Рукописи из кельи

Святитель Феофан Затворник

«Судьбы мира». В Апокалипсисе представлена книга судеб, запечатанная семью печатями, и слышен был голос: «кто есть достоин разгнути книгу и разрешити печати ея? «Ответ был: Агнец Божий, то есть Господь Иисус Христос, распятый на кресте. Агнец открывает печать за печатью, и каждое открытие печати сопровождается новым рядом явлений (Апок. гл.5 и 6). Это — образное изображение слова Господня: «дадеся Ми всяка власть». События текут по мановению Господню и, следовательно, все в видах Царства, Им основанного и хранимого. Как относятся такие или другие события к этой цели, мы разуметь не можем, разве малое нечто, да и то гадательно; но то несомненно, что все туда направлены. Нам не дано это разуметь потому, что мироправление — не наше дело. Наше дело — спасение тем способом, какой открыт для нас Господом Богом: сюда и должна быть обращена вся наша забота. Как видимый мир — тайна, так и история событий — тайна; то и другое запечатано от нас. Смотри, изумляйся и величай непостижимый ум Божий, а свои решения составлять и теории строить — не лучше ли остановиться? В этом будет больше разума, чем в построении произвольных теорий.

«Непостижимое в обновлении мира». Есть мысль у Апостола, что Господь царствует, дондеже покорятся под ноги Его все враги Его. Когда же все они покорятся, «тогда и Сам Сын покорится Покоршему Ему всяческая, да будет Бог всяческая во всех» (1Кор. 15, 28). Здесь говорится о Господе

как Богочеловеке, Восстановителе падшего и Спасителе погибшего; указывается некая черта из имеющего быть обновления мира, но в чем существо ее — непостижимо. Непостижимо — в чем будет состоять это покорение Сына, Который и теперь творит все по воле Отца и, по единосущию с Ним, иначе творить не может. Непостижимо и то, что такое: «будет Бог всяческая во всех». Это, без сомнения, предполагает всеобъемлющую светлость благобытия всех тварей. Восхитительно отрадная мысль! Но как же ад? Что ж силы нечистые и бедные, осужденные грешники? — Святой Златоуст говорит, что они будут на окраинах мира, за чертою того мира, в котором «Бог будет всяческая во всех». И там будет Бог, но только могуществом и правдою, а здесь — и облаженствованием. Некоторые умники хотят умствовать иначе. Им сдается, что покорение всех врагов означает то, что, наконец, и бесы перестанут богоборствовать, признают себя побежденными и покаются. Если, говорят они, бесы покаются, то тем скорее покаются грешники; грех и всякое зло исчезнут, воцарится одно добро, вот это и будет «Бог всяческая во всех». Муки будут, но не вечны. Пройдут тысячи тысяч, миллионы миллионов лет, но все же придет момент, когда кончатся муки. Все перечистятся, и настанет райское, всеобщее веселие. Тут выпущено из виду то, что покорение врагов под ноги не означает добровольного признания над собою власти Покорившего, как это требуется чувством покаяния и обращения, а только пресечение им возможности противодействовать, связание их. Они бы и еще готовы бороться, и зубами будут скрежетать, да уж сил не будет что-нибудь делать. Бесы прямо идти против Бога не могут; они противятся Ему чрез вовлечение в грехи людей, которые должны бы быть Божиими. Таким образом, пока будут лица, чрез которых они могут оказывать противление свое Богу, до тех пор они будут еще воюющею и борющеюся стороною; но, когда не станет такого рода лиц, тогда и противление их прекратится; тогда окажутся две области: лица, во всем предавшиеся Богу в Господе Иисусе Христе, и бесы — богоборцы, с людьми, осатаневшими по действию бесов; тогда и конец мира. Пойдут праведники в живот вечный, а осатаневшие грешники — в муку вечную, в сообществе с бесами. Кончатся ли эти муки? Если кончится сатанинство и осатанение, то и муки могут кончиться. А кончится ли сатанинство и осатанение? Посмотрим, и увидим тогда… А до того будем верить, что как живот вечный, куда пойдут праведники, конца не имеет, так и мука вечная, угрожающая грешникам, конца иметь не будет. Никакое гадание не доказывает возможности прекращения сатанинства. Чего не видел сатана по падении своем! Сколько явлено сил Божиих! Как сам поражен он силою креста Господня! Как доселе поражается этою силою всякая его хитрость и злоба! И все ему неймется, все идет против; и, чем дальше идет, тем больше упорствует. Нет, никакой нет надежды исправиться ему! А если ему нет надежды, то нет надежды и людям, осатаневшим по действию его. Значит, нельзя не быть и аду с вечными муками.

