Румпельштильцхен
Шрифт:
— Привет, — сказала она, — а где ты был сегодня целый день?
— Мы с Джоанной ездили на родео. Тебе мы тоже пробовали дозвониться, я думал, что ты могла бы поехать туда вместе с нами.
— И с превеликим удовольствием, — заметила Дейл. — А когда ты звонил?
— Около полудня.
— Я тогда на пляже была.
— Значит, теперь доследующего раза, — сказал я. — А следующий раз ожидается ровно через двадцать семь лет, считая с сегодняшнего дня.
Дейл рассмеялась в ответ, хотя она и не могла понять смысла подобного объяснения.
— А что ты сейчас делаешь? — спросила она.
— Я только что вошел. В руке у меня бокал с мартини, который я собираюсь неспешно потягивать, пока буду дослушивать записи звонков на автоответчике. Если там вообще что-нибудь еще есть.
— А почему бы тебе вместо этого не приехать сюда? — спросила у меня Дейл. — У меня здесь тоже имеется мартини.
— Но ведь у меня мартини с «Бифитером».
— Может быть все же согласишься на «Тэнкерей»?
— Я скоро буду, — ответил я.
Дом Дейл стоял почти в самом конце рифа Виспер, где узкий пролив вел к Стим-боат пасс, где и находился мост, соединявший Виспер с Фэтбаком. В результате недавнего голосования городским советом Калусы было принято решение, что все мосты будут подниматься для прохода под ними судов только один раз в полчаса, а не как это было раньше, когда от капитана требовалось лишь дать гудок, служившим одновременно и уведомлением о его приближении, и требованием немедленно поднять мост; сейчас было около половины девятого, и суда, скопившиеся к этому времени в проливе, готовились к проходу под мостами. На столбике ограждения, обозначавшего границу собственности Дейл и начало пляжа, восседал, словно утонувший в собственном оперении пеликан. Все небо было усыпано звездами.
Дейл уже подготовила мартини, а также подогрела целый противень слоек с сыром, и мы с ней сидели в уютном внутреннем дворике, а неподалеку шумел прибой. Из дома доносилась музыка — финал Второй Симфонии Эльгара. Кот Сассафрас, огромный кошак, по величине ничуть не уступающий тому коту, что когда-то жил у меня, дремал, растянувшись у горшка с кактусом, и ему вовсе не было дела до прибоя, до нашего с Дейл разговора или до разных там кларнетов, арф и вторых скрипок.
— Мне было очень хорошо с тобой в Новом Орлеане, — проговорила Дейл.
— Боюсь, что на этот раз из меня получился не слишком удачный собеседник.
— Дочка твоя тоже мне очень понравилась.
— Спасибо.
Еще какое-то время мы сидели молча. Из колонок проигрывателя звучала вторая тема произведения Эльгара, плавно переходившая во вновь повторяемую первую тему. Я слушал, как с прибой с оглушительным грохотом разбивается о камни и ждал величественно-кульминационного отголоска третьей темы этого сочинения.
— Знаешь, ты меня тогда почти сразил наповал, — сказала Дейл.
— Кто? Я?
— Ну, почти. Когда ты так неожиданно пригласил меня в ресторан. Большинство мужчин… я конечно не хочу произвести впечатление умудренной жизнью женщины, когда кто-нибудь говорит «большинство мужчин», или «большинство политиков» или вообще «большинство кого-нибудь», то на деле это означает, что такие люди рассказывают о своих собственных впечатлениях, о том, что известно им самим. С тех пор, как я обосновалась в Калусе, мне мало доводилось общаться здесь с окружавшими меня людьми. Но все же большинство мужчин, — она улыбнулась, — возможно в подобной ситуации вели бы себя несколько более сдержанно.
— А тебя это что, шокирует? То, что я…
— Нет, нет, конечно же, нет. Мне это тогда весьма польстило. И… это было здорово, Мэттью. Ты мне определенно приглянулся. Это было потрясающе.
— Знаешь, а ты очень красивая женщина, — сказал я.
— И ты. То есть в смысле того, что мужчина, — Дейл смущенно замолчала, а потом предложила, — Пойдем, погуляем по пляжу?
Перед тем как уехать к Дейл, я переоделся. Теперь на мне были джинсы, футболка и сандалии. Дейл была босиком, одетая в просторный легкий халат из белой хлопчато-бумажной ткани. Я снял свои сандалии, закатал джинсы и пошел вслед за ней, мимо пеликана, все еще спящего на ограде — на пляж. Песок под ногами был довольно прохладным. Парусные шлюпки уже полным ходом двинулись к проливу; в половине девятого — мосты были подняты.
