Руками не трогать
Шрифт:
– Что? Что? – Берта Абрамовна застыла на месте.
– Все! – наконец смог на выдохе сказать Борис. – Все!
– Что случилось? Экспонаты? Опять потоп? Не молчите! – Берта Абрамовна схватилась за стол.
– Ртуть! – даже не воскликнул, а кукарекнул Борис. – Разлив ртути!
– Что-о-о? – Гуля уронила тарелки.
– Ртуть? Откуда? – Снежана Петровна потянулась к бутылке водки и плеснула себе то, что оставалось на донышке.
– Борис! Говорите! – Лейла Махмудовна подошла к Борису, с неожиданной силой тряхнула его за грудки, и тот поддался, обмяк и успокоился. Глядя экскурсоводу в рот, он рассказал, что после потопа пошел к себе в каморку, чтобы
– Что делать? – Берта Абрамовна стала опять главной хранительницей, собранной и решительной.
– Спокойно! – послышался голос Михаила Ивановича, который пил водку наравне со Снежаной, или Снежана наравне с ним, что, в общем-то, все равно. Полицейский встал с небольшими затруднениями, но с огромной решимостью спасать и детей, и женщин, и уникальные экспонаты. – Я пойду звонить в МЧС. Надо вызывать. Радиоактивный фон нужно проверить.
– Вы правы, совершенно правы, – отозвалась Берта Абрамовна.
– Ну, я пойду? – Ирина Марковна начала двигаться к выходу.
– Нельзя! – строго остановил ее Михаил Иванович. – До приезда специалистов всем оставаться в помещении!
– Да ладно вам! У меня дети этих градусников побили столько! А Кирюша однажды хотел школу прогулять, так начал градусник нагревать над горячим молоком. Градусник лопнул и ртуть в молоко вылилась. Ну и он, чтобы я не заметила, молоко выпил. И ничего! Жив, здоров, слава тебе, Господи. Берта Абрамовна, я пойду, а?
– Нет, Ирина Марковна, вам придется задержаться. Все-таки здесь экспонаты. И раз Михаил Иванович считает, что это опасно… И подозрения Бориса по поводу радиактивного фона мы с помощью специалистов сможем подтвердить… или опровергнуть.
– Да вы чего? – Ирина Марковна еще не рассталась с надеждой уйти пораньше. – Ну разбил градусник… Вы в детстве не били, что ли? Да ладно вам! Никто ртуть в детстве по полу не гонял? Да у меня кот столько ртути сожрал, а ничего, до сих пор спит и жрет, как лошадь. Только лезет сильно. Но это точно не от ртути! Что вы вообще его слушаете? Нашли кого! Да, Гуля? Скажи им!
– А что с моими веником и совком? – сурово спросила Гуля у Бориса.
– Так я назад поставил, в кладовку, – ответил тот, чуть присев от страха.
– Елена Анатольевна, я вас прошу, посмотрите в Интернете, какие могут быть последствия от ртути. Я имею в виду, для экспонатов. Насколько это опасно? А вы, Михаил Иванович, вызывайте службы.
– Слышь, ты, импотент радиоактивный, показывай, где ты его шваркнул! – Гуля стояла рядом с Борисом, держа в руках полбуханки черного хлеба и банку из-под малосольных огурцов.
– Гуля, а зачем вам хлеб? Что вы собираетесь делать? – поинтересовалась Лейла Махмудовна.
– Так ртуть же собрать! Хлебом – лучший способ. Я в больнице санитаркой работала, так если градусник кокнут, мы ртуть горбушкой собирали и в банку прятали. Потом уже на помойку выносили. Все ж знают, что надо хлебом, только этот придурочный веником махать стал. Моим! Да кто тебе вообще разрешал мой веник брать?
– Гуля! Хватит меня оскорблять! – закричал опять по-петушиному Борис. – Я же тысячу раз извинился за тот случай! Не импотент я! Просто переволновался! Вот и не получилось у меня! А может, это от чувств! Что ж ты на мне крест поставила? Да еще всем рассказала! Как ты могла? Это же… нельзя так! Глинка, хоть ты ей скажи, как мужик! Ты-то меня понимаешь?
– Понимаю, – буркнул Михаил Иванович, о чем тут же пожалел – все женщины тут же повернулись к нему и дружно уставились в область ширинки. – Что? Что? – осипшим голосом спросил полицейский, подтягивая ремень на штанах. – Да я не в том смысле! У меня все нормально с этим!
– Конечно, нормально, – горячо заверила его Гуля. – Никто и не сомневается. Как же не нормально? У такого-то мужчины! – уборщица зыркнула на Бориса. – Чего застыл? Пошли уже! – гаркнула она ему, и тот покорно пошел, придерживая ей дверь.
– Музей – это удивительное место, – сказала задумчиво Лейла Махмудовна, глядя им вслед. – Здесь сталкиваются разные судьбы, переплетаются, обрываются и снова притягиваются…
– Нет, ну я понимаю потоп, понимаю – пожар, ну Лейла на экспонат упадет, или ребенок лоб расшибет, но чтобы из-за градусника такое устраивать! С ума все посходили! – Ирина Марковна схватила телефон и вышла из буфета.
– Лейла, ты как себя чувствуешь? – тихо, по-простому, искренне спросила Берта Абрамовна. Они остались одни. Ирина Марковна звонила домашним, что было слышно даже из коридора, а Снежана Петровна удалилась тихо и без объяснений.
– Плохо, Берта. Плохо, – честно ответила Лейла. – Сама видишь. Уже работать не могу. Может, ты меня в архив сошлешь? У тебя из-за меня одни проблемы.
– Прекрати! Ни в какой архив ты не пойдешь. Будешь работать. Или мне тоже вместе с тобой в архив? Так давай уже вместе ляжем и умрем!
– Давай. Я очень устала.
– И я устала, Лейлочка. Но ты потерпи. Держись. Что нам с тобой остается? Молодежь, сама видишь, не справляется. Мы с тобой рухнем – и все здесь рухнет.
– Берта, ты же умная. Нашего отсутствия никто и не заметит. А через неделю и вовсе забудут. Как и не было нас.
– Перестань меня разлагать. Вспомни, как ты мне говорила? Помнишь? Скажут рыть метро головой – мы пророем! Так что давай, дорогая, и дальше рыть головой.
– Как скажешь. – Лейла замолчала, потому что в буфете одновременно появились Михаил Иванович и Елена Анатольевна. Они столкнулись в дверях, оба отпрянули, уступая друг другу дорогу, но потом Михаил Иванович придержал дверь, и Елена вошла первая на правах дамы.
– Ну что там? – спросила ее Берта Абрамовна.
– Про экспонаты ничего нет, – Елена Анатольевна выглядела испуганной, – а про опасность тут вообще ничего не понятно. Пишут, что нужна дезинфекция – хлоркой мыть три раза в день. И что нужна эвакуация, если есть пожилые люди и дети. А другие говорят, что ничего страшного. Я не знаю. Все просмотрела, форумы разные, но никто точно ничего не знает.
– А что у вас? – спросила Берта Абрамовна у полицейского. Тот от волнения сел, взял сахарницу и начал вертеть ее в руках. Главная хранительница вырвала у него сахарницу и поставила на середину стола. Тогда Михаил Иванович взял салфетку и порвал ее на аккуратные квадратики. Потом встал и начал мерить шагами буфет.