Руки Геракла
Шрифт:
Я оставил попытки разыскать Таната в Преисподней. Попав в Аид, я то и дело встречался с людьми, которых узнавал, – невероятное дело, если учесть то количество людей, которые умерли с начала этого мира и тех, которые умирали час за часом, минута за минутой среди всех народов, на всех кораблях в море при личной помощи Таната или какого другого бога. Почему среди всех тысяч, миллионов мертвых я встретил столько знакомых?
Наверняка это не просто случайность. Стало быть, будь бог Смерти здесь, я бы его нашел. А раз его тут нет, буду искать его в другом месте.
Кроме прочего,
Мы вчетвером шли из одного чертога в другой. Вскоре появилось и препятствие. Из темноты послышался жуткий вой и царапанье, и я увидел ЭТО – я не могу описать это существо иначе, как огромную трехглавую собаку, косматую и здоровенную, как слон. Правда, более приземистую.
Когда я был на Крите, мне рассказали, что за последние годы были уничтожены по меньшей мере два Кербера, но оставался еще один, или, возможно, это был новый вид этой огромной собаки.
Кербер был самым странным существом, которое мне только приходилось встречать. Возможно, он был даже удивительнее Антея. Он или оно не было ни животным, ни человеком, ни богом – скорее, результатом какого-то черного магического действа.
У каждой головы была пара желтых широко поставленных глаз, каждую башку подпирала собственная пара ног, так что тварь бегала на восьми лапах. Каждая пасть была полна длинных острых зубов.
Пирифой и Мелеагр быстро отступили, и я не могу их за это винить. Тезей держался настороже, увертываясь от страшных челюстей.
– Я сейчас схвачу его за лапу, Геракл, – спокойно предложил он. – Или лучше за хвост?
Я учтиво поблагодарил его, но сказал, что лучшей помощью с его стороны будет, если он отойдет в сторону. Потом я шагнул к Керберу, застав врасплох все его три туповатые головы, и оглушил ударом среднюю. Две остальные завыли, зарычали, защелкали зубами. Обе попытались наброситься на меня сразу, в результате Кербер вообще не двинулся с места, раздираемый противоречивыми устремлениями.
Пришлось немного повозиться прежде, чем я сумел оглушить все три головы. Во время схватки я вдруг подумал, что надо бы привезти Гефесту и Дедалу образцы плоти и костей этой собаки. Или привести его живьем, как вепря. Я представил себе, как бросаю Кербера к ногам Гермеса или самого Зевса:
– Тебя так занимают чудовища, так вот тебе подарок!
Но вскоре я оставил эту мысль. Тащить животное, когда его головы временами по очереди будут приходить в себя, потребует слишком больших усилий.
Пирифой и Мелеагр вскоре вернулись, и мы все четверо пошли вперед, оставив трехглавого пса лежать там, где он упал. Мы успели недалеко уйти, когда во мраке позади нас снова послышались вой и скулеж. Но чем дальше мы шли, тем скорее затихали звуки.
Спуститься в Аид было довольно просто. Но как только мы решили возвращаться, я понял, что мы столкнулись с некоторым препятствием. Возвращаться по своим следам было просто немыслимо. Мне казалось, что все вокруг постоянно, пусть и медленно, меняется, так что искать выход было бы бесполезно. Тезей и Пирифой не больше меня знали, куда идти, а Мелеагр даже не помнил, как он попал в Аид.
Так что мы шли наугад через чертоги и коридоры, моля провидение направить нас. Когда нам попадалось что-то вроде лестницы или подъема, мы карабкались вверх.
Мои ноздри заполнил серный смрад. Мы достигли самого чрева Преисподней, темного чадного места, полного вулканических испарений, страшного, как страшны вообще все места, где все неопределенно.
Сколько мы там блуждали, я не могу сказать, но в конце концов мы нашли направление. То, что казалось нам продолжением пространств подземного мира, полосой тумана, оказалось, когда я в нее врезался, серой каменной стеной. Это тени превращали ее в подобие тумана, и, даже стоя всего в нескольких футах, не было понятно, что это стена.
Как только я понял, что это стена, и уверился, что двери в ней нет, я ударил ее кулаком изо всех сил. Что-то треснуло – сейчас это был весьма обнадеживающий звук. Стена начала рассыпаться, я ударил еще раз, и еще. Я пробился наружу.
Выбравшись по другую сторону, мы сразу же почувствовали дуновение свежего ветра. В остальном же окружающее не сильно изменилось, но этот ветерок дал нам надежду. Найдя подъем, мы с новыми силами, жадно глотая свежий воздух, поспешили вперед.
После долгого подъема, в течение которого мир вокруг нас постепенно изменялся, мы вышли к месту, которое уже явно было на поверхности земли. Сюда смутно пробивался благословенный свет солнца Аполлона или луны Дианы, и вокруг была живая поросль.
Я спустился в Аид и вырвался из него обратно.
Но как только все осталось позади, я вдруг потрясенно осознал, что все это было совершенно бессмысленно. То, что я выжил в очередном своем приключении, ничего не значило. Я ничего не добился.
Мегана была мертва, как и маленький Гилл, чью жизнь я, еще не до конца осознав это, стал считать важнее своей. И мир показался мне мрачным и пустым, совершенно лишенным смысла.
И когда эти мысли овладели мной, я упал на землю и так сидел, не зная, что делать дальше и что со мной будет. Как будто часть души моей выгорела в огне гнева и ненависти.
Я почти ожидал, что на выходе из Аида я встречу Гермеса, который поздравит меня с избавлением и скажет, что у моих божественных покровителей есть для меня новое поручение. Да, Вестник наверняка был бы рад меня увидеть. У него были серьезные основания опасаться того, что ценный работник полезет в Аид и уже оттуда не выйдет. И у него явно будут свои объяснения тому, почему ни он, ни Зевс сами не пошли в Тартар, чтобы помочь мне. И Зевс никогда не говорил со мной.
Но я знал, что скажу Вестнику, когда встречу его. «Если кто из богов видел моего отца, то и я хочу его видеть. Мне все равно, что он не всемогущ. Пусть даже сотня гигантов сильнее его, пусть он сошел с ума, как Аид. Я не стану попрекать его этим. Но я сделал все, что поклялся сделать, даже больше. Я требую, чтобы и он сдержал свое слово и встретился со мной. Я хочу кое-что ему сказать».
Как только мы поняли, что выбрались наружу, три моих спутника разрыдались от радости и поспешно стали возносить молитвы и обещать благодарственные жертвы богам. Мелеагр, наконец осознав, что он жив, был просто в восторге. Но их радость пробудила во мне лишь остатки гнева на Таната и отвращения к миру.