Русь изначальная без лжи. Что замалчивают историки
Шрифт:
Конечно, из летописей твердой рукой вымарывалось все, что касалось особых заслуг строптивого города, в том числе и по поводу призвания варягов. Кто знает, какие еще сведения были уничтожены? Кстати, сам Иван Грозный, который был грамотен и весьма претенциозен, а потому читал многие летописи, «недоизуродованные» его предками, в том числе Мономахом, писал (царь любил переписку), что варяги пришли из немцев. Монах Сильвестр по приказу Владимира Мономаха исправил «Повесть временных лет…», столп российской исторической мысли, «неприкасаемый» Карамзин по приказу совести вымарал в царском письме «немцы», заменив на… «шведы». Велика ли разница? Для кого как, тем более «немцами», то есть немыми, людьми чужого языка русские издревле называли иностранцев, кроме, пожалуй, тех самых скандинавов, которые немыми не были, ибо в Ладоге толпились испокон века. Русским историческим документам досталось ото всех – от самих переписчиков, от князей, царей, ученых-иностранцев и даже от собственных российских светочей исторической науки. Кстати, Карамзину можно попенять уже на то, что написал, мол, русские до прихода варягов жили «звериньским образом». Такое неуважение к великому, затоптанному прошлому своего народа не украшает историка и не делает ему чести.
До тех времен, когда Рюриковичей на посту сменили Романовы, «дотянула» неисправленной только Иоакимовская летопись, да и то потому, что была малоизвестна. Ее никто, кроме современников да вот еще Татищева, не читал, но архив Василия Никитича исчез, что, собственно, не удивительно: он слишком много твердил нелицеприятного и непринятого в «приличном» научном обществе своего времени, состоявшем поголовно из иностранцев.
Но и полностью доверять каждому слову, записанному Татищевым, тоже не стоит – временами его текст слишком смахивает на пересказ какой-нибудь издревле известной истории. Возможно, Василий Никитич вовсе не преувеличил, даже наоборот – слово в слово пересказал все, что прочитал, а летописец, в свою очередь, переписал буква в букву, но сам текст от этого менее фантастичным не становится.
Вот в этой Иоакимовской летописи и нашелся наиболее полный рассказ о вещем сне Гостомысла и призвании его внука Рюрика. Полный, но фантастичный, больше похожий на литературно обработанную легенду или изустное сказание. И все-таки попробуем повторить…
«Гостомысл имел четыре сына и три дсчере. Сынове его ово на войнах избиени, ово в дому изомроша, и не остася ни единому им сына, а дсчери выданы быша суседним князем в жены. И бысть Гостомыслу и людем о сем печаль тяжка, иде Гостомысл в Колмогард вопросити боги о наследии, и, возшед на высокая, принесе жертвы многи и весчуны угобьзи. Весчуны же отвесчаша ему, яко боги обесчают дати ему наследие от ложесн его. Но Гостомысл не ят сему веры, зане стар бе и жены его не раждаху, посла паки в Зимеголы к весчунам вопросити, и ти реша, яко имать наследовати от своих ему. Он же ни сему веры не ят, пребываше в печали. Единою спясчу ему о полудни виде сон, яко из чрева средние дсчери его Умилы произрасте древо велико плодовито и покры весь град Великий, от плод же его насысчахуся людие всея земли. Востав же от сна, призва весчуны, да изложат ему сон сей. Они же реша: «От сынов ея нмать наследити ему, и земля угобзится княжением его», и вси радовахуся о сем, еже не имать наследити сын большия дсчере, зане негож бе. Гостомысл же, видя конец живота своего, созва вся старейшины земли от славян, руси, чуди, веси, мери, кривич и дрягович, яви им сновидение и посла избраннейшия в варяги просити князя. И приидоша, по смерти Гостомысла Рюрик со двема браты и роды ею…»
Это из Татищева.
Идея ясна: будучи уже в весьма преклонном возрасте, Гостомысл (интересно, что в тексте не указывается его «должность», а вся привязка к местности – только упоминание о «Колмогарде», но таких названий по всей Европе пруд пруди, хотя Татищев привязывает этот Колмогард к месту будущего погребения Гостомысла – в районе села Бронницы, что у Ильменя в устье Мсты) обратился к ведунам, которые предсказали великое будущее его потомству. Выглядело такое предсказание оскорблением лучших чувств, поскольку сыновей у Гостомысла к тому времени уже не было (в боях погибли или «в дому изомроша»). Вторая попытка предсказания теперь зимеголами (предки латышей, жившие в нижнем течении Даугавы с выходом к морю в районе Риги, считались знатными предсказателями) не изменила, зато увидел Гостомысл чудесный сон, что выросло из чрева его средней дочери Умилы огромное дерево. Вещуны Гостомыслову сну обрадовались, объяснили, что это и есть пророчество – потомство Умилы продолжит род.
