Шрифт:
Человеку редкой души и большого сердца – моей Иришке
Основано на реально вымышленных событиях. Совпадения имён, названий, дат и фактов надлежит считать исключительно случайными.
Пролог
Плотно, шибко плотно, не разомкнуть, переплетаются судьбы людей и государств. Но что удивительно! Людей-то вон сколько, и все разные, каждый по-своему
Виной всему несоразмерность двух составляющих этого сплетения – человека и государства. Государство – это ведь какая махина, мощь и громадина! Что на его фоне один-то человек, пусть даже очень крупный и значимый? Капля в море, песчинка в пустыне, травинка в степи.
Немудрено поэтому, что в скрутке с толстенным и длиннющим государственным канатом тонюсенький и крохотный волосок людской можно обнаружить разве что только с лупой, затратив уйму усилий, да и то далеко не всегда. За колоссальной спиной великана-государства не разглядеть мизерные фигурки его верноподданных.
Ниточка судьбы человеческой, попадающая на прядильный станок государства, изначально обречена на то, чтобы затеряться в миллионах волокон гигантского, всеобъемлющего и всепоглощающего полотна.
Хорошо, если ткань эта первосортная, качественная. Добротное сукно, бархатный хлопок, нежный шёлк. Ворсинкам, образующим материалы эти, должно быть в таком окружении вполне комфортно. Радуются они жизни и вправе благодарить небеса за то, что вплели их в такую уютную, цивилизованную среду обитания.
А что делать, если холст родины оказывается с изъяном? Если материя, в которую при рождении заворачивают, не натуральная, не созданная природой, а грубая
синтетика, сварганенная руками алхимиков, опасная для здоровья, с канцерогенными, не исключено, свойствами? Землю-то ведь, на которой появляешься на свет божий, как и родителей, не выбирают.
Государство твоё – это жизнь и судьба твоя, твоя история, твоё время. А от времени не спрятаться, не ускользнуть. Убежать попытаешься – настигнет оно тебя если не на втором, то на третьем светофоре. Можно, правда, обидевшись на весь мир окружающий, не подавать государству руку, делать вид, что незнакомы, но что толку? Так и жить, с жизнью не здороваясь?
Вот и старается жаждущий перемен правдами и неправдами разомкнуть крепкие объятия отечества, освободиться от опеки родного государства. Да не тут-то было! Силы ведь заведомо неравные. Немногим удаётся преодолеть обычаи и нравы эпохи, выпавшие на их долю. Отеческие устои всегда одержат победу.
Так что, может быть, лучше не брыкаться? Себе дороже. Ведь не случайно сказывают – чему быть, того не миновать. Что на роду написано, от того не уйти. Да и так ли уж она плоха – роль невольника государства, заложника времени? Ко всему приспосабливается человек, вырабатывая привычку, которая становится второй его натурой.
Часть первая
Глава I
Всю субботу 8 января 1905 года Георгий Аполлонович Гапон провёл в разъездах с одного питерского предприятия на другое. На Путиловском заводе, в мастерских Николаевской железной дороги, в цехах Невской мануфактуры, да и на многих других промышленных объектах столицы, присоединившихся к всеобщей забастовке, – везде его встречали с распростёртыми объятиями, под гром аплодисментов, как положено разве что самым знатным персонам из царствующей фамилии.
Большевики, меньшевики и прочие партийцы завидовали и недоумевали, каким таким образом доселе неизвестному и незамеченному в политических баталиях 34-летнему выходцу из провинциальной Полтавы удалось, едва ступив на землю столицы, реализовать мