Руками не трогать
Шрифт:
– Это они могут, – согласился подполковник. – Тут тебе не твой Нижний. Тут – столица. Я ж сам из Ростова. Сколько лет привыкал. Мне квартиру дали в престижном районе, так жена отказалась. Теперь в Марьине живем. Там и школа, и детсад близко. А жена в Ростов хочет вернуться. Так и не прижилась. У меня каждый день дома – холодная война. Да и я сам, по чесноку если, хочу уехать. Устал уже. И тебе не советую. Вали ты отсюда.
– Ну а вы что же? – спрашивал подполковник через десять минут у несчастной Елены Анатольевны.
– Что я? – пугалась она. Икота так и не прошла. Елена Анатольевна хрюкала и слегка рыгала.
– Да
– Как «отрицает»? – Только этот факт заставил Елену Анатольевну вернуться к действительности.
– Так. Он утверждает, что вы на него покушались. Да еще состояли в сговоре.
– Как это? – У Елены Анатольевны опять замелькали перед глазами звездочки. – Этого не может быть.
– Может. Все может, – грустно ответил подполковник.
– Мы же жили вместе. Год. Я же не знала, что он хочет уехать… Он меня бросил…
– То, что бросил, – оно и к лучшему, я вам честно скажу. Хорошо, что этот знакомый, будем его так называть, написал, что не был с вами знаком. Это очень хорошо. Для вас. Хотя он думал, что для него. В общем, скажите спасибо вашему спутнику, Михаилу Ивановичу.
– За что?
– За то, что он за вас поручился. И мы вас отпускаем. А так бы пришлось задержать.
– Задержать?
– Конечно, задержать. Этот деятель искусств бумагу написал на Михаила Ивановича и вас упомянул как соучастницу.
– Соучастницу?
Елена Анатольевна была в таком шоке, что вообще с трудом соображала и была способна только повторять за полицейским одно слово, которое ей казалось ключевым. Что, впрочем, того совершенно не смущало, а даже радовало. Он с готовностью отвечал на ее реплики.
– Конечно, соучастницу. Преступления – ни много ни мало, покушения. Или теракта. Запланированного, по предварительному сговору. Вот ведь как бывает. А в зале сидели лица, так сказать.
– Лица?
– Да, лица. И скажите спасибо Михаилу Ивановичу. Он вас, можно сказать, спас. Поступил, как настоящий мужчина. Прикрыл честью мундира. И вот что я вам посоветую, уже по-человечески – держитесь подальше от этих музыкантов, перебежчиков, так сказать. Они же изнутри гнилые – то у него одна родина, то другая. Не говоря уже о женщинах. Наши мужики, они ведь верные. Ну, выпил, с кем не бывает. Зато свой, родной, так сказать. Наш бумажку марать не будет. Трус он, этот ваш бывший. Морду бы ему набить и в самолет посадить. Пусть летит. Вот, держите пропуск и в следующий раз паспорт при себе имейте. А то вдруг Михаила Ивановича рядом не окажется. – Полицейский хихикнул, довольный собой и собственной речью.
– Спасибо. – Елена Анатольевна вышла из кабинета, все еще не веря в то, что этот день закончился и она вернется домой. На выходе из отделения ее ждал Михаил Иванович. Видимо, его отпустили раньше – он курил, стоя на крыльце. Увидев ее, он быстро затушил сигарету и кинулся к ней, как будто она из роддома выходила, а не из полиции.
– Леночка, Лена! – кричал он и целовал ей руки. – Ты меня прости!
– Там сказали, что я вас благодарить должна. Спасибо, – ответила Елена Анатольевна.
– Можно я вас провожу? Пожалуйста.
– Нет, спасибо, не надо. Я устала. Очень устала.
– Понимаю, – Михаил Иванович решил обидеться, но передумал: – Отдыхайте. До завтра?
– Нет, не приходите больше в музей. Незачем. У нас с вами нет ничего общего и быть не может.
– Как это?
– Так. Я больше не хочу вас видеть. Ни в музее, нигде.
Елена Анатольевна посмотрела по сторонам и пошла направо, не зная, есть ли там метро. Ног она уже давно не чувствовала, удивляясь тому, что вообще может ходить, и как добралась домой – не помнила. Дома она свалилась на кровать и тут же уснула.
– Где мои туфли? Гуля! Елена Анатольевна! Кто-нибудь! – кричала Лейла Махмудовна, но никто не спешил ей на помощь. – Куда все подевались? Ирина Марковна! Снежана! Берта! Берта!!!
Еленочка Анатольевна впервые в жизни опоздала на работу. Пришла к десяти. Она прекрасно слышала, как кричит Лейла Махмудовна, но у нее не было никаких сил начинать день с привычного ритуала – поиска туфель. И вообще не было сил. Вчерашний день и ночь без сновидений дались ей слишком тяжело. Она встала с пустой, ватной головой, невыносимо ноющими ногами и поехала на работу, совершенно не переживая по поводу опоздания. Ей было все равно. Пусть кричат, пусть увольняют, что хотят делают – хуже уже не будет. Самый ужасный день в ее жизни уже случился. Гера от нее официально отказался, написал «донос», а Михаил Иванович ее опозорил. Зачем ей вообще ходить на работу, жить, мечтать? Что у нее осталось? Ничего. Вообще. Только сумасшедшие коллеги и работа, которую она ненавидит. Да и она сама – такая же ненормальная, одинокая, серая музейная даже не крыса, а мышь. У нее больше никого и ничего нет. И не будет. И главное, Гера, ее Гера, который давал ей силы жить, ради которого она дышала, предал ее. Предал, спасая собственную шкуру. Мелко, трусливо. Она включила компьютер, но впервые за последние годы не начала день так, как начинала его каждое утро. Не хотела смотреть на фотографию Геры, не хотела искать о нем новости. Елена Анатольевна смотрела на монитор, не понимая, как ей жить дальше – с чего начинать утро. Ей нужны были ритуалы – так она знала, что день начнется и закончится. И наступит завтра. А завтра будет надежда на встречу с Герой. На то, что все может измениться.
Елена Анатольевна, сидя во вчерашнем вечернем платье, которое надела утром, потому что ей было наплевать, что надеть, очень четко, совершенно осознанно решила, что ей не нужно больше идти искать туфли, не нужно демонстрировать Берте Абрамовне запись последней съемки. И она не пойдет с Ириной Марковной в буфет слушать про новый секретный состав чистящего средства. Все. Дальше так продолжаться не может. Все изменилось. За одни сутки. И только тут до Елены Анатольевны дошло, что в музее действительно все не так, как обычно, за исключением криков Лейлы Махмудовны. Где все? Берта устроила совещание?
Она посмотрела на настенный календарь, пытаясь понять, какое сегодня число и день. В этот момент в кабинет ворвалась уборщица Гуля:
– Слава тебе, Господи, – воскликнула она, – Берта в подвале! Быстрее! Зовет! Вот, тряпки ей отнеси, а я эту придурочную вниз спущу и сразу к вам! – Гуля кинула Елене тряпки и ведро и выскочила из кабинета.
Елена Анатольевна выскочила из кабинета и побежала в подвал, который служил хранилищем для экспонатов, архивом, костюмерной и кладовкой одновременно.