Русь и Франция. Тайны средневековых рукописей

Озерцова Ольга

Иногда восклицания вклиниваются в текст, наполненный более страшными деталями. «Изби раз на Въдвижение честьнаго хреста обилье по волости нашеи, и оттоле горе уставися велико: почахом купити хлеб по 8 кун, а ржи кадь по 2О гривен, а в дворех по пол-30, а пшенице по 4О гривен, а пшена по 50, а овсе по 13 гривен. И разидеся град нашь и волость наша, и полны быша чюжии гради и страны братье нашеи и сестр, останъи почаша мерети. И кто не прослъзиться о семь, видяще мертвьця по уличам лежащи,и младенця от пьс изедаемы. И въложи бог в сердце благо створити архиепископу Спыридону: и постави скудельницю у святых Апостол, в яме, на Просьскои улици, и пристави мужа блага, смерена, именьмь Станила, возити мъртвьця на кони, где обидуце по городу и тако беспрестани по вся дни влачаше, и наполни до върха, иже бысть в нем числом 3000 и 30» 6 Ростислав ушел в Торжок, убили Семена Борисовича, разграбили его двор и много иных дворов, дали посадничество Степану Твердиславичу, пригласили и Ярослава княжить в Новгород, но тот «седел» две недели и ушел, оставив двух сыновей. . Рассказывается о смерти и погребении игумена Саввы. и потом снова: «Мы же на преднее възвратимься, на горкую и бедную память тоя весны. Что бо рещи или что глаголати

о бывшей на нас от бога казни. Яко инии простая чадь резаху, люди живыя и ядяху, а инии мъртвая мяса и трупие обрезающе ядяху, а друзии конину, псину, кошкы: lf тех осочивъше, тако творяху, овеих огным ижгоша, а других осекоша, иных извешаша; ини же мъх ядяху, ушь, сосну, кору липову и листь, ильм, кто что замысля; а инии пакы злии человеци почаша добрых людии домы зажигати, кде чююче рожь, и тако разграбливахуть имение их, в покаяния место злое; и горцяшии того быхом на зло, а видяще пред очима нашима гнев божии: мъртвеци по уличам и по торгу и по мосту по великому от пьс изедаемы, оже не можаху погребати. И поставиша другую скудьлницю на поли, коньць Чюдиночеве улици, и бысть та пьлна, в неиже числа несть; а 3-тью поставиша на Колени, за святымъ Рожьством, и ти же бысть пълна, в неиже числа несть. Тоже нам все видяще пред очима, лучьшим быти, мы же быхом пущыщи: брат брату не съжаляшеться, ни отець сынови, ни мати дьчери, ни сусед суседу не_уламляше хлеба, ни бысть милости межи нами, и бяше туга и печаль, на уличи скърбь друг с другом, дома тъска, зряще детин плачюще хлеба, а другая умирающая. И купляхом no гривне хлеб и побольшую, а ржи 4-ю часть кади купляхом по гривне серебра; и даяху отци и матери дети свое одьрень ис хлеба гостьм. Се же горе бысть не в нашем земли в одинои, и по всеи области Русскеи кроме Кыева одиного>>. Мы видим все встречавшиеся ранее мотивы: и перечисление дороговизны того, что люди едят, и множество мертвых. Жутковатое описание прерывается сухим отчетом о политических событиях. Потом снова сцены того, что творится в городе. Грабежи и пожары связаны с каким-то безнравственным поведением власть имущих, возможно спекуляцией (<<кде чююче рожЬ») , начинает звучать моральное осуждение, встречающееся и в рассказе о Прохоре Лебяднике. Вклинивается в текст и как бы подробно и детально раскрытое изображение <<погибели земли». В то же время мы снова встречаем эмоциональные восклицания-перечисления. «Мы же на преднее възвратимся, на горкую и бедную память той весны…». Упоминанием <<горькой и бедной памяти той весны>> летописец подчеркивает незабываемость трагедии, эмоциональная оценка должна увековечить ее для иных времен. В предпоследнем отрывке эмоциональные существительные, лишь обобщенно названные в других местах летописи, приурочены к разным местам, словно распределены по ним: на улице – скорбь, а дома – тоска. Подобное встречается в «Слове о полку Игореве» и в «Слове Даниила Заточника», где туга, печаль, тоска связаны с с какими-то определенными местами или городами. Но в Новгородской летописи встречаем и еще один интересный момент. В ней есть попытка раскрыть и нравственные причины туги, печали, скорби – между людьми нет милости, они не хотят поделиться хлебом, тоска, потому что дети плачут о хлебе. Так формируется страшное представление о погибели земли.

