Русь потусторонняя
Шрифт:
— Есть. На кой тебе Байкал?
— Учиться, — коротко ответил Павел. — И искать союзника. А сейчас — бегом мне за одеждой!
Если до того, как приехать в Москву, Павел хотя бы слышал о ней (например, что это мрачный город, где люди живут очень бедно, абсолютно за всем стоят в очередях, а по улицам ночью там бродят медведи), то о Сибири он не знал абсолютно ничего. Знания, полученные в колледже, подсказывали, что Сибирь — это, собственно, вся Россия, расположенная от Урала до Японского моря… Там множество снега, озер и болот, а еще наряду с крайне немногочисленными цивилизованными людьми там живут аборигены — что-то вроде уцелевших доныне в резервациях США индейцев. Вот только в Сибири не было никаких резерваций…
Курс истории, прослушанный Павлом уже в Оксфорде, сообщал, что во все века, примерно до средины 20-го, руководство России — сначала цари, а затем и могущественные лидеры КПСС — ссылали в Сибирь преступников и просто неугодных им людей. Из чего Павел сделал вполне логичный, на его взгляд, вывод о том, что в Сибири живут довольно специфические люди, с которыми лучше держать ухо востро, а руку — на рукояти меча.
Самолет Павла приземлился в Северобайкальске ранним утром — он специально выбирал рейс с расчетом на то, чтобы с самого утра начать поиски деревушки Урыкты, примерные координаты которой ему откопал в Интернете Женя. Павел улыбнулся, вспоминая его робкие попытки напроситься с ним в дорогу, и в то же время отчетливо читаемое по глазам понимание того, что он должен остаться в Москве. Он хотел поехать с Павлом в аэропорт, но тот строго-настрого запретил ему вообще отходить от Вали хотя бы на шаг.
Первым, что удивило Павла, был просто феноменально чистый воздух, в котором смешивались десятки и даже сотни запахов, но ни один из них даже отдаленно не напоминал запах бензина, гари, пыльного асфальта, асбеста или свинца — запахи, столь обычные для центра крупного мегаполиса. Вторым, что обращало на себя внимание, было совершенно иное поведение людей, нежели то, к которому Павел успел привыкнуть в Москве. Впрочем, это удивило его не так уж сильно, поскольку жизнь глубинки всегда отличается от жизни в столице. Не важно, в Японии, Америке, России — провинция всегда остается провинцией.
В Северобайкальске люди, казалось, вообще никуда не спешили, и даже городской аэропорт, в котором по определению обязана кипеть жизнь, казался эталоном спокойствия и невозмутимости…. Впрочем, не так уж сильно все это отличалось от провинциального Глинска…
Памятуя о своих первых приключениях в Москве, а также о русских карманниках и мошенниках, Павел шел к стоянке такси, оглядываясь по сторонам и машинально отмечая по дороге, что пока не замечает вокруг отпетых уголовников, сосланных сюда в годы советской власти. Город как город, люди — как люди.
Один из таксистов, первым заметив Павла, двинулся ему навстречу.
— Ищите такси? — спросил он. — Куда вам?
— На вокзал… Или на автовокзал, — засомневался Павел, а затем, вспомнив о том, что рассказывал ему Женя, окончательно решил: — Нет, точно, на автовокзал!
А Женя, повествуя Павлу о жизни в русской глубинке, говорил среди прочего и об одной крайне интересной особенности русских. Во всех странах, во всем мире, люди старались селиться сначала по берегам рек — то есть там, где была пресная вода и были возможны судоходство и торговля. Затем, с появлением железных дорог, деревни и города начинали возникать вокруг железнодорожных путей. Более мелкие городки и поселки строились также поблизости от автомагистралей… Но только не в Сибири! Несмотря на Транссибирскую магистраль, а затем и БАМ, деревни здесь возникали сами по себе по абсолютно непонятным нормальному человеку причинам. Какой-нибудь беглый каторжник селился в глухом лесу, подальше от всех поселений, затем к нему случайно забредал другой и строил свою хату рядом с его… потом приходил третий, четвертый, десятый… Все они обзаводились женами, хозяйством… Через пару десятков лет у них вырастали дети, деревня разрасталась и рано или поздно к ней прокладывалась дорога. Впрочем, дороги в России (а в Сибири — особенно) были настолько относительным понятием, что Павел до сих пор удивлялся способности русской техники передвигаться по этой бесконечной череде ям, рытвин и колдобин. Как в свое время говаривал Черчилль, «в России нет дорог, в ней есть лишь направления». То, что в Англии называли широкой тропой, в России гордо именовалось проселочной дорогой. И, более того, по ней, как выяснилось, даже ходили автобусы.
