Рунная магия
Шрифт:
Гоблин время от времени зачарованно глазел на рунный камень, примечая, как его цвет из алого становится малиновым, рубиновым…
Капитан уверил его, что камень покажет дорогу. Сахарок уже видел подобные камни, хотя никогда не использовал их. Рунная магия предназначена для асов, не для гоблинов, и Сахарку было не по себе только от того, что он касался камня, не говоря о том, чтобы его использовать.
До сих пор камень показывал ему след: каждый сломанный заговор, каждую подпись, но вот след оборвался. Теперь камень откроет путь в Хель — дорогу, на которую не должны вставать живущие, если они, конечно, не хотят там и остаться.
«Если
Сахарок бросил камень на землю, точно как Капитан ему велел. И проход, которого еще мгновение назад не было, подобно вспышке молнии открылся у его ног. В проходе было темно. Ступеньки из чего-то вроде черного стекла зигзагом уходили в брешь, под которой, как знал гоблин, лежал последний участок пути в Мир мертвых, к Шепчущему.
Сахарок еще раз посмотрел на наговор Капитана, который снова потемнел, из рубинового став цвета бычьей крови, а затем цвета полночного мерцания превосходного кларета.
«Если он почернеет…»
«Боги!» — подумал гоблин.
Хныча от страха, Сахарок убрал камень в карман и вновь пустился в путь бодрой рысью, вниз по узким ступеням, по тропе в Мир мертвых.
Прошло почти три дня с тех пор, как Один вошел в Подземный мир по следу беглецов. Все это время он спускался постепенно и осторожно, предпочитая коридоры поменьше, всегда оставляя между собой и преследователями реку. В связи с этим он дважды пересек Стронд, пробираясь в Мир мертвых окольным путем, который, как он надеялся, собьет Скади и пастора со следа.
Все это время Один почти не ел, почти не спал. Он по-прежнему путешествовал в темноте, но обнаружил, что его чувство направления безмерно упрочилось, а чтение подписей отточилось до остроты, которой он не знал с довоенных лет.
Один чувствовал присутствие ванов в Подземном мире, как чувствовал присутствие Охотницы. Ему хотелось с ними связаться, но в настоящем своем состоянии он не осмеливался. Он обратится к ним позже, в полном обличье, когда вновь обретет Шепчущего — то есть, если Шепчущий когда-нибудь вернется к нему.
А пока Один сосредоточился на чтении знаков, каковых было множество — натянутые по всему Подземному миру, точно струны арфы, настроенные на высокую частоту. Это требовало внимания, это требовало чар, и с каждым новым знаком его предчувствие росло.
Наконец Один бросил руны. Бросил вслепую, но это ничего не значило. Их послание читалось достаточно ясно. Первой он вытащил Райдо, перевернутую, свою собственную руну, крест-накрест с Наудр, руной Смерти:
Затем Ос, руну асов, Кен, перевернутую, Хагал, Разрушительницу, и последней — Турис, руну Победы:
«Но чьей победы? — думал Один. — Порядка или Хаоса? И на чьей стороне асы?»
Итак, начинается, думал Один. Не на земле, как он воображал, а глубоко в чреве самого Хаоса. Не война, конечно, пока нет, — но война не замедлит себя ждать, как зима наследует осень. В нее втянут Локи, и Мэдди тоже. Что запустило цепочку событий? Пробуждение Спящих? То, что нашли Шепчущего? Что-то еще? Один не знал. Но знал вот что: он должен быть там.
Там же хотела быть Этельберта Парсон. Она не понимала, с какой стати, но, по мере того как они с Дорианом приближались к цели, она чувствовала это все настойчивее. Они терпели холод и неудобства, их ноги покрылись волдырями, от еды осталась лишь пара сырых картофелин, которые они приберегли для свиньи, кончилось масло в лампе, но все равно Этельберта бесстрашно следовала за приземистой сопящей тушкой Толстухи Лиззи по лабиринту Подземного мира.
Дориан Скаттергуд давно потерял надежду отыскать кого-нибудь в бесконечной путанице. Даже найти дорогу домой теперь представлялось ему невозможным, и все же не поэтому он продолжал брести. Идущая впереди Этель казалась тусклым силуэтом на фоне освещенных стен. Терпеливая, неутомимая Этель так же не боялась крыс и гоблинов, с которыми они сталкивались на верхних уровнях Подземного мира, как сейчас не боялась прохожих-мертвецов.
«Мы не должны их пугаться», — сказала она Дориану, когда первая шепчущая волна духов коснулась их. Дориан распластался по стене, дрожа от страха, но она просто вклинилась в поток и продолжила путь, не обращая внимания на скорбные голоса со всех сторон, не обращая внимания даже на знакомые голоса Джеда Смита и Одуна Бриггса, вслед за которыми они спускались в Земли мертвых.
Дорога в Хель показалась Мэдди ужасной. Но для Одина она была намного тяжелее: он не мог закрыть слепые глаза на присутствие мертвых, а уши — на их мольбы и проклятия. Они чувствовали это и, казалось, влекли его за собой долгие мили. Его ноги почти не касались пола, его несли волна за волной марширующих мертвых.
Один не впервые рискнул пройти этим путем. И каждый раз ему было непросто. Но на этот раз он чувствовал: что-то изменилось. Теперь толпой владело почти ожидание, некое знание, от которого ему становилось не по себе. И впервые они заговорили с ним — позвали по имени.
«Слепец на дороге в Хель…»
«…я молил тебя: подари мне смерть…»
«Безглазый Один все еще жив? Не…»
«…на…»
«…долго».
Наконец Один услышал живой голос, почувствовал цвета живого существа, но чуть не пропустил их среди шума и гама. Голос жалобно поднимался и опускался, словно обстоятельно спорил с самим собой, затем умолкал на мгновение и вновь возобновлял односторонние прения.
«…Грю тебе не могу… не могу и не буду чё не знаешь эт ненормально ты не мож меня заставить ну мож и мож, но в смертельной беде, грит он в смертельной беде…»
Подпись была золотой, как у гоблинов, с оттенками сомнения и страха. И что-то еще ощущалось поблизости, возможно, печать, пропитанная чарами, с очень знакомым символом на ней.
Одина совершенно не интересовал Сахарок-и-кулёк, но он прекрасно помнил печать Локи, и было довольно просто при помощи Юр и Наудр невидимым подкрасться к гоблину и схватить его, прежде чем тот успеет сбежать.