Рукопись Платона
Шрифт:
...Снизу опять донесся голос княжны — на этот раз она, кажется, кого-то распекала. Хесс улыбнулся, подумав об Огинском. По его мнению, все эти высокородные вельможи были предельно глупы, и Вацлав Огинский не представлял собою исключения. Жизнь по сути своей проста, и состоит она из множества крайне незатейливых вещей. Именно из-за обилия этих пустяков она может показаться сложной тому, кто не обучен смотреть в корень и за деревьями не видит леса. Огинский же и ему подобные во все времена воздвигали прямо у себя перед носом непроходимый частокол условностей и надуманных проблем. Доннерветтер! Уж если ты имел глупость прикипеть сердцем к такой сумасбродной особе, как княжна Вязмитинова, то нужно быть законченным кретином, чтобы отказаться от того, что само плывет тебе в руки! Любовь
Выудив из кармана массивные серебряные часы на цепочке, немец откинул крышку и взглянул на циферблат. Было без четверти одиннадцать — самое время для небольшой прогулки. У него были дела в городе, да и чем еще заняться, когда в отведенной тебе комнате даже не на что присесть? Он прислушался, пытаясь по голосу определить, в какой части дома находится княжна, потом подошел к окну и выглянул наружу. Меньше всего ему хотелось, чтобы излишне гостеприимная хозяйка увязалась с ним на прогулку.
Оказалось, фортуна на его стороне. Выглянув в окно, Хесс увидел, как Мария Андреевна садится в стоявший у ворот экипаж. Прежде чем закрыть за собою дверцу, княжна подняла голову и окинула взглядом фасад нового дома. Немец отпрянул от окна, скрывшись в глубине комнаты: ему представилось, что, заметив в оконном проеме его физиономию, княжна может проникнуться жалостью к оставшемуся в одиночестве гостю и пригласит его с собой.
К счастью, его опасения оказались напрасными. За окном стукнула дверь кареты, раздался зычный окрик кучера, щелкнул кнут, и карета укатила. Тогда веселый немец, который сейчас был далеко не так весел, как на людях, отыскал свою шляпу, поправил пышный галстук, прочел короткую молитву на латыни и, взявши под мышку папку с рисунками, покинул дом.
Через четверть часа он уже неторопливо двигался вдоль древней, пестревшей выбоинами, полуобвалившейся каменной стены кремля, с глуповатой улыбкой глазея по сторонам. Внизу, под береговым откосом, на ярком полуденном солнце весело поблескивала широкая лента Днепра; от толстой каменной стены веяло прохладой и тянуло смешанным запахом сырой штукатурки и полыни.
Под ноги ему попалось рыжее от ржавчины пушечное ядро. Немец рассеянно попинал его квадратным носком башмака, невольно подумав о том, что чугунный шар, быть может, еще хранит на своей изъеденной ржавчиной поверхности микроскопические частицы человеческой крови.
Впереди виднелся пролом, оставленный, по всей видимости, взорвавшимся здесь в ноябре двенадцатого года пороховым фугасом. Протоптанная неизвестно кем тропа огибала бесформенную груду битых кирпичей и дикого камня, на которой уже поднялись ростки каких-то неприхотливых растений. Хесс увидел отбившуюся от стада козу, которая, стоя на большом обломке кирпичной кладки, обгладывала один из таких ростков. Ее желтые глаза с вертикальными зрачками были прикрыты от удовольствия, как будто она угощалась невесть каким лакомством. Когда под ногой Хесса стукнул потревоженный камень, коза вздрогнула, сердито мемекнула и убежала, смешно вскидывая костлявый зад.
Немец перебрался через каменный завал и остановился перед полукруглым входом в северную башню. Из черной каменной норы потянуло промозглой сыростью; поодаль, в зарослях высокого бурьяна, догнивала сорванная с петель створка двери. У Хесса возникло непреодолимое желание открыть папку, вынуть оттуда план древнего укрепления и еще раз без спешки изучить его, прежде чем соваться в подземелье. Он с трудом преодолел это искушение: план был выучен им наизусть еще в Париже, а нежелание спускаться в мрачные склепы объяснялось простой человеческой слабостью.
