Руна смерти
Шрифт:
Он позвонил дежурному и предупредил, что с утра задержится на пару часов. Затем завел будильник, прекрасно понимая, что всё равно не сможет уснуть. После перенесенной контузии проблема с бессонницей была второй после непроходящих головных болей. В шестом часу утра, миновав контрольно-пропускные посты, он уже ехал в сторону Киля.
Над затемненной Германией простиралось ясное звездное небо с тонким серебряным серпиком луны. Сверху была видна только светящаяся точка его «Хорьха», несущегося по шоссе. «Такую ночь они не пропустят, – подумал Ротманн, – сегодня еще несколько тысяч домов превратятся в развалины с едким запахом не выгоревших до конца зажигательных смесей.
Пока же было тихо. Во всяком случае, здесь. А где-нибудь земля уже наверняка содрогалась от тысяч падающих бомб и сотни лучей зенитных прожекторов беспомощно метались по небу.
Около восьми, проехав через мост канала, соединявшего Кильскую и Гельголандскую бухты Балтийского и Северного морей, Ротманн был в кильском управлении Немецкого Красного Креста. Там ему повезло, и он нашел-таки имя Пауля Рейнеке в списке одного из крупнейших госпиталей, расположенных поблизости.
Еще через сорок минут, обогнув по окраинам небольшой городок Прец, он проехал несколько километров на юг и увидел большое здание, внезапно открывшееся ему из-за деревьев. Когда-то это было поместье одного из шлезвиг-гольштейнских герцогов, переоборудованное ныне в госпиталь. Двухэтажные крылья бывшего дворца, примыкающие в центре к трехэтажному корпусу с ризалитом, портиком и колоннами, смотрели своим парадным фасадом на большое озеро. Между зданием из светло-серого камня и озером располагался запущенный парк с грязноватыми мраморными скульптурами и вазами вдоль усыпанных листьями аллей. Разрушений видно не было, но война здесь чувствовалась во всём, начиная с самого воздуха. Не гарью пожарищ, а запахом лекарств, бинтов, ощущением человеческих увечий, страданий и самой смерти.
Перед главным входом, где, очевидно, размещался приемный покой, сгрудилось десять-двенадцать санитарных машин – «санок», как их называли на фронте. Эти неуклюжие и громоздкие автобусы с красными крестами на бортах время от времени подъезжали и отъезжали. Взмокшие санитары с белыми повязками на рукавах вытаскивали из их чрева носилки и быстрым шагом заносили в парадные двери. Между ними сновали медицинские сестры в белых халатах поверх форменных платьев, работницы Красного Креста в серых жакетах со звездочками на воротниках, какие-то люди в гражданском. На ступенях главного входа стоял сухощавый генерал в расстегнутой шинели с серыми отворотами и красными эмалевыми крестиками на светло-серых петличках. Его окружали несколько человек со связками историй болезни в руках и коробками с документами пациентов. Некоторые носилки ставили прямо на верхние ступени крыльца и накрывали одеялами и шинелями – с озера тянуло холодом и остатками утреннего тумана. Потом их уносили, и освободившиеся места занимали новые. Несмотря на кажущуюся суету и шум голосов, люди работали довольно слаженно. Видно было, что им уже не раз приходилось выполнять всё то, что они делали.
«Одни лежачие, – подумал Ротманн. – Неужели тут каждый день такая суматоха? Как же они справляются с таким количеством раненых?»
Пропустив нескольких санитаров с носилками, перед которыми частыми шажками семенили указывающие направление сестры, он наконец вошел в большой вестибюль бывшего герцогского дворца. Пол здесь сплошь был уставлен носилками, солдатскими ранцами, рюкзаками и стянутыми с помощью ремней тюками из шинелей. Несколько человек, осматривая всё это, делали какие-то записи в тетрадках. Одна из женщин громко говорила:
– Зачем сюда натаскали вещи? В который раз повторять – в правое крыло! Сюда только раненых. Где фрау Лаш? Найдите ее немедленно!
Ротманн остановил полную пожилую женщину с блестящими металлическими контейнерами для кипячения шприцев и спросил, где он может навести справки об одном из пациентов госпиталя.