«Радость жизни». Радость жизни!.. Как отрадно встретить тебя в ком-нибудь! Это — небесная гостья на земле скорбной. И, однако ж, Апостол предписал вроде заповеди: «всегда радуйтеся» (1 Сол. 5, 16). Правда, заповедь эта обязательна только для тех, кои приняли залог радости в Духе Святом; но кто же из сынов и дщерей Церкви чужд благодати Духа Святого? Следовательно, у всех есть источник радости. Отчего же не все радуются? — Верно, оттого, что не слушают другой заповеди того же Апостола: «духа не угашайте» (там же, ст. 18). Погашен дух — заключился и источник радости, и пошла туга тяготящая. Три бремени ложатся на такого человека и давят его: дума о том, что будет, скорбная память совести о том, что было, и заботы о том, что есть, — и ходит человек, повесив голову. Что ж тут делать? — Покайся, восприими труд добро делания, возверзи печаль на Господа, и опять приподнимешь голову и повеселее взглянешь на жизнь. Тогда возвратится к тебе и источник радости — благодать Божия. Отчего у всех нас тяжелые думы? — Оттого, что мы всю опеку о себе берем на себя. А тут все рвется, нет ни в чем прочности благонадежной. Вот и гадает человек, как бы все укрепить да упрочить. Сколько уже тысяч лет он гадает и все-таки ничего не повыгадал! Сказать бы ему: «материал твой не прочен, перемени», но что может одно слово, когда тысячелетние опыты не вразумляют? Что ж, так все и будет? Да, так и будет, пока человек останется таким. Еще в раю показалось ему, что Бог не как следует устрояет быт человека и что он поумнее и получше все устроит. Первый неудачный в сем роде опыт был очень вразумителен, но и первая лесть увлекательна. Она и влечет, несмотря на вразумление. Бог прописал в раю, как чему следует быть; человек на это сказал: «нет, не так, а вот как!» Это «не так, а вот как» стало девизом мнительных дум человека. Дал Бог Откровение, чтобы указать, как на все смотреть; человек говорит: «нет, не так, а вот как», и строит свои мировоззрения. Спаситель пришел и устроил спасение; слушает благовестие об этом человек и говорит: «не так, а вот как», и строит свои планы. Господь основал на земле Церковь, как столп облачный, в указание пути к непрестающему благобытию; и на это говорит человек: «не так, а вот как», и пролагает свои дорожки и тропинки. Таким образом, пока будет качествовать в человеке эта жажда поправлять Божий распоряжения, до тех пор все он будет думать тяжкие думы и все-таки ничего не придумает. Это кончится лишь тогда, когда, утомившись, человек сложит все свои думы у подножия промыслительного престола Божия, и воззовет: «имиже веси судьбами, спаси!» Но это только для человека в частности; общность же человечества все будет толочься по–старому, — и вот где разгадка всем известного выражения: «суета суетствий, всяческая суета!»

«Предание». В догматах веры христиане должны руководствоваться не одним Священным Писанием, но и церковным преданием (Дан. 2, 44). «Предание сохрани», писал святой апостол Павел к Тимофею, «уклонялся скверных суесловий и прекословии лжеименнаго разума» (1 Тим. 6, 20). Что церковное предание должно быть согласно с Священным Писанием, это несомненно, иначе и неправильное и не божественное учение может быть принято за предание правильное и божественное; но истинно и то, что и Священное Писание должно быть согласуемо с преданием, иначе могут возникать неправильные мнения и ереси. Как могла бы возникнуть ересь Ариева, если бы тогда крепче держались учения Церкви, заключающегося в предании? Как могла бы возникнуть ересь иконоборства, если бы уважаем был голос Церкви в предании?