Быстро оглядевшись по сторонам, немец решительно нырнул в черный дверной проем. Здесь он немного постоял, давая
Зашел он, увы, недалеко. За первым же поворотом лестницы перед ним возник каменный завал, едва различимый в темноте. Немцу удалось разглядеть, что между гребнем завала и сводом коридора имеется просвет, вполне достаточный для того, чтобы в него мог пролезть человек. Там, за завалом, царил полумрак, и Хесс подумал, что на первый раз этого достаточно. Никто не обещал ему, что дело будет легким, но теперь у него возникло опасение, что оно может оказаться невыполнимым. Конечно, лейтенант Бертье однажды выбрался отсюда и даже прожил после этого целых три года. Но целостность старинной кладки была нарушена взрывом, и коридор за эти три года сто раз мог обвалиться, окончательно похоронив свою тайну под массой каменных обломков. Это была бы катастрофа; Хесс живо представил себе череду бесконечно долгих месяцев, а быть может, и лет, в течение которых ему придется тайком расчищать подземелье.
Впрочем, по-настоящему он верил в иное — в то, что над ним простерта длань Господня, хранящая его от всех невзгод. Так говорили отцы-иезуиты, и смиренный член этого древнего монашеского ордена не видел причины не доверять словам своих наставников.
Выбравшись из заваленного обломками подземелья на яркий солнечный свет, Пауль Хесс почистил нисколько не нуждавшееся в чистке платье, поправил на голове треугольную шляпу, взял под мышку папку с набросками и, насвистывая, направил свои стопы в торговую часть города. Здесь он посетил скобяную лавку, где по сходной цене приобрел жестяной фонарь с кольцом наверху, солидный запас свечей и несколько кусков темного войлока.
Придя домой, он обнаружил, что княжна еще не вернулась. Это было очень кстати; герр Пауль поспешил подняться к себе и обнаружил, что в его комнате уже установили складную кровать, стол, два стула и фаянсовый умывальник с зеркалом. В углу, будто по волшебству, воздвигся платяной шкаф; в другом углу Хесс обнаружил ореховый комод с пустыми ящиками, а на комоде — весьма изящные часы швейцарской работы. В дверном замке изнутри торчал медный ключ с затейливой головкой, которого здесь прежде не было, и герр Пауль по достоинству оценил предупредительность княжны.
Первым делом он запер дверь и лишь после этого принялся обживать новые апартаменты. Небрежно бросив на комод шляпу, герр Пауль разложил на столе свои покупки и вынул из кармана сюртука острый как бритва складной нож. Ловко орудуя этим инструментом, он вырезал в куске войлока круглое отверстие. Отделять вырезанный кусок до конца он не стал, получив таким образом что-то вроде открывающейся заслонки. Теперь ему достаточно было обернуть войлоком фонарь, чтобы тот сделался потайным: подними круглую войлочную заслонку, и из образовавшегося глазка ударит тонкий луч света.
Покончив с этим делом, Хесс установил внутри фонаря сальную свечу и спрятал фонарь вместе с оставшимся войлоком в дальний угол шкафа. После этого он выложил на видное место рисунки с видами кремля и днепровской кручи, кликнул лакея, предоставленного княжной в его распоряжение, и велел тому разобрать багаж. Когда лакей разобрал узлы и корзины, герр Пауль отпустил его, скинул башмаки и, улегшись на кровать, открыл привезенный с собою томик Платона, изданный на языке оригинала.
Пауль Хесс бегло читал по-древнегречески, однако хитросплетения Платоновой логики в сочетании с недавней прогулкой оказали на его организм странное воздействие: не прочтя и трех страниц, герр Пауль выронил книгу, и через минуту его заливистый храп разносился едва ли не по всему дому. Он проспал до самого обеда и, когда его разбудили, чувствовал себя вялым и разбитым. Ему пришлось изрядно потрудиться, дабы обед в обществе княжны прошел весело и непринужденно; впрочем, после двух бокалов хорошего вина герр Пауль в самом деле повеселел и к концу обеда уже во все горло хохотал над собственными рискованными остротами. За кофе он продемонстрировал княжне те два наброска, которые якобы сделал утром, и удостоился ее горячей похвалы.