Исходя из того, что крохотной Урыкты не было ни на одной карте, добраться до нее было возможно, наверное, лишь на автобусе.
— А куда вы конкретно едете? — прервал раздумья Павла таксист, надеясь вытянуть из клиента побольше денег. — Может, я вас прямо до места довезу?
— В Урыкту, — ответил Павел. — Знаете, где это?
— Примерно… — разочарованно протянул таксист. — Но туда я вас точно не повезу. Такие поездки не для моей машины.
«Жигуленок» с шашечками на дверях и в самом деле больше походил на большое ведро с гайками, но тем не менее бежал довольно резво, без труда разгоняясь на прямых участках дороги почти до сотни.
— А далеко она? — спросил Павел.
— Да нет, не очень… Километров полтораста будет.
— Сколько-сколько?
— Сто пятьдесят, или около того.
Павел присвистнул, поражаясь Сибирской манере измерения расстояний. Это у них называется недалеко?! Впрочем, пролетая на самолете над тайгой, он отметил про себя, что если бы на всей этой громадной территории возвести, если не небоскребы, то хотя бы обыкновенные двух или трех-этажные дома, то только в одной Сибири могли бы одновременно жить все люди мира, да и то великое множество домов осталось бы незаселенным.
— А автобусы хоть туда ходят?
— Туда — не думаю, а вот до Оленьего Ключа — точно. Сам ездил…
— Какого ключа?
— Олений Ключ. Это поселок такой, неподалеку от вашей деревни.
— А «неподалеку» — это сколько?
— Да рядом совсем. Километров десять! Из Урыкты туда бабушки пешком ходят, молоком на базаре торговать.
Представив себе пожилую английскую леди, топающую по узенькой тропинке, окруженной тайгой, Павел поежился. Вообразив, что эта леди с огромной алюминиевой флягой идет на рынок продавать молоко, в ужасе закрыл глаза… А поняв, что эти десять километров предстоит отмахать ему, и вовсе помянул недобрым словом Ермака — покорителя, чтоб ему, Сибири!
Расписание движения автобусов ввергло Павла в шок. Ближайший автобус до Оленьего Ключа ожидался через восемь часов. Хотя, это было вполне логично — кому может потребоваться часто ездить в такую дыру? Выйдя на улицу, он принялся исследовать ближайшие киоски на предмет «чего-нибудь перекусить». Одновременно Павел прислушивался к выкрикам мужчин, прохаживающихся в толпе. «До Дельбичинды! Машина до Дельбичинды!», «До Маркиной ирели! Четыреста до Маркиной ирели!» «До Оленьего Ключа…» Услышав знакомое название Павел, тут же забыл о пустом желудке и двинулся к мужчине в кожаном жилете, выкрикивавшему название поселка.
— Скоро отправляетесь? — спросил он, быстро разобравшись в ситуации. Видимо, помимо обычных междугородних маршрутов здесь действовала целая система частного извоза…
— Как полную машину наберем, так сразу и поедем.
Водитель кивнул на приткнувшуюся среди «ПАЗиков» и «Икарусов» одинокую «ГАЗель», салон которой был заполнен примерно до половины. Кивнув, Павел забрался внутрь, едва не стукнувшись головой о перекладину над дверцей (над которой, внутри салона, висела табличка, заботливо прибитая каким-то юмористом и предупреждавшая: «Место для удара головой»). Публика в салоне «ГАЗели» подобралась самая разношерстная — от одиноких старушек, которые, впрочем, тут же перезнакомились и горячо принялись обсуждать сексуальную ориентацию Российской политической элиты, до двух изрядно подвыпивших субъектов, которые попросту спали, привалившись друг к другу. Вспомнив поездку из Глинска и мутную жидкость в бутыли, Павел поежился и с интересом взглянул на этих двоих. Интересно, сколько этой дряни нужно было осилить, чтобы упиться вот так, вдребезги?