Русь изначальная
Шрифт:
Пожары опасно сузили улицы, а полководец легкомысленно обещал Божественному потушить мятеж, как свечу, первым дыханием железа. Неутомимый Велизарий ощущал пугающее утомление. Наверное, от дыма и жара. Ему казалось, он болен. Испугавшись, что пожары отрежут его от Палатия, Велизарий приказал своим отходить.
Охлос пытался преследовать ипаспистов. В домах заживо сгорали люди. Рушились раскаленные развалины. Смердело паленым мясом.
Переулки сужались в тропинки, дворы превращались в ловушки. Обмотав головы плащами, ипасписты через пожарища прорывались обратно к Палатию.
Раскалялись
Трупы валялись, как рыбы, выброшенные из сетей нерадивых ловцов. Огонь чернил лица, руки. Тлела одежда. В ранах закипала кровь. Мятежник, который хотел поискать на телах оружие и добычу, вынужден был спасаться, гонимый нестерпимым жаром.
Второй Рим принимал обычный вид города, взятого штурмом. Как Антиохия, как Дары на Евфрате, как Пальмира, Иерусалим, как Рим италийский и Карфаген вандальский, как Сиракузы, Александрия…
Этот коротенький перечень, который должен бы включить все города берегов Теплых морей, обязан объяснить привычки и солдат империи и ее подданных.
6
Ветер гнал огонь вдоль и поперек полуострова, по кварталам Дагистея, Девтера и от дворца Ливса до площади Константина. Пожары уничтожали город к югу от улицы Месы, древней улицы, более древней, чем сам город.
От огня мрамор серел, желтел и осыпался проказой извести. Пожар дотла разрушал каменный город. Во власти пламени над камнем не было ничего неестественного.
Кроме сравнительно редких зданий из тесаного камня со сводчатыми перекрытиями, стены обычно собирали из рваных обломков, пустоты заливали смесью извести или глины с песком. Чтобы такая стена не расплывалась еще при ее сооружении, в кладку заделывали бревна, доски, связанные откосами из жердей. Между этажами бережливо укладывали рядок-другой дорогого кирпича, только чтобы выровнять стену и опереть концы балок. Прилепляли украшения, выступы, карнизы, барельефы, оставляли ниши. Плоскости затирали, выдавливали швы в подражание виду тесаного камня, красили мелом или цветными землями.
Стены более богатых зданий облицовывались тонкими плитками, эта рубашка приклеивалась известью.
Массивнейшие портики, могучие колоннады казались вечными, как скалы. На самом деле это были дощатые и бревенчатые остовы, украшенные штукатуркой и лепкой из легкого алебастра.
Уже несколько столетий тому назад империя обладала каменщиками, плотниками, столярами, штукатурами, мозаичниками, облицовщиками высокого мастерства. Умели строить быстро, дешево. Ничто не пропадало, горсть мусора, лопата щебня, щепа – все шло в дело. Знаменитый богач триумвир Красс сказочно обогатился строительными подрядами. Красс строил многоэтажные дома для римских граждан. Поэтому так буйно и страшно горел при Нероне италийский Рим. Глядя на красивые дома, немногие знали, что под отделкой скрываются едва связанные обломки камня и деревянное крепление. Деревянные перекрытия не только опирались на стены – они удерживали здание в равновесии, и нарушать единство было чрезвычайно опасно. Но все нуждались в жилье, в лавках,
Власть казалась вечной, города – каменными. Власть объявляла себя существующей по воле божьей единственно для блага подданных. Точно так же лгали и стены, обольщая глаза мнимой прочностью.
Антиохия считалась после Византии третьим городом Востока, вторым была нильская Александрия. Хозрой уничтожил Антиохию. Персы не били стены таранами и не подкапывали фундаменты. Работал только огонь. После пожара Антиохия так развалилась, что и тот, кто всю жизнь прожил там, не мог найти известных наизусть линий улиц и площадей.
Подобно Антиохии, в дни мятежа Ника погибали густо застроенные кварталы между Месой и Пропонтидой. Подожженные в схватках дома превратились в длительно действующие очаги. Рушась, перекрытия тянули и отталкивали слабые стены. Рассыпаясь, стены снабжали огонь новой пищей и ломали соседние дома. Просаленные полы и перегородки пылали, как фитили. В узких улицах люди попадали в кольцо пламени. Грохот обвалов глушил бессмысленно-тщетные призывы о помощи.
На самой Месе смрад пожара перебивался ароматами мускуса, розы, жасмина, ладана: не все торговцы догадались вовремя спасти запасы своих лавок. Поддельно-каменные колоннады и портики пылали, как факелы. Страшнее людей кричали лошади, забытые в конюшнях.
В подвале, среди глиняных амфор и мехов с винами Архипелага, переплетясь, давя один другого, валялись опившиеся люди. Кто-то бредил:
– Аааа… кожу дерут, дерут, аааа… Оставь, погибаю, оставь, не тронь ногти, добей, добей меня…
– Уууу… все кости перебили, кишки тянут, оооо… скажу, все скажу, пить, оооо…
Пьяницам виделись судьи, палачи; их растягивали на каменных столах; они слышали хруст собственных костей… Это не был страх наказания за бунт, за грабеж и меньше всего угрызения совести. Эпоха снабжает своими знамениями пьяный кошмар.
Когда утробные вопли стихали, было слышно, как сочилась разбитая амфора где-то на самом верху штабеля. Здесь вина хватило бы на мириады глоток.
Красильщик скользил на ступенях, стеклянно отшлифованных босыми ногами. Глубокий аромат вин, смешанный с тяжелым запахом людей, ворчания и вскрики, на влажных балках, как на лесных гнилушках, светящиеся пятна – все делало подвал опасным, подобно западне людоеда. Вход осветили факелом. Его пламени ответил бурный взрыв пьяного бреда. Красильщик выбрал упругий, грузный мех.
Зимняя ночь наступала на город. Стена, преграждавшая доступ в порт Контоскалий, освещалась бликами пожара. Северо-восточный ветер густо и тяжело мчался поверху, под стеной было затишно. Сюда набилось несколько сот мятежников. Закопченные, оборванные, битые копьями и мечами, но без тяжелых ран, они устали до той степени изнеможения, когда больно поднять руку. Никто из них не был в состоянии связать слова для рассказа – и все же они ведь заставили отступить самого Полководца Востока. Отступил Велизарий? Да или нет? Проклятые ипасписты подло зажгли город, да еще помешала усталость…