– Поднимитесь на второй этаж вон по той лестнице и найдите доктора Ховена, – ответила она несколько раздосадованно.
Протиснувшись между лежащими на полу вещами и людьми, он наконец вырвался на свободное пространство и по широкой лестнице с мощными мраморными перилами поднялся наверх. Запах карболки, камфары и чего-то еще был здесь еще гуще. Ему повезло. Первый же попавшийся навстречу человек невысокого роста, в белом халате, шедший уткнувшись в раскрытый гроссбух, оказался доктором Ховеном.
– Простите, что отвлекаю вас, но дело срочное. Я ищу человека по имени Рейнеке. Он ваш больной. Прибыл сюда, наверное, с месяц тому назад.
– Пойдемте, – вздохнул доктор, – он ваш родственник?
– Нет, это по службе. Часто у вас такое?
– Бывает раз, а то и два на неделе. Санитарный поезд из Засница. Бедные раненые! Их не довезли до Киля, перегрузив в Заснице с теплохода в поезд, а теперь с поезда в Преце везут сюда. У нас тут тоже что-то вроде перевалочного пункта. Многих потом отправляют дальше. Мы специализируемся в основном по конечностям.
– Не знаете, откуда они?
– Из Курляндии, из Кенигсберга… Откуда-то из тех мест.
Они прошли по длинному коридору, где врач, обратившись к одной из проходящих сиделок, попросил срочно разыскать гауптхельферину Дитмар. Остановившись у обшарпанной двери, он отпер ее ключом и, немного замявшись, попросил господина штурмбаннфюрера подождать рядом в коридоре в небольшой рекреации.
– Мне здесь некуда вас даже посадить. Всё завалено пыльным хламом. Помещений давно уже не хватает…
Коридоры бывшего дворца были перепланированы с учетом новых требований к зданию. Минут через десять в небольшой закуток, стены которого пестрели графиками дежурств и приказами, а окно выходило в тихий и пустынный двор, заглянула высокая сухопарая женщина лет сорока, с тремя синими звездочками на каждой стороне белого воротничка.
– Это вы ищете больного? Вообще-то часы посещений у нас во второй половине дня, а когда приходит поезд, посещения к лежачим больным вообще отменяются, – сказала она таким же сухим голосом, каким был и сам ее вид.
Пришлось показать служебный жетон.
– Штурмшарфюрер Рейнеке? Солдаты СС у нас в основном в левом крыле. Пойдемте. По возможности мы стараемся разделять рода войск, – пояснила она по дороге, – хотя это не всегда удается.
Они дошли почти до конца коридора, где гауптхельферина, подозвав молоденькую сестру, спросила: Анна, Пауль Рейнеке у тебя?
– В сороковой палате, фрау Дитмар, – тут же ответила та, – но он с несколькими ходячими, как всегда, перед завтраком пошел к озеру.
– Вы найдете сами или вам дать провожатую? – обратилась фрау Дитмар к Ротманну. – Обычно они ходят только по центральной аллее, чтобы любого из них можно было легко разыскать.
– Благодарю вас, я найду сам.
– Спуститесь по этой лестнице, здесь свободно, – сказала напоследок строгая дама и быстро зашагала по коридору в обратном направлении.
Оказавшись на улице, Ротманн с удовольствием вдохнул прохладный воздух, ощущая в нем осеннюю свежесть и соленый ветер близкого моря. Он вышел на центральную аллею, обсаженную по бокам старыми высокими деревьями, и быстро пошел по направлению к озеру, над которым еще висел дымок тумана. Здесь он увидел группки прогуливающихся раненых, многие из которых были на костылях. Одни шли сами, других поддерживали товарищи. Один человек сидел в коляске, закутавшись в одеяло и мрачно смотрел куда-то в землю. По всей видимости, у него не было ног. «Да, – подумал Ротманн, – недолго нам еще хорохориться. И без Дворжака ясно, что следующий год будет последним». Он вспомнил слова этого русского: «Второго мая Берлин будет взят…»