«Только слово Божие есть основание веры, говорят и ныне некоторые христиане, и потому предания не нужны!» Как же это так? А Символ веры разве не предание? Как же без него мы стали бы веровать — всякий по–своему?

В слове Божием много таких мест, которые требуют разъяснения и соглашения, что и сделала Святая Церковь. Не нужно предание… Но как же мы станем служить Богу? Как совершать и принимать таинства? Как и в какие дни праздновать праздники? Как станем торжествовать воскресный день, и почему сегодня, а не вчера, не завтра? Все это, без сомнения, мы знаем из предания. Первобытная Церковь утвердилась на предании и руководствовалась преданием. Священное Писание как свидетельство истины и вечный охранитель веры явилось и принято Церковию после.

«Чинопоследовання». Святые Апостолы, на соборе своем, отменили все ветхозаветное чинопоследование и освободили христиан от того ига, которое тяготело на их отцах и праотцах.

По этому поводу некоторые умники задаются вопросом: зачем же у нас столь разнообразные и многосложные чинопоследовання? И, не умея решить этого, приходят к смелому выводу, что это есть возвращение к иудейству. Но ведь когда Апостолы постановляли тот закон, то имели в виду только ветхозаветное служение, а не всякое вообще; и когда написали послание к Антиохийской Церкви, то помянули только, что не налагают на членов оной ига закона, лежавшего на иудеях, а не то, чтобы запрещали учреждать чинопоследования по духу новой веры. Как мысль требует слова, а намерение — дела, так и дух веры требует внешнего чина. Чин этот и начал заводиться с первых же дней по сошествии Святого Духа, положившего основание Церкви Божией. В главных и существенных чертах он установлен самими Апостолами: от них образ совершения таинств; от них молитвенные собрания и их порядки; от них церковное чиноначалие; от них указание обособлять места и времена для служения Богу; от них посты и домашние молитвы; от них подвиги всестороннего воздержания и разные виды благочестивых христианских обычаев. Желающий может найти указание на все это в Деяниях и посланиях апостольских. Вывод отсюда такой: святые Апостолы одно чинопоследование отменили, а другое завели. Как же видеть в этом иудейство? Веру нельзя оставить голою. Это противно природе нашей и природе самой веры. Разве пожалуется кто — не слишком ли обременена наша духовная вера внешними чинами? Присмотрись, и увидишь, что не слишком. Ведь надо же на всякий случай хоть по одному чину? Так оно и есть у нас. Всякий чин, с одной стороны, удовлетворяет потребности верующего сердца, а с другой — состоит в полной гармонии с духом веры. Если смотреть на церковные наши чины в их совокупности, то покажется их много, а разложите их по многообразным потребностям верующих, и увидите, что их очень мало, и все они очень просты.

Пожалуй, еще скажут: «Зачем они заключены в неподвижную форму? В век апостольский многое делалось экспромтом: находил дух и рождалась молитва, или песнь, или слово назидания, а ныне все готовое да готовое». Да не все ли это одно? Тогда находил дух и давал молитву, а теперь внимай, как должно, составленной уже молитве, и взойдешь в тот же дух. Дело в духе. Если кто остановится на одних словах молитвы и внешних действиях, тот отступит от апостольского чина, а кто всякий раз, при внешнем чине, будет входить в дух, тот станет делать то же, что делалось при Апостолах. Оставить весь внешний чин на произвол движений духа известных лиц или каждого верующего едва ли кто сочтет разумным. Не лучше ли покориться существующему порядку, молясь Господу, да устрояет все в Церкви Своей, как Его святой воле угодно? Цель чина церковного — созидание духа, и сколько созидалось святых среди нашего благолепного чина! Стало быть, чин не отводит от цели, а способствует достижению ее. Имей разум, и все хорошо будет.

