Рунный круг в сказках и мифах. У источника Урд
Шрифт:
А девочка-кукла уходила из дома все чаще, только везде было одно и то же — собственное отражение в невидимом зеркале. Ей хотелось с кем-нибудь дружить, и она чувствовала иногда чьи-то теплые руки, и жадно хваталась за них, но потом эти руки покидали ее (ну, кому понравится, что в тебя вцепились, как в свою личную собственность?), а она не умела кого-то просить или спрашивать, и оставалась снова одна.
И вот она решила уйти в лес. "Уйду и пропаду там. И пусть она (это про девочку-маму) пожалеет, что была такой плохой и не понимала меня". И девочка, даже не обернувшись на бабушкин портрет, покинула дом. Бабушкин портрет поднял только
***
В лесу сначала было очень мило — солнечно и пахуче от спелой земляники. Девочка-кукла наелась сочной ягоды, и жизнь показалась ей не такой уж плохой, но тут заметила, что заметно стемнело и неясно, в которой стороне ее дом. А помирать-то она уже раздумала, вот и испугалась. Тропинка поманила ее — и она пошла. Тропинка петляла и петляла, а куколка, как завороженная, шла по ней и шла, пока не зашла в такую чащобу, какой раньше никогда не видала. И услышала дикий хохот, от которого зазнобило и ноги отказали. За деревом мелькнуло что-то космато-зеленое и хохотнуло еще раз.
— Ну что, наша теперь будешь? — раздался высокий визгливый голос.
— Чья это ваша? — еле шевеля губами, уточнила девочка.
— Кикиморой тоже будешь, — заявило существо, теперь уже очутившись сбоку от девочки, так что краем глаза та смогла увидеть ее.
— С какой стати? — дерзко ответила кукла, сообразив, что существо ее пока не трогает.
— А с такой, что ты, как и я, проклята своей матерью.
— Ну, нет, не смогу я тут среди ваших кочек жить, со всякой нечистью знаться. Я все-таки человек.
— Это ты-то человек? — противно хихикнула кикимора. — А кто вокруг себя никого не замечает и за людей не считает?
— А я не могу видеть их! Не знаю только, почему…
— Не знаешь, а я знаю. Хочешь, я тебя избавлю от твоей беды? Твое зеркало ведь можно разбить — и будешь видеть все, что хочешь. Но ты должна будешь остаться здесь. Вот тогда и отомстишь всем людишкам, которые к тебе плохо относились.
***
Девочка-мама вернулась домой и не обнаружила своей куклы. Сначала она не придала этому значения, так как та часто уходила куда-нибудь без разрешения. Но когда поздно вечером дочки-куклы все не было, она не на шутку забеспокоилась. Посмотрела на бабушкин портрет.
— Что, совсем ушла?
Бабушкин портрет кивнул.
Никому не нужная мама-девочка заплакала. Хоть кукла и противная девчонка, но все же ее девчонка.
— Что делать? — обратилась к бабушкиному портрету.
— Ты не стала снимать своего заклятия, так она пошла к кикиморе. А та уж как снимет, так вместе с кожей.
Мама-девочка вздрогнула и уставилась на портрет.
— Шучу, конечно, но дело серьезное, — продолжил бабушкин портрет, — Тайну зеркала кикиморы не знает даже сама кикимора, но разбить его и все испортить она может, особенно если кукла ей поверит.
— А кто знает тайну этого зеркала?
Бабушкин портрет задумался, но получалось плохо.
— Стар я стал, память подкачала, ведь знал же раньше. Утро вечера мудренее — может, с утречка вспомнится… И портрет приготовился немного поспать.
— Как, ты можешь спать, когда наша девочка в лапах у кикиморы?
Но портрет уже уснул, а уж в таких случаях его из пушек не разбудишь.
Тогда мама-кукла позвонила в милицию и сказала, что пропала девочка. Милиционер велел написать заявление и обещал разобраться.
***
Девочка-кукла отказалась от помощи кикиморы просто из упрямства. Ведь именно так ей и удавалось добиваться, чтобы было так, как она хочет. Сейчас она точно не знала, что хочет, но, пожалуй, ей бы хотелось оказаться в своей теплой и мягкой постели, а не торчать здесь, на пнях и кочках. Она взглянула на свое отражение и ахнула от волнения: ее платье запачкалось, волосы растрепались, а на носу красовалась неизвестно откуда взявшаяся царапина. И кукла всхлипнула, вспомнив свой платяной шкаф, битком набитый нарядами, свою ванную комнату, полную лосьонов и кремов. Кикимора куда-то делась, уже совсем смеркалось. Делать нечего — бедняга свернулась в клубочек, настелив под бок травы, и скоро, как ни странно, уже спала.
Утром девочка-кукла открыла глаза и захотела умыться. Трава была еще покрыта росой, она намочила как следует свои ладошки, и умыла лицо. Щеки горели огнем после такого умывания. Девочка взглянула на свое отражение — и едва узнала себя. Тушь с ресниц осыпалась, да и не нужна ей была никакая чушь: глаза светились мягче обычного, развившиеся локоны нежно обрамляли ее лицо, пылающее нежным румянцем зари.
— Это я? — удивилась она. Она даже не видела своего платья. Да и то сказать — оно за ночь все позеленело от травы и не особенно выделялось на фоне трав и кустов.
Девочка села, прикрыла глаза и задумалась. Это было непривычное для нее занятие, но было все вокруг так неспешно тихо и радостно-беззаботно, и торжественно одновременно, что спешить никуда не хотелось. Ей вдруг захотелось обнять дерево — березу, под которой она сидела. Она так и сделала, прислонилась пылающей щекой к гладкой, прохладной ее коре. Так она стояла целую вечность. Потом благодарно поцеловала ствол и погладила листочки ближайшей ветки.
Девочка побрела куда глаза глядят, и все смотрела по сторонам своего зеркала. Больно уж все вокруг было непривычно. Она шла, и слезки катились по ее щекам. Долго ли шла, сама не знала, но вскоре набрела на домишко маленький. Из трубы вился дымок, и девочка обрадовалась, что кого-то живого встретит. Теперь она много смотрела под ноги, и поэтому увидела тряпичный коврик перед дверью. Она вытерла об него ноги и постучала в дверь. Ей открыла старушка, но девочка-то ее не видела, только услышала шарканье подошв и слабый старческий голос, спрашивающий, кто она.
А девочка вдруг растерялась. Она почему-то сейчас не знала, кто она. И ответила так:
— Я не вижу вас, потому что вижу только себя. Но такую себя я еще никогда не видела, поэтому точно не знаю, кто я. Раньше была куклой.
— Ах, вот оно что! — почему-то обрадовалась старушка. У меня давно таких гостей не бывало. Проходи.
В доме было прохладно, свежо и чистенько. Старушка накормила путницу свежим теплым молоком и белым хлебом с коровьим маслом. А потом поставила еще творог со сметаной. Такую вкуснятину девочка, кажется, никогда в жизни не ела. И никогда не чувствовала себя так спокойно и хорошо. От этого девочка опять заплакала. Старушка ни о чем ее не спрашивала, только встала позади девочки, и их лица отразились в зеркале рядом. Это было первое человеческое лицо за много лет, которое девочка видела. И оно было добрым и терпеливым и каким-то при этом лукавым, как будто старушка с трудом сдерживала рвущуюся из нее улыбку. Девочка долго не могла оторваться от лица старушки.