6

Там же. С. 9-70

Итак, в древнерусских текстах встречаются те же, что и в западноевропейской литературе, мотивы и представления, ассоциирующиеся с голодом. Возможно, это связано с типологической близостью ситуаций. Но мы встречаем и некоторые особенности в новгородском летописании. Благодаря использованию эмоциональных восклицаний, сцены голода изображены с особой художественной экспрессией. Древнерусский книжник постоянно выражает свою скорбь, горе.

Мучительная нравственная оценка поведения людей, даже во время страшного бедствия забывающих о милости, жалости, справедливости, приводит к созданию обобщенно яркого представления о «погибели земли».

Милость, жалость, правда не только важны, но и могут стать спасением от «погибели».

Книги, подобные монографии Ж. Ле Гоффа, помогают понять историю как западноевропейскую, так и отечественную, да и, безусловно, сознание современного человека. ·

Глава 2. Даниил Заточник и ваганты

С принятием христианства в поэтике литературы Руси XI-XIII веков возникло причудливое сочетание книжной, прежде всего библейской традиции и фольклорной, восходящей к языческой образности. В условиях древнерусского двоеверия происходил процесс взаимообогащения, nлодотворного взаимовлияния этих двух культур, приводящий к созданию ярких памятников. Одним из таких произведений было Слово Даниила Заточника.

Слово и Моление Даниила Заточника – памятник, вызывавший на протяжении истории его изучения самые противоречивые и противоположные мнения. Но, в основном, все дискуссии были сконцентрированы на нескольких сnорных проблемах. Одним из таких вопросов был вопрос о времени возникновения редакций. Приоритет Слова доказывали Е. И. Модестов, П: П. Миндалев, И У. Будовниц, С. П. Обнорский, Д. И. Абрамович, Б. А. Романов, М. О. Скриnнль, Н.Н Воронин, приоритет Моления – В. Н. Перетц, Н. К. Гудзий, В. М. Гуссов и др. 7

7

Е. И. Модестов, О послании Даниила Заточника ЖМНП, 1880, ноябрь, с. 184-185; П. П. Миндалев, ,,Моление Даниила Заточника" и связанные с ним памятники,Казань1914;И.У.Будовниц Памятник ранней дворянской tiублицистики, ТОДРЛ,т. VПI, М.-Л. 1951; С_. П. Обнорский, Очерки по истории русского литературного языка старшего периода, M.-JI. 1946, с. 81-131; Д. И. Абрамович, Из наблюдений над текстом "Слова Даниила Заточника", [в :кн.:] Сборник статей к сорокалетию ученой деятельности акад. А. С. Орлова, Л. 1934; Б. А. Романов, Люди и нравы Древней Руси, М. 1947; М. О. Скрипиль,,,Слово Даниила Заточника", ТОДРЛ, т. XI М.-Л. 1955, с. 72-95; Н. Н. Воронин, Даниил Заточник, [в кн.:] Древнерусская литература и ее связи с новым временем, М. 1966, Н. К. Гудзий, К какой социальной среде принадлежал Даниил Заточник., [в кн.] Сборник статей к 40-летию ученой деятельности акад. А.С.Орлова.Л. 1934; В. М. Гуссов, Историческая основа "Моления" Даниила Заточника, ТОДРЛ, т. VII, М.-Л. 1949.

В центре же внимания оказывалась проблема авторства. Возможно, это объясняется н своеобразной, необычной для древнерусской литературы домонгольского периода яркостью выражения авторской позиции, которая сразу обращала на себя внимание ученых. Но тем не менее, различные интересные исторические · предположения не привели к аргументированному выявлению авторства до тех пор, пока в работах Б. А. Романова и Д.С.Лихачева 8 не было предложено подойти к этому вопросу более широко и постараться определить не конкретное социальное положение и биографию, а найти тот социальный слой, к которому принадлежал Даниил Заточник. Причем Д. С. Лихачев впервые в качестве доказательства социальной принадлежности стал использовать стиль произведения. Таким образом, в истории изучения Слова и Моления Даниила Заточника исследованию поэтической системы и художественных приемов чаще всего отводилась подчиненная роль. Наблюдения над поэтикой памятника, в основном, ограничивались выявлением двух пластов лексики и художественных образов: это заимствования из разговорно-бытовой речи, фольклора ·и из переводной книжности 9 . Своеобразие же использования этих двух стилистических традиций в художественной

