей легкостью, чем обычно, поэтому матросы просто пылали от рвения. Кортни подошел к краю юта и наблюдал за копошащейся массой с сардонической усмешкой. Глядя на него, Хорнблауэр готов был поклясться, что капитан буквально облизывается в предвкушении жестокого зрелища. Кортни принадлежал к тем безрассудным тиранам, которым ни в коем случае нельзя вверять самодержавную капитанскую власть: он испытывал наслаждение от боли и страданий. Хорнблауэр проклинал судьбу, поставившую его под власть Кортни вместо справедливого и человечного сэра Эдварда Пеллью. Вакансии, возникшие на борту «Маргериты» были результатом военного трибунала над двумя доведенными до отчаяния придирками Кортни лейтенантами, и теперь Хорнблауэр гадал, когда же ему, в свою очередь, предстоит открыть новую вакансию.

Все заняли свои места, выстроившись вдоль шкафута и переходных мостиков, лицом к середине корабля, и застыв навытяжку, ждали в мертвой тишине, когда начнется жестокий спектакль. Им предстояло быть свидетелями человеческого жертвоприношения, словно среди диких племен, каких-нибудь ацтеков или ашанти, и никто не мог поручиться, что именно он не станет следующей жертвой кровожадной страсти капитана Кортни, которую не способны были удовлетворить даже пятнадцать порок, намеченных на этот день. Весь корабль замер, застыл в неестественном напряжении.

Капитан Кортни был наготове, держа в руке Свод законов военного времени – документ, наделявший его властью, которую он собирался вот-вот применить. Когда выведут провинившихся, головы обнажатся, застучат барабаны, и капитан зачитает вслух те статьи Свода, которые относятся к случаю каждого из тех пятнадцати, кому суждено пострадать. Кортни был занят тем, что подбирал нужные куски, лихорадочно перелистывая страницы. Мастер-оружейник что-то тянул с выводом приговоренных; ему стоит поторопиться, если он не желает поменяться с ними местами.

На форкастле появилась небольшая группа людей, выбравшихся из носового люка. Они сосредоточенно и безмолвно принялись что-то делать, будто исполняли некое ответственное поручение. Хорнблауэр глядел на них с недоумением: чем, черт побери, можно заниматься в такой момент? Кортни был слишком погружен в Свод, чтобы заметить происходящее, и никто не желал брать на себя смелость отвлечь его. Тут на главную палубу выскочил человек. Весь взъерошенный, растрепанный, он дико озирался вокруг. Это был один из корабельных капралов – помощник мастера-оружейника – посланный за осужденными вниз. Капрал пригладил ладонью волосы, и тут взгляд его упал на группу на баке. Он дико закричал. Все, застыв до того по стойке «смирно», оживились. Кортни оторвал от книги свирепый взгляд.

– Сэр! – вопил капрал, отчаянно жестикулируя. – Сэр!

Маленькая группа на форкастле работа слаженно. Они разнайтовили мощную восемнадцатифунтовую карронаду и развернули ее так, чтобы она смотрела в сторону кормы. Один из матросов только что

закончил забивать в дуло заряд, другой – в нем Хорнблауэр узнал Гартона – командира орудийного расчета из своего дивизиона, и одного из тех, кто подлежал сегодня порке – с помощью регулировочного винта опустил ствол, нацелив его на палубу.

Испуг капрала и присутствие на форкастле Гартона подсказали Хорнблауэру разгадку. Пятнадцать заключенных в трюме преступников сумели за ночь освободиться от оков, и захватили предназначенный препроводить их наверх конвой. Теперь они занимали выгодную позицию: у шестерых Хорнблауэр увидел в руках мушкеты, видимо отобранные у конвойных морских пехотинцев, и пока один из них стерег матросов на баке, а другой – крышку люка, четверо остальных помогали пушкарям занимать оборону. Двое застыли у орудия, еще шестеро возились, стараясь установить вторую карронаду рядом с первой. Всего это будет четырнадцать – Хорнблауэр пересчитал еще раз, во избежание ошибки, и терялся в догадках: где же пятнадцатый?

– Какого черта все это значит? – взревел с юта капитан Кортни.

Капрал залепетал что-то, пытаясь объяснить; очевидно, ему удалось освободиться от пут, которыми связали его и остальных конвойных мятежники. Но голос Гартона с форкастля перебил его:

– Не выйдет, сэр! Мы здесь, и уходить не собираемся!

У парня в руке был горящий пальник, которым он угрожающе махал над запалом.

– Брось эту штуковину и не валяй дурака! – закричал в ответ Кортни.

– Ну уж нет, сэр. Разве что вы дадите мне обещание. Обещайте не наказывать нас ни за что ни про что. Обещайте вообще никого не наказывать целую неделю, и мы опять подчинимся, сэр.

– К черту обещания, – прорычал Кортни и повернулся к офицерам. – Эй, мистер Кафф, Робертс, Питерсон: отправляйтесь и сметите оттуда эту свору! Мой бог, бунт на моем корабле!

Гартон, видимо, понял, о чем говорит капитан, хотя слышать его не мог.

– Стойте! – воскликнул он. – В эту пушку поверх картечи забита шрапнель.

Эффект такого выстрела по плотному строю на главной палубе был бы просто ужасающим; шеренги матросов заколебались, потом снова замерли. Кафф, Робертс и Питерсон растерянно глядели на капитана. Хорнблауэр ощущал настроение стоявших вокруг людей: не будь связывающих их уз дисциплины, они были бы всей душой заодно с мятежниками. Очень непросто будет повести их в решительную атаку на форкастль.

– Питерсон, – почти не раскрывая рта, промолвил капитан. – Отправляйтесь вниз. Соберите всех, кого сможете и пробирайтесь на бак по орлоп-деку. Когда мы начнем атаку отсюда, ударьте по ним снизу.

– Ни с места! – прокричал Гартон. Ему несложно было разгадать план капитана – весьма очевидный на самом деле, – Другое орудие заряжено ядром. Мы снесем мачты, сэр, а берег-то у нас под ветром!

Он показал на видневшиеся в отдалении горы Испании, и все поежились от серьезности угрозы. С такого расстояния потребуется всего несколько выстрелов, чтобы лишить корабль мачт. Даже если мятежники при этом не подожгут корабль, что было вполне возможно, фрегат окажется беспомощным, и устойчивый ветер выбросит его на скалы прежде, чем команда успеет овладеть ситуацией. По строю пробежал шепоток.

Хорнблауэр почувствовал расположение к Гартону. Пусть он мятежник, и очень опасный, зато человек, наделенный умом и отвагой.

– Проклятье! – взревел Кортни, и со всей силы двинул кулаком по поручню. – Болтаться тебе за это на рее, проклятый бунтовщик! Тебе и всем твоим сообщникам, черт вас побери! Ну-ка спускайтесь вниз, или я…

Пригрозить на самом деле было нечем, поэтому тирада Кортни завершилась клекотом в его гортани.

– Пусть уж нас лучше повесят, чем засекут, капитан, и все тут, – рассудительно ответил Гартон.