— Касательно сражения наповал, — заметил я.
— Что такое?
— Ты ведь тоже. В том смысле, что и ты поразила меня. Я не ожидал того, что ты станешь приглашать меня в ресторан. А потом ты все же сама напросилась с нами в Новый Орлеан.
— Ты себе даже представить не можешь, как я волновалась тогда.
— Ты о чем?
— Когда звонила тебе. Хотела пригласить тебя на ужин. Я ведь никогда в жизни не делала ничего подобного.
— Да? Но говорила ты тогда очень обдуманно и самоуверенно.
— Это была только видимость, — она на секунду замолчала. — Я была в ужасе от нашего первого свидания — ты наверное тоже терпеть не можешь слово «свидание»?
— Точно, — улыбнувшись, ответил я.
— Для людей нашего возраста оно уже неуместно. На свидания бегают подростки, а взрослые… — она повела плечами. — Так или иначе, но тогда я здорово перепугалась.
— Почему?
— Потому что все это у нас было так быстро, так стремительно. Я ненавижу пустую болтовню. А ты почти сразу же открылся мне, Мэттью, я была… мне кажется, что это было проявлением оказанного мне доверия. И мне это льстило, — она помолчала. — Ты единственный, кому я когда-либо рассказывала о том своем художнике из Сан-Франциско, — продолжала Дейл. — До тех пор эти воспоминания были чем-то сугубо личным и оттого крайне болезненным. Я не знаю, отчего я вдруг решила поделиться ими именно с тобой, возможно потому что я вдруг как-то сразу поверила тебе, — она снова сделала небольшую паузу. — Ведь к этому же все идет, правда, Мэттью? В конце концов-то, а? Два человека, доверяющие друг другу настолько, чтобы полностью излить свою душу? Друг перед другом, да? — проговорила Дейл, и неожиданно повернувшись ко мне, она обняла и поцеловала меня.
Мы стояли, обнявшись, на самом краю океана. Я потянулся к ней, она прижалась ко мне всем телом; под халатом у нее ничего больше не было, я сразу понял это. Мы нежно поцеловались, как будто подобное случалось с нами уже много-много раз, а также это же ожидает нас и в будущем, и поэтому мы можем позволить себе никуда не спешить. После мы шли обратно к дому, взявшись за руки, слева от нас прибой разбивался о берег, вода обегала наши босые ноги, последние парусники входили под поднятым мостом в залив. Оказавшись в спальне у Дейл, мы неторопливо разделись и снова поцеловались, наши языки, наши руки еще только осторожно разведывали, изучали, наши обнаженные тела привыкали друг к другу. Мы не торопились. Простыни и наволочки на подушках были нежно-зеленого цвета, прохладные и слегка влажные на ощупь. Дейл сняла очки, положила их осторожно на ночной столик у кровати, и затем она откинулась на подушки. Ее рыжие волосы разметались по нежной зелени белья, соски на ее груди были нежнейшего розового цвета. Ее волосы на лобке показались мне поразительно светлыми, они почти ничем не напоминали по цвету значительно более яркие волосы Дейл, к которым я уже так привык. На какой-то момент я приподнялся над ней, а затем наши губы снова слились в поцелуе.
Теперь мы были уже более нетерпеливы, наши поцелуи становились все более требовательными, и вот Дейл развела ноги в стороны, и я немного приподнявшись сначала над ней, вошел в нее. Она была очень теплой и влажной, это я ощутил, при первом же движении. Дейл что-то тихо промурлыкала. Одной рукой она обняла меня за шею, а другая ее ладонь покоилась на моем плече. Я приподнял ее за бедра, чтобы она стала еще ближе ко мне, она открывалась мне навстречу, она была согласна на все. Сперва движения наши были спонтанными, мы двигались довольно разрозненно, несколько раз жестко ударившись друг об друга, пока наконец-то нам не открылся новый яростный ритм. «Да», — шептала Дейл, «Да», — вторил ей я, ее губы были у самого моего уха, я же уткнулся лицом в ее разметавшиеся рыжие волосы. «Да, еще», — стонала она, и «Еще, еще», — вторил ей я, слова и тела вторили друг другу, пока мы наконец не достигли той единственной точки во времени и пространстве, где мы слились воедино. «О Боже!» — стонала Дейл, извиваясь подо мной в поисках избавления, прогибаясь под охватившими меня спазмами. Мы откинулись на сбившиеся простыни, и теперь уже просто лежали, крепко обнявшись, полностью обессилевшие перед лицом той маленькой смерти, что нам только что удалось пережить.