Русалия
Шрифт:
Итларь ненадолго задумался, возможно, пытаясь что-то сосчитать.
– Много, - наконец сказал он, - очень много. Ты будешь улыбаться.
Затем русский князь назвал двенадцать человек из числа сыновей печенежского вождя и сыновей верховодов самых многочисленных печенежских родов, которых Игорь собирался взять в заложники до окончания похода, а Итларь со своей стороны определил заложников из русичей, чтобы оставить их в своем становище, - и договор был заключен.
Надо ли говорить, что наступившая ночь была для Игоря непростой, и такой огромной,
– Что, князь, не спится? – услыхал он голос Алдана, стоявшего в карауле у самого входа в юрту.
– Да так… - с неохотой отвечал Игорь. – Подышу.
Внизу под кручей на серебряном зеркале Днепра, оправленном ночью, чернела задремавшая стая русских ладей (что-то им приготовила к завтрему горделивая Рось 761), время от времени перекличка дозорных, чаруя темь, скользила по воде. Слева разбили лагерь Игоревы конники, оттуда по временам доносилось слабое ржание их коней, перекликавшихся с незнакомыми собратьями из печенежского стана. Кое-где виднелся подсвеченный луной дым догоревших костров, его разбивал время от времени налетавший ветер. Еще только сходя на берег, Игорь, конечно же, первым делом попытался определить численность имевшихся в этом становище воинов, число их не слишком обнадеживало. Он знал, что где-то в глубинах этой голодной бескрайней земли есть другие становища других печенежских племен. Но сами они между собой постоянно находились в известном соперничестве, и, хотя Итларь определенно считался верховным князем над всеми суверенными степными шатиями, не могло быть уверенности, что какой-нибудь особенный волчий вой или еще какие причуды не отвлекут их от призывов вождя.
И вновь рядом с князем возник голос. Вот как был поглощен собой Игорь, что на открытом пространстве не заметил, не услышал приближение человека. Голос этот был мягким, вкрадчивым, но чуткое ухо с легкостью распознало бы в той вкрадчивости немало желчи. Он принадлежал Иггивладу, Игореву барду. И хотя Игорю не особенно была симпатична эта модная затея, - непременно держать при себе стихоплета, от которого в сече толку было кот наплакал, но при том съестных припасов он переводил за троих витязей, ну, и время от времени сочинял какие-нибудь глупые льстивые стишки про своего князя. Такого шаромыгу держал при себе и польский король, и болгарский царь, Симеон, то есть Петр, а о цареградских василевсах и говорить не приходится, уж они их там развели… Так что, как-то и неприлично было скудость показать.
– Прости, князь, что нарушаю твои великие помышления… Могу ли я сказать тебе несколько слов?
Присутствие постороннего человека, да еще такого зряшного, вроде бы и в самом деле было вовсе некстати. Но скоморошеский тон его все же заставил князя взглянуть на себя со стороны, - и показалось князю, что выглядит он и впрямь не слишком достойно, гуляющий среди ночи под луной, трепетный, как боязливая девственница.
– Говори, - твердо сказал князь, но вышло у него это как-то напыщенно.
– Я понимаю, что великому воеводе в такую ночь…- начал Иггивлад.
– Говори дальше, - прервал его Игорь.
– Мне тоже не спалось, - продолжил бард, - и я сложил о тебе, великий князь, песню. Но гусли у
меня пока поломаны… Я потом починю. Можешь ли ты выслушать пока слова?
Слушать среди ночи стихи этого обалдуя, - тоже было несуразицей изрядной…
– Могу, - сказал князь.
И тот пустился тараторить своим сиповатым голосом:
– Ой, как воссияло солнце красное,
Да над всей над Русью раздольною,
Собирал Игорь-князь свою дружинушку
Воевать Царьград хитрокозненный…
Игорь цокнул языком и закусил губу, чтобы внешне оставаться чинным.
– Как сбирает Днепр воды малых рек,
Так собрал Игорь-князь рать несметную –
Стаю соколов вольнокрылую:
Русь, - что с речки Рось, северян - с десны,
И полян, и славян, и кривичей.
Снарядил солнце-князь десять тыщ ладей…
Ну здесь Игорь не выдержал - расхохотался:
– Да пьян ты, что ли? Или счету не учен? Где ты десять тысяч ладей насчитал? Пойди лучше к берегу и наново все их перечти, а потом мне скажешь, сколько получилось.
– Я, князь, вовсе не пьян, - ничуть не смутившись растабарывал сочинитель, - поскольку ты вина до конца похода не даешь, а у этих, степных зверюшек, ничего, кроме кумыса не выпросишь. А кумысу нужно выпить, чтобы захмелеть, два ведра.
– Вот я и смотрю, что два ведра ты в себя поместил, коли со счету сбился.
– Князь! – проникновеннейше выговорил песнопевец. – Это же специальный такой способ
художества, которым владеют только очень даровитые сочинители. Греки называют такой способ «хиперболе». Я видел, видел, поди, что лодок у нас две сотни с небольшим, вместе с теми, что к нам дорогой пристали… Но для художества…
– Хорошо. Хорошо, - наконец перестал посмеиваться Игорь.
Иггивлад готов был продолжать:
– Да, так вот… Снарядил солнце-князь десять тыщ ладей…
– Нет-нет-нет! – вновь захрюкал от смеха Игорь. – Хватит уже! Это ты потом мне расскажешь.
Когда гусли починишь. Теперь спать пора.
А на следующее утро, когда князь вышел из юрты, проспав добрый час лишнего, - вся обозримая на этом берегу степь была черна от воистину не поддающихся никакому исчислению полчищ степняков. И сердце Игоря возликовало.