8

2 Б. А. Романов, Ук. соч.; Д. С. Лихачев, Социальные основы стиля "Моления" Даниила Заточника, ТОДРЛ, т. Х, М.-Л. 1954, с. 106-119

9

См. Д. В. Айналов, Очерки по истории древнерусского искусства. I. Два примечания к· ,,Слову Даниила Заточника", ИОРЯС, 1908, т. XIII,. RН. 1, с. 352-354; подробное перечисление источников и параллелей, см. П. П. Миндалев, Ук. соч.; И. А. Шляпкин,,,Слово" Даниила Заточника по всем известным спискам, СПб. 1889, с. 71-81 и др.

системе Слова и Моления (до указанной работы Д. С. Лихачева и продолжавшей его наблюдения статьи Н. Н.Воронина) почти не изучалось. И поэтому часто в памятнике не замечали особой поэтической системы, он казался "нескладной болтовней" (В. М. Гуссов) 10 , неоригинальной_ компилляцией заимствований из различных источников (,,При всем желании видеть некоторый план в этом сочинении, едва ли представит оно беспристрастному читателю что-нибудь иное, кроме набора

10

В. М.Гуссов, К вопросу о редакциях "Моления" Даниила Заточника, ,,Летоп. ист.-филол. общ. при: Новоросс. унив.", XIV, Одесса 1900, с. 5

изречений и пословиц на различные темы" (Ф. И. Буслаев) 11 .

Д. С. Лихачев, а вслед за ним Н. Н. Воронин по-иному подошли к стилю Слова и Моления Даниила Заточника. Это позволило выделитъ особые черты поэтики Слова и Моления, отличающие его от других произведений, увидеть в нем целостность. Оно перестало казаться пестрой компилляцией из разных источников. Продолжая изучение стиля в направлении, начатом этими исследованиями, рассмотрим, как некоторые стилистическце приемы функционируют в поэтической системе Слова и Моления, какими художественными средствами достигается особая эмоциональная: напряженность памятника и раскрывается психологическое состояние автора,

11

Ф. И. Буслаев, Сочинения Ф. И. Буслаева, т. 2, Исторические очерки русской нар. словесности и искусства, т. 1, СПб. 1910, с. 92.

. Это позволит не только еще раз убедиться в яркости и своеобразии Слова, но и найти возможные типологические параллели между ним и произведениями других средневековых литератур, использующими в своей художественной системе аналогичные стилистические принципы.

Интересной является проблема авторства.

Именно этой проблемой и занимались, в основном, исследователи Слова. Даниила считали боярским холопом (Гудзий), сыном княжеской рабыни (Буслаев), членом младшей княжеской дружины (Модестов), думцем князя (Миндалев), дворянином и т.д. Список можно было бы продолжить. И, наконец, мнение Б. А. Романова. 12 Заточник "кандидат в любое общественное положение, куда приводит его игра случая", ,,человек, оторвавшийся от своего общественного стандарта". Романов придумал даже термин ,,заточничество'', подчеркивающий именно неустойчивость положения человека, к которому обращен.

12

Б. А. Романов, Ук. соч., с. 11, 17

Д. С. Лихачев 13 впервые поставил вопрос о социальной среде, которая оказала влияние на Даниила, используя как доказательство, стилистический анализ. Отмечая влияние стиля скоморохов (т.е. русского варианта бродячих актеров), сказьвающееся и в " в нарочитой сниженности стиля, и в пародийном переосмыслении Священного писания'', Лихачев пишет: ,,Даниил только учился у скоморохов, но сам он скоморохом не был", Даниил- это своего рода "интеллигент" древней Руси XII-XIII вв., «интеллигент", принадлежащий к эксплуатируемым слоям общества'' 14 .

13

Д.С. Лихачев, Ук.соч., с. 117

14

Там же, с. 116.

Подход двух последних исследователей нам кажется наиболее продуктивным. Определить конкретное социальное положение вряд ли возможно, но найти ту среду, ту прослойку, к которой Даниил принадлежал, более вероятно.

Итак, Даниил принадлежит к людям неустойчивого социального положения, и как представителю их, ему свойственно "то уже совсем не смиренное отношениее к жизни, то начало протеста, которым насквозь проникнуто все Слово (Шляпкин) 15 , т.е. своеобразная ,,кощунственность'', бунт.

15

И. А. Шляпкин, Ук. соч., с. 6.