«Невидимая борьба». Если бы открылись умные очи наши, что увидели бы мы вокруг и около себя? — С одной стороны — светлый мир Божий, Ангелов и святых; с другой — полчища темных сил и увлеченных ими умерших грешников. Посреди их — люди живущие, одна часть которых склонилась на светлую, другая на темную сторону; средняя полоса как будто оставлена для борьбы, в которой иные побеждают, иные побеждаемы бывают. Одних бесы тащат, уже побитых, в свою темную область; другие стоят и бьются, принимают и дают поражение: кровь из ран и раны за ранами, а все стоят. До самой земли преклоняются от силы ударов и истощения сил, но снова выпрямляются и снова пускают стрелы во врагов. Кто видит их труды? — Бог один. При них Ангелы–Хранители неотступно; над ними — свыше нисходящий луч света благодатного.

Всякая помощь борющемуся готова, но она должна быть принята самоохотно. Склонение воли — условие ее силы. Коль скоро человек сознанием и свободою стоит на стороне добра, то и свет благодати, и Ангелы при нем. Но, коль скоро самовластие его склоняется на сторону греха, луч благодати отходит от него, и Ангел отступает. Тогда человека обступают темные силы — и падение готово. Связывают его пленницами (цепями) мрака и уносят в темную область. Спасется ли он, и кто спасет? — Спасется, и спасет его тот же Ангел Божий и та же благодать. Воздохнет грешник, и они приступают и «научают персты его на брань» со тьмою. Если вонмет — встанет, и опять начнет поражать врагов отогнанных и уже издали мечущих стрелы. Вознерадит — опять падет; возбодрствует — опять восстановлен будет. Доколе же? — Дотоле, пока придет смерть и застанет его или в падении, или в восстании.

«Чувство веры». Господь, все содержащий в деснице Своей, держит и всякую душу. Чем же душа отвечает на это? — Неотразимым исповеданием того, что есть Бог, от Которого, как всё, так и она зависит, и в бытии, и в действовании, и в конечной участи. Это исповедание глубоко лежит в сердце как чувство, или чутье. Оно не принадлежит разуму; напротив, когда разум, принимая это исповедание от сердца, начнет сам собою доходить до последних основ его, то теряет, а нередко заглушает его и в сердце, на время. Тут происходит то же, что случилось с психологами, пристрастными к осязательности. Стали они доискиваться души, чтоб осязать ее, — и потеряли душу. Так и в деле веры. Нужно искать не осязательной доказательности, а только развивать то чувство. В этом и разум может быть помощником, может пособствовать развитию религиозного чувства размышлением. Для этого ему исстари указаны известные четыре доказательства бытия Божия. Они показывают след Божий, и даже не след только, но как бы некоторое очертание лика Божия. Когда разум уяснит себе все эти показания как следует, то словно зеркало какое наводит на сокрытое в сердце чутье. Усмотрев себя в этом зеркале, оно сочетается с тем ликом воедино и становится определенным исповеданием, или разумною верою. Так в порядке естественном. Но тут остается еще много пробелов. Их дополняет Божественное Откровение и сверх того прибавляет еще нечто такое, что не есть придаток для прикрасы, а дело существеннейшее, без которого все предыдущее — ничто. Сюда принадлежит таинство Пресвятой Троицы, воплощение Бога Слова и все домостроительство нашего спасения. Последние — что голова на теле их. Таково все здание веры. Основа — чувство Божества; далее идет естественное боговедение; затем Божественное Откровение, которое одною стороною довершает только естественное ведение, а другою, существеннейшею, придает нечто новое, от чего все принимает настоящий вид. Ограничивающиеся только тем, что веруют в бытие Божие, в промышление, будущую жизнь и воздаяние, походят на здание без купола, на тело без головы. А безбожники? Эти уж выступили из натурального чина: они принадлежат к тому же классу, к какому уроды и умалишенные.