Руки вверх! или Враг №1
Шрифт:
— Нет, нет, слишком рискованно! — покачав головой, ответил полковник Егоров. — А если она вытворит что-нибудь? А если, хуже того, улизнёт?
— Вроде бы не должна, Константин Иванович. Не знаю, как объяснить, но я уверен, что иного выхода нет.
— В принципе-то я с вами согласен. Убеждать меня не надо. И уговаривать тоже не требуется. Но ведь только сегодня утром вы утверждали, что это зверёныш.
— Виноват, поторопился с выводами.
Они одновременно взглянули на Стрекозу. Та крепко и сладко спала, как обыкновенная нашалившаяся девочка. Но они понимающе
Лежит себе на диване, сладко и крепко спит, и вроде бы никому в голову не придёт, что не девочка это обыкновенная, а самый настоящий агент иностранной разведки. Вот и соображай тут, вот тут и принимай решение! Подумаешь, что она обыкновенная девочка, а она тебе из пистолета три пули в сердце! Решишь, что она шпион, а она всё-таки девочка…
— Вот что! — решительно сказал полковник Егоров. — Продолжайте выполнять задание. У нас нет иного выхода. Скоро-скоро начнётся осуществление операции «Братцы-тунеядцы». В ней наверняка примут участие шпиончики. И если мы не справимся с одним, вернее, с одной из них, что же будем делать с большим количеством?
— Товарищ полковник, я приму все меры, — заверил лейтенант Васильков. — Обязательно возьму кого-нибудь на помощь.
— Машину! — приказал полковник Егоров в телефон. — Всё, по-моему, правильно. Попав в совершенно незнакомую обстановку, человеческую обстановку, она захочет быть девочкой, а не агенточкой. Ну, желаю успеха. Ни пуха, как говорится, ни пера, а в данном случае — ни укусов, ни царапин. Вечером позвоните мне домой.
Глава № 56
Несмотря на неудачи с началом сугубо научной регистрации ленивых и склонных к лени детей, психоневропатолог и учёный М. Г. Азбарагуз не падает духом
Бывает так: хотят человеку помочь, а он, не уразумев именно того, что ему хотят помочь, бежит от этой помощи сломя голову.
Так и случилось с задуманной психоневропатологом Моисеем Григорьевичем Азбарагузом сугубо научной и в достаточной степени добровольной регистрацией ленивых и склонных к лени детей. Невиданный размах разъяснительной работы привёл, как ни странно, к тому, что в городе началось что-то, похожее на маленькую панику. Сначала она охватила престарелых, затем — пожилых, потом — взрослых. Последними не выдержали дети — тоже вроде бы запаниковали.
Шуму, разговоров, споров, слухов было много, а регистрации не было!
Особенно упорно держался слух о том, что зарегистрированных детей посадят в грузовики и куда-то увезут на какую-то дезинфекцию.
Наиболее страшным был слух о том, что зарегистрированные будут учиться без каникул и выходных дней.
Настроение у Моисея Григорьевича было боевое, хотя и несколько растерянное. Сдаваться он не собирался, но вот беда: боевое настроение с каждым днём таяло, и растерянность росла и росла. Честно говоря, он не понимал такого сильного сопротивления регистрации со стороны всех слоев и возрастов населения.
Можно
Огромная разъяснительная работа шла впустую. Каждый взрослый всеми правдами и неправдами оправдывал своего потомка-лодыря и спасал его от научной регистрации.
В чём дело? Что делать?
Моисей Григорьевич сидел в кресле, устало вытянув ноги, и думал, поникнув головой.
Большие настенные часы настойчиво спрашивали:
— В чём дело? Что делать? В чём дело? Что делать?
Машинально стараясь попасть в такт стука часов, Моисей Григорьевич вслух повторял:
— В чём дело? Что делать? В чём дело? Что делать?
Часы громко и отчётливо посоветовали:
— От-сту-пить! От-сту-пить! От-сту-пить!
— Никогда! Ни за что! Ни в коем случае! — резко встав, сказал самому себе Моисей Григорьевич. — Чему я, собственно, удивляюсь? Что меня не сразу поняли? А почему меня должны понять сразу? Люди привыкли не считать лень большой опасностью. А им надо доказать, что в лени кроется один из опаснейших врагов человечества! И я докажу им это! Честное психонервнопаталогическое!
Скрипнула дверь, и раздался голос старшего санитара Тимофея Игнатьевича:
— Можно мне заявить о самом наболевшем? — Он вошёл в кабинет и, не дожидаясь ответа, заговорил: — Напугали вы людей регистрацией. Даже взрослый тунеядец покоя лишился. Он рассуждает: сегодня я своего ленивого отпрыска на учёт поставлю, а вдруг завтра и меня при всём честном народе притянут?!
— Чушь какая! — сердито воскликнул Моисей Григорьевич. — Нас интересуют только дети! Скрытые резервы лентяйства! Нам просто необходимо установить, сколько, понимаете, сколько у нас в городе ленивых и склонных к лени детей?
— Я извиняюсь изо всех сил, — упрямо сказал старший санитар Тимофей Игнатьевич, — но не могу не выразить мои мысли. Жизнь и людей я хорошо знаю. И заявляю категорично и ответственно: ничего у вас не получится. Где вы найдёте родителя, который добровольно отдаст своего лентяя или лентяйку на всеобщее позорище под названием «научная регистрация»?
— Постойте… постойте… А у вас самого есть дети?
— Четверо. Три сына и дочь.
— Ленивые?
— Просто спасу нет.
— По отношению к ним вы применяете метод физического воздействия?
Старший санитар Тимофей Игнатьевич тяжко вздохнул, потупил глаза и признался с усилием:
— Нет. На своих-то рука не поднимается. И регистрировать жалко. Я ведь не хочу, чтобы они выше старших санитаров не поднялись. В министры или академики хочу вывести. К хорошей жизни приучил, вот они и обленились. Гордые растут, важные. Смотреть приятно, а жить с ними не очень удобно.
— Вот мы с вами всё и выяснили, — удовлетворённо сказал Моисей Григорьевич. — И откуда вы взяли, что министры и академики вырастают из тунеядцев? И чем это старший санитар хуже министра или академика?