Румянцев-Задунайский
Шрифт:
— Лежит. Только два раза по нужде вставал.
— И все?
— Еще писал что-то. Долго писал.
При появлении адъютанта князь поднялся с оттоманки, нащупал босыми ногами тапки, затем показал на письмо, лежавшее на столике.
— Отправишь Румянцеву.
Попов взял еще не запечатанное письмо и направился с ним в канцелярию. В дороге не удержался, развернул письмо и быстро прочитал его. Князь выражал Румянцеву сожаление о случившемся. Он уверял фельдмаршала в своих неизменных дружеских к нему чувствах, называл себя его учеником и высказывал готовность всегда следовать его советам… «Ах, князь!.. — осуждающе подумал
Отправив письмо и прихватив с собой бутылку бургундского, Попов вернулся к Потемкину.
— А я и карты с собой взял, — сообщил он. — Не угодно ли сыграть партийку?
За первой «партийкой» последовала другая, потом третья, четвертая… Они проиграли до поздней ночи. Потом Попов проводил князя до его опочивальни и пошел к себе, довольный, что помог князю немного оправиться от наплыва душевного уныния.
Недели две спустя в лагерь пришла радостная весть: войскам Украинской армии и союзного австрийского корпуса сдался Хотин. Потемкин взбодрился:
— Пошлите сераскиру новый ультиматум, пусть и он сдается, пока еще не умерли все его солдаты.
Ультиматум послали в тот же день, но и в этот раз турки отказались сдаваться.
К главнокомандующему явились генералы Репнин и Меллер с требованием не откладывать более штурма.
— Но крепость падет и без этого, — возразил Потемкин. — Перебежчики уверяют, что она продержится не более недели.
— Сдается мне, — сказал Репнин. — Гуссейн-паша нарочно посылает нам этих перебежчиков, чтобы лживыми сообщениями сбить нас с толку, оттянуть время до зимних холодов. Армия тает от болезней, — продолжал Репнин убежденно, — хлеб на исходе, близится зима. Либо штурм, либо сниматься на зимние квартиры — другого выхода нет.
Потемкин помедлил немного и наконец решился:
— Ладно, пишите диспозицию.
В то время как на юге две русские армии влезали в кровавую брань с турками, Екатерина II занималась «северной» войной. Занималась с присущим ей темпераментом. Она пылала желанием как следует проучить Густава III, этого своенравного шведского короля, дерзнувшего поднять руку на ее империю.
На севере, если не считать гвардии, было всего 14 тысяч регулярных войск. И хотя шведов было в три раза больше, она была уверена, что этих 14 тысяч вполне достаточно, чтобы разогнать всю королевскую армию. Ей не терпелось поскорее осрамить Густава перед Европой, и она, имея за плечами 59 лет, собралась сама отправиться на поле брани во главе батальона преданнейших ей русских солдат. Когда же приближенным удалось отговорить ее от этой безумной затеи, она села писать комическую оперу, дабы высмеять воинственные потуги завоевателя Густава посредством острого слова. Правда, она еще не знала, как и чем кончить свое произведение, но это представлялось ей не столь уж важным — главное, было найдено название опере: «Кослаф».
Пока Екатерина мучилась над своей оперой, события развивались своим чередом. Вознамерившись высадить десант на южном берегу Финского залива и внезапным ударом овладеть Петербургом, Густав поставил под паруса весь свой флот. Однако счастье не захотело ему служить. У острова Гогланд королевскому флоту преградила путь русская эскадра под командованием адмирала Грейга, того самого Грейга, который в свое время участвовал в сражениях с турками под начальством Алексея Орлова. Грейг еще
Сражение между двумя противоборствующими флотами длилось шесть часов. Превосходство оказалось на стороне русских, и шведы вынуждены были отойти и укрыться в Свеаборге.
В Петербурге донесение о победе у Готланда было встречено пушечной пальбой и колокольным звоном. Почувствовав в себе новый прилив воинственности, Екатерина оставила комическую оперу незаконченной и вновь возгорелась желанием личным присутствием в войсках воодушевить славных русских солдат на полный разгром «северного неприятеля». Ей хотелось испытать свой полководческий талант. Она собственноручно написала указ, коим определяла дальнейший ход войны. Сим указом повелевалось вице-адмиралу фон Дризену разбить шведов под Карлскроной, после чего взять курс на соединение с адмиралом Грейгом. В свою очередь Грейг должен был еще раз разбить шведов и уже потом идти навстречу вице-адмиралу фон Дризену с целью соединения эскадр…
Когда Екатерина прочитала проект указа Мамонову, своему фавориту, тот насупился. Мамонов не был знатоком в военном деле, но в нем хватило ума понять авантюрность затеи государыни.
— Не могу уразуметь, — пожал он плечами, — как можно быть уверенным, что оба адмирала непременно одержат верх в предполагаемых сражениях? Насколько мне известно, они еще не выиграли ни одной решительной битвы. Во всяком случае, один из них.
Екатерина вспыхнула:
— Я люблю большие предприятия, а не маленькие. Рассуждая так, их никогда не заставишь сражаться.
Однако, уступая фавориту, она тут же порвала указ, а потом разразилась досадливыми слезами. Фаворит утешал ее как мог. Бедняжка! Будучи государыней, она оставалась женщиной, а женщинам, скорым на слезы, нужна мужская ласка.
После этого случая недели три Екатерина вела себя тихо, спокойно. И вдруг воспылала снова. Ей пришло в голову послать Грейга и фон Дризена со всем флотом в Архипелаг, чтобы там они как следует поколотили турок, как в прошлую войну это сделал граф Алексей Орлов. Что же касается шведов, то ими, как ей казалось, не придется долго заниматься, поскольку они сами себя уничтожат, когда взбунтуется финляндская армия. Финнов будет достаточно, чтобы урезонить ненавистного Густава, уже давно напрашивающегося на осмеяние.
В поведении императрицы обозначились признаки, которых не замечали раньше. Она стала раздражительной, капризной, временами впадала в болезнь, которая не позволяла ей подниматься с постели. Прислуга была в тревоге, но ее личный доктор, знавший свое дело, оставался спокойным.
— Обойдется, — посасывая трубку, говорил он, — все женщины через это проходят: одни раньше, другие позже.
Однажды секретарь Храповицкий нашел Екатерину распростертую на кушетке. На вопрос, что с ней, она стала жаловаться на сильные боли в сердце.
— Это, должно быть, от осенней погоды, — предположил Храповицкий.
— Нет, — возразила она, — это — Очаков. Крепость не сегодня-завтра будет взята. У меня часто бывают такие предчувствия.
Не добившись быстрого поражения Густава, Екатерина стала утешать себя надеждой на блистательную победу Потемкина. Однако проходили дни, проходили недели, а вестей от князя все не было. Вот уже зима наступила, снегом покрылся Петербург, извозчики оделись в тулупы… Что же это в самом деле? Уж не забыл ли о ней светлейший?