Рукопись, найденная в Выдропужске
Шрифт:
Last but not least: то, что мой талант именно и заключается в розыске и добыче редких книг, решил именно Артур Давидович. И доказал это.
– Что молчишь? – спросил босс, выдёргивая меня из воспоминаний. – Рассказывай, как всё прошло.
– Нормально прошло, в штатном режиме. Поужинали, после ужина поговорили. Я предложила нашу цену, Козлятников согласился, и сегодня утром Дылда привёз пакет. Вот ресторанный чек.
– Что в пакете, смотрела?
– Вы же видите, что нет.
– Да кто ж вас, талантливых, знает? Вскрыла, поглядела, снова запечатала. Много
Всё-таки вскипела, а ведь как себя уговаривала не поддаваться на провокации!
– Да, действительно, – ответила самым безразличным тоном. – Я могу идти?
И вышла, не слушая, что ещё он скажет. Пришла к себе, написала заявление об уходе и об отпуске на две недели, отнесла Наталье Геннадьевне.
– Лёлик, я ухожу.
– Угу… – ответил он, не поднимая головы. – Давай, пока!
А и в самом деле, рабочий день почти закончился за этими переживаниями…
В супермаркете возле дома я купила кучу разных упаковок мороженого – эскимо, рожки, крем-брюле и прочее, бутылку белого вина, и отправилась заедать и запивать стресс.
Тётушка была дома, и, рассмотрев покупки, спросила понимающе:
– Разлаялась с Артурчиком?
– Вдрызг.
– Ну и фиг с ним. Найдёшь другую работу, говорят же, что раз в семь дет надо что-то менять! Ты уже сколько у него работаешь? Восемь?
– Девять, – ответила я мрачно. – И за девять лет эта скотина не удосужилась понять, что я не ворую!
– Уверена, что он так не думает, – дипломатично отвечала Ядвига Феликсовна. – Просто занесло человека, бывало же уже такое? Ну вот. Ладно, забудь. Давай пить, есть и веселиться, а решать что бы то ни было будем завтра.
Телефон зазвонил на середине второго бокала. Я как раз колебалась в выборе между манговым пломбиром и классическим крем-брюле. Поскольку звонил Балаян, отвечать я не стала, только показала экран тётушке и помотала головой. Она согласно кивнула.
Когда вино закончилось, я задумалась, идти ли за добавкой или отправляться спать. Лень, конечно, победила, да и не пошла бы нам на пользу вторая бутылка. Да, иногда мне удаётся роль резонёра, жаль, что редко…
Звонок в дверь оторвал меня от умывания.
Посмотрела в глазок и выругалась шепотом.
– Кто? – спросила тётушка, бесшумно вышедшая из своей комнаты.
– Балаян.
Она вздохнула:
– Открывай, а то всех соседей перебудит.
Звонок и в самом деле трезвонил не переставая, словно босс просто держал палец на кнопке, не отнимая.
– Ну? – я распахнула дверь, но впускать незваного гостя не спешила.
– Дашь войти? Поговорим.
– Не о чем, я всё в заявлении написала.
Тут он сделал вещь, немало меня удивившую: достал из кожаной сумки знакомый уже пакет, по-прежнему запечатанный, и протянул мне со словами:
– Извини. Был неправ.
Ну что же, если человек к этому возрасту научился признавать неправоту, можно попробовать поговорить… И я посторонилась, давая ему войти.
– Добрый вечер, Ядвига Феликсовна, – босс почтительно поклонился.
Тётушка холодно кивнула и попыталась исчезнуть, но я её притормозила.
– Погоди-погоди! Я могу воспользоваться для разговора твоим кабинетом?
– Разумеется, – фыркнула Ядвига Феликсовна. – Если понадоблюсь, буду в гостиной.
Кабинет – когда-то прадедов, а теперь тётушкин – был большим, немного темноватым из-за высоких тополей, растущих прямо перед окнами, и из-за тёмно-зелёных плюшевых штор. Шторы, как и книжные шкафы, и письменный стол эпохи бидермайер, и кресло на рабочем месте, всё стояло на своих местах с тех самых прадедовых времён. Мы с Ядвигой только добавили пару кресел, чтобы можно было сидеть с удобством и читать.
– Прошу, – я указала на одно из этих кресел, сама опустилась в другое.
– А почему это кабинет Ядвиги Феликсовны, а не твой?
Я пожала плечами.
– А зачем мне кабинет? Дома я не работаю, а тётушка и статьи пишет, и книгу вот заканчивает. Комнат у нас четыре, как раз и выходит две спальни, гостиная и кабинет.
– Понятно. А если ты, например, замуж выйдешь?
– Артур Давидович, вы ж не об этом хотели поговорить? – умеренно рассердилась я. – Вопросы моего семейного положения волнуют вас примерно так же, как способы переворачивания пингвинов в Антарктиде!
– Ну, не скажи… – начал он ёрнически, потом увидел выражение моего лица и замахал руками. – Всё, всё, перестал. Так вот, Алёна, я уже сказал, что был неправ, и прошу прощения ещё раз.
– «Гасконцы, как известно, нетерпеливы, так что если гасконец раз извинился, хотя бы в глупости, то он уже убежден, что сделал вдвое больше, чем бы следовало», – процитировала я из «Трёх мушкетёров».
– Вот именно, – кивнул Балаян медленно и торжественно.
– Ну предположим… Тогда вопрос: чем вызваны ваши… подозрения?
– А! – он поёрзал в кресле, устраиваясь поудобнее. – Во-первых, конечно, Вероника. Она вывела меня из себя… Ну, капитально так, надолго. И я никак не мог понять, зачем.
Я понятливо покивала, но говорить ничего не стала: Вероника, последняя любовь Артура Балаяна, была глупой, истеричной, корыстной блондинкой средних лет, вцепившейся в него со всем пылом уходящей молодости. Два несомненных достоинства у неё имелсь: во-первых, блондинкой она была натуральной, ну, или вовремя подкрашивала корни волос. И во-вторых, Артуру оставалась верна. Зато и оттаптывалась на его нервах со всей широтой души.
– Что молчишь? – упёр в меня тяжёлый взгляд.
В ответ я лишь развела руками:
– Можно, я не буду это комментировать? Мне уже и так досталось!
– Ну я же извинился!
– Объяснений пока не было.
– Ладно… Словом, допекла меня Вероника, я и сорвался. А почему на тебе и насчёт финансового вопроса… Письмо получил. Не подымай бровь, я тебя сам этому и научил! Вот, почитай.
И в руки мне сунули листок бумаги. Распечатку е-мейла. Я пробежала текст глазами: ну, ничего неожиданного. Некий анонимный друг с одноразового адреса сообщал, что часть книг я гоню налево, выручку утаиваю, и вообще, машину поменяла полгода назад именно из уворованных денег.