Что тут особенного? Ну, видел человек сон и видел, мало что не приснится? И то, что такие сны слишком часто упоминаются у многих народов в качестве предсказания, тоже неудивительно. Почему кому-то можно их видеть, а Гостомыслу нет? Его сон, что хотел, то и увидел.
Гостомысл собрал всех старейшин славян, руси (?), чуди, веси, мери, кривичей и дреговичей и убедил их, что лучший представитель выросшего в его сне древа – сын Умилы Рюрик.
Что не вызывает вопросов?
То, что Рюрик внук Гостомысла, сын его средней дочери Умилы, которая замужем за каким-то варягом или не совсем варягом, но иностранцем (вероятно, Умила уже была вдовой, потому что о папаше Рюрика речи не шло, а сам Рюрик далеко не малыш). Кстати, в тексте Татищева никаких намеков на это родство дед – внук не видно, просто сказано, мол, послали «в варяги просить князя», и «приидоша по смерти Гостомысла Рюрик со двема браты и роды ею». Где про внука-то и дедов наказ?
Умилу и Гостомысла никто не оспаривает, видно, потому, что никому не мешают.
Осталось понять, кто же все-таки такой Гостомысл, которого русские летописи как-то полупрезрительно забыли, и где был сам Рюрик, когда дед его во сне разглядывал.
Что не так, не считая почти сказочного сюжета?
Если серьезно, то собрать даже не старейшин (наверняка большинство не намного моложе самого Гостомысла), а просто представителей всех племен с такой территории за недельку-другую – нереально.
И почему это в пору выборности власти у перечисленных племен Гостомысл так пекся о том, что ее по наследству некому передать? Ну, умрет от старости или болезней, выберут другого… Почему этот другой должен быть из Гостомыслова потомства? Ладно бы сыновья имелись, жаль было в чужие руки вместо своих кровиночек власть отдавать, но ведь рядом никого из мужского потомства, Рюрика пришлось «из заморья» везти.
Что-то здесь не так. Если власть выборная, то вся попытка Гостомысла навязать соплеменникам (и не только) своего внука выглядит не вполне симпатичным использованием служебного положения в корыстных целях. Но если навязывал, значит, понимал, что имеет право это делать?
Передать власть практически по наследству… соплеменники не удивились… и даже не вполне соплеменники, а члены большого союза племен – те же кривичи, чудь, весь, меря… не впервые?
Территория есть, народ тоже, аппарат принуждения у Гостомысла, видно, был немалый и действенный, потому что представители племен сбежались по первому звонку, какие-то правила поведения не просто выработаны, но крепко сидели в умах, если и слова против Гостомысловых сентенций высказано не было, то есть требование усадить на… куда, на престол (?) Рюрика, как прямого продолжателя правящей династии, проглотили молча. Столица, видно, тоже имелась, не под кустом же Гостомысл свои сны разглядывал и не в чисто поле на пригорок старейшин приглашал.
Каким бы высоким ни был авторитет самого Гостомысла, навязать соплеменникам и остальным членам огромного племенного союза «забугорного» внука он мог только в одном случае – имея на то хоть какое-то, кроме морального, право. Причем это право должно быть признанным всеми, даже если после смерти Гостомысла нашлись несогласные (а без этого ни одна передача никакой власти не обходится) вроде другого его внука – сына старшей из дочерей – Вадима Хороброго, поднявшего большой мятеж и едва не лишившего будущую Русь будущей династии. Были бы не Рюриковичи, а Вадимовичи… фи… как-то не звучит…
Но признанное право передачи власти по наследству – это государство, как ни крути.
Тогда что организовывал сам Рюрик?
И кто таков Гостомысл – посадник, как его позже назвали русские летописи, выборный старейшина, позволивший себе превысить должностные полномочия, навязав в правители внука, или все же князь – глава племенного союза, хотя его, возможно, так не называли? То, что Гостомысл пекся об отсутствии у себя сыновей (потерять четверых, конечно, тяжело) и невозможности по возрасту произвести на свет еще парочку, а не вообще о власти на вверенной ему территории, наводит на мысль о княжеской природе этой власти. Обратите внимание: Гостомысла не слишком беспокоило, что пока не родившиеся сыновья могли оказаться слишком юны, чтобы подхватить скипетр из его слабеющих рук, он переживал, что жены больше не рожали вообще. Весь вопрос в том, чтобы убедить, что наследовать должны его внуки, а не чужие дяди.