Русалки белого озера
Шрифт:
Анна заметила в углу соседней комнаты, дверь которой была открыта, рубаху и шапку. Она схватила их и всучила в руки Пашке.
– Переодевайся! – приказала она. – Ты должен выглядеть как обычный подросток в 1799 году. А то твой тренировочный костюм сразу в глаза бросается!
Пашка живо стянул с себя штаны, а потом вдруг смущенно произнес:
– Ты только отвернись и не подсматривай!
Анна отвернулась, а Пашка продолжил стрекотать:
– А что, мы в самом деле в 1799 году? Круто! Когда мои кореша узнают, они просто в отпаде будут!
– Кореша
Она намеренно сгустила краски, однако это возымело требуемый эффект. Сраженный новостью о Кольке, Пашка переоделся и, скомкав свой тренировочный костюм, тихо спросил:
– А это куда девать? Он ведь как фирменный, настоящий, не подделка…
Анна повесила одежду на крюк вместо той, в которую теперь был облачен Пашка. Вряд ли наличие тренировочного костюма в 1799 году сильно нарушит баланс пространственно-временного континуума.
Она критически осмотрела Пашку, отвязала от своего чепца ленту и подпоясала им парнишку, словно кушаком. Пашка шмыгнул носом, провел по нему грязноватым рукавом, и Анна рассмеялась. Пашка обиженно спросил:
– Чего смеешься? Что, выгляжу как клоун в цирке?
– Наоборот, как постреленок из рассказов Пушкина! – ответила Анна и перевела взгляд на ноги Пашки. Он был по-прежнему обут в модные кроссовки. Но не заставлять же его надевать лапти! Все равно они долго в прошлом задерживаться не намеревались.
– Не любил я этого Пушкина, теперь понятно почему! – вздохнул Пашка, а Анна засмеялась еще сильнее. Тут до них донеслись голоса, и девушка притихла. Пашка вырвал у нее пистолет и направил на вход в конюшню.
– Раз его сиятельство так хочет, значит, и быть посему! – раздался визгливый голос, и Анна поняла, что это управляющий Захар Архипович.
Анна видела, как палец Пашки лег на спусковой крючок. Не хватало еще, чтобы подросток, перепугавшись, открыл стрельбу! Ведь погибнут пусть и не очень приятные, но невинные люди. Да и патронов осталось немного – рано или поздно здешняя орава одолеет их численным превосходством.
– Не делай этого! – произнесла девушка, но Пашка упрямо мотнул головой. Он был готов буквально ко всему. Тогда Анна быстро встала перед ним, закрывая собой дуло. Пашка вытаращился на нее, а Анна приложила к губам палец.
– Его сиятельство желает, чтобы вы не спускали глаз с этого ирода! – продолжил управляющий. – Только вести беседы с ним строго запрещено. Потому что он, как сладкоречивая сирена, заманит вас в свои сети. Поняли меня, остолопы?
Раздался мужицкий гул – несколько голосов подтвердили, что поняли. Управляющий перешагнул порог конюшни и явно двинулся к комнатушке, в которой должен был сидеть Пашка. Вот именно – должен был! Но сейчас-то он находился на свободе! И Анна даже не представляла себе, что учинит сей нервный тип в красном камзоле, когда поймет, что птичка упорхнула.
Однако на полпути Захар Архипович замер и, потерев переносицу, громко произнес:
– Ну что, ирод, сидишь и горюешь о своей участи? Ну сиди, сиди! Его сиятельство тобой лично займется!
Управляющий явно струсил и не отправился к месту заточения Пашки, предпочтя разыграть спектакль перед мужиками, которые почтительно замерли около входа на конюшню и не могли видеть, в самом ли деле Захар Архипович находился около комнаты с пленником или нет.
Вслед за этим управляющий удалился, и со двора донесся его грозный, пискливый голос:
– Ну что, все ясно, остолопы? И смотрите у меня – если ирод сбежит, вас всех плетями засекут! До смерти! Потому что сей пленник – враг Отчизны нашей, кощунник и зложелатель здоровью нашего великого императора Павла Петровича!
Мужики загудели, что никого к конюшне не подпустят, и Захар удалился. Анна и Пашка осторожно выглянули из-за одного из стойл: покинуть конюшню представлялось малореальным. Потому что мужики, вооруженные топорами и косами, расположились прямо около входа. И было их человек шесть-семь.
Тогда Анна указала на коридор, который вел куда-то вдаль. Они миновали его, оказались на другой стороне конюшни. Там, на самом верху, в стене виднелось небольшое оконце.
Пашка – настоящий джентльмен! – подсадил Анну и помог ей забраться на окно. А затем и сам подтянулся и оказался, как и девушка, на крыше конюшни. Уже окончательно стемнело, однако дворец был освещен пламенем факелов.
Беглецы прошлись по крыше, а затем слезли с нее там, где их никто не мог увидеть. Первым спрыгнул Пашка, за ним последовала Анна. Однако, как назло, в этот момент кусты зашевелились, и оттуда показался Мишель, а следом за ним – розовощекая деревенская молодуха, которую он называл Василисой.
Анна приземлилась прямо перед ними. Мишель завопил дурным голосом и, крича что-то о нечистой силе, ведьме и живых мертвецах, дал деру. Молодуха же, которую кавалер в кустах явно тискал, издала протяжный стон, однако, в отличие от Амалии Карловны, в обморок не повалилась и, крестясь и бормоча молитву, попятилась задом.
– Сгинь, ведьма, сгинь, окаянная! – донеслось до Анны, и она вдруг подумала, как комично и в то же время ужасно, должно быть, выглядело ее приземление с крыши: в темноте на молодуху и кавалера падает с неба особа в развевающемся шлафроке и чепце с диким выражением лица.
Но на подмогу Анне пришел Пашка, который, воя, ринулся на молодуху. Та, заорав благим матом, все-таки повалилась в обморок, а Анна дала Пашке легкий подзатыльник и укоризненно заметила:
– Зачем ты так ее испугал? Она же теперь, может, заикой на всю жизнь останется!
Пашка посмотрел на молодуху и заметил:
– Ну, с таким бампером может даже окосеть. Все равно от мужиков отбоя не будет!
Анна хотела было возразить нахальному мальчишке, но тут со стороны двора послышались голоса, замелькали во тьме факелы, которые, видимо, несли мужики. До беглецов донесся возбужденный голос Мишеля.