Русь против Орды. Крах монгольского Ига
Шрифт:
Устроившись поудобнее в кресле, великий князь пустился в разъяснения, дабы Тимофею стал понятен глубокий смысл изречения Екклесиаста.
– Поверь мне, друг мой, все злодеяния, творимые ныне людьми не токмо на Руси, но и по всей земле, творились некогда и до нас, – чуть хрипло молвил Иван Васильевич, задумчиво покачивая головой. – Все это отражено в древних книгах. Римские кесари и византийские василевсы, арабские халифы и франкские короли, хазарские каганы и персидские шахи – все токмо и делали на протяжении многих веков, что убивали близких и дальних родственников по разным причинам и разными способами. Такова уж
Затем великий князь продолжил более тихим голосом, но с прежним пылом убежденного в своей правоте человека:
– Заниматься исправлением людских пороков столь же бессмысленное занятие, как попытки повернуть реки вспять. Это подметил мудрый Екклесиаст еще задолго до рождения Христа. Как сменяются постоянно времена года, столь же постоянно и люди будут совершать одни и те же ошибки, творить те же самые злодеяния, раскаиваться в содеянном и насмехаться над праведниками, творящими добро не ради выгоды. На том стоял и стоять будет мир до скончания времен!
В конце беседы Иван Васильевич вспомнил про князя Ивана Калиту, начавшего собирать русские земли вокруг Москвы, упомянул про его сына Симеона Гордого, а также про его внука, знаменитого Дмитрия Донского. Все эти московские князья, по словам Ивана Васильевича, упорно двигались к двум целям: к свержению татарского ига и к сокращению владений удельных князей.
– Думаешь, мне легко отдавать тайные приказы к устранению неугодных людей. – Иван Васильевич откинулся на спинку кресла, ощутив приступ сильной слабости во всем теле. – Эх, Тимоша!.. Влачу я на себе груз тяжких грехов, и ждет меня за это после Божьего суда адское пламя! Но иду я на эти прегрешения единственно ради укрепления своей державы, доставшейся мне от предков, влачивших тот же тяжкий крест. – Великий князь помолчал и негромко добавил: – Отец мой Василий Темный проявил слабину однажды и был ослеплен за это своими же братьями. Вспомни об этом, Тимоша, когда захочешь осудить меня за жестокость.
Тимофей вышел из покоев великого князя, переполняемый самыми противоречивыми мыслями. Итак, ему выпало на долю стать тайным карающим мечом Ивана Васильевича, а также его всевидящим оком и преданным слугой. Лишь теперь Тимофею стали понятны туманные фразы и полунамеки, которые он слышал из уст Якушки Шачебальцева. Отныне и ему самому придется жить с оглядкой и постоянно лгать даже самым близким людям. Тимофей вспомнил про Ульяну, на которой он собрался жениться по весне, и на душе у него стало совсем нехорошо, ибо замешивать ложь и недомолвки в отношения с любимым человеком было не в его характере.
Спускаясь по скрипучим теремным ступеням с верхнего яруса бревенчатого дворца на нижний, где находились помещения слуг, Тимофей столкнулся с Василием Долматовым, который наоборот поднимался наверх.
– Ну что, похвалил тебя государь или пожурил? – обратился к Тимофею секретарь с добродушной усмешкой. – Что-то ты, брат, невесел.
– Устал я, как собака, – ответил Тимофей. – Вот иду отсыпаться.
– Сначала зайди к казначею, приятель, – сказал дьяк Василий. – Тебе причитается жалованье и вознаграждение за выполненную работу.
Тимофей кивнул и вновь затопал вниз по ступеням, но, внезапно остановившись, он задрал голову и окликнул Василия Долматова.
– Где сейчас Ульяна? – спросил Тимофей. – Она здесь, в Боровске?
– Уехала твоя Ульяна в Москву, – ответил сверху дьяк Василий. – Велела передать, что любит и ждет тебя. И еще, что скоро ты станешь отцом!
Коротко рассмеявшись, Василий Долматов ушел наверх, в покои великого князя, писать новые письма и приказы.
У Тимофея от нахлынувшей волнительной радости подкосились колени. Он сел на широкую дубовую ступеньку лестничного пролета, обхватив ладонями свои горячие щеки. Скоро он станет отцом! У них с Ульяной родится сын или дочь. Жизнь не стоит на месте. Несмотря на любые невзгоды, люди влюбляются и производят на свет детей, плоды своей любви.
«Воистину, что было, то и будет, – подумал Тимофей, – что делалось, то и будет делаться. И нет ничего нового под солнцем!»
Глава одиннадцатая
Голова хана Ахмата
Садехмат-хан с остатками своего отряда догнал орду хана Ахмата близ верховьев Дона. Хан Ахмат разбил стан на донском берегу, будучи уверенным в том, что его старший сын и племянник вернутся из набега на Тульскую крепость обремененные добычей. При виде измученных бегством людей Садехмат-хана и узнав о пленении русичами племянника Кайсыма, хан Ахмат впал в угрюмое молчание, удалившись в свою юрту и не желая никого видеть.
Когда настало время полуденной молитвы и в ханский шатер пришел мулла с Кораном в руках, то хан Ахмат набросился на него с плетью.
– Меня все предали! И твой Аллах тоже предал меня! – гневно кричал хан Ахмат, награждая ударами плети мечущегося в испуге муллу. – Убирайся отсюда, негодяй! Молись сам своему Аллаху!
Толстый мулла в белой чалме и длинном халате выскочил из ханской юрты, как ошпаренный кипятком.
Измена и неповиновение и впрямь давали о себе знать хану Ахмату постоянно с момента его ухода от берегов Угры.
Ордынские военачальники, разорившие по приказу хана Ахмата Верховские княжества, так и не пришли к верховьям Дона, куда им было велено привести свои тумены со всей награбленной добычей. Хан Ахмат напрасно прождал своих эмиров и беков целых пять дней.
На шестой день мурза Ямгурчи объявил хану Ахмату, что ногайская конница уходит от него на юг. Ямгурчи не скрывал своей досады от того, что он не пошел с основным ордынским войском грабить верхнеокские города, оставшись вместо этого с ханом Ахматом. Степные татарские и половецкие беки, как видно, поделили захваченную добычу между собой, даже не подумав делиться с ханом Ахматом и ногайцами.
После ухода ногайцев в стане хана Ахмата осталось всего восемь тысяч всадников, из которых две тысячи были те же ногайцы, являвшиеся частью приданого Чичек-хатын. Гарем хана Ахмата находился в его обозе, охрану которого и осуществляли ногайцы, возглавляемые Чалмаем, братом Чичек-хатын.
Садехмат-хан убедил отца повернуть от Дона на юго-восток, чтобы прямиком выйти к Волге и не встречаться с куренями тех степных беков, которые владели пастбищами по притокам Дона. В нынешних условиях кочевая татарская знать была не менее опасна для хана Ахмата, лишившегося военной силы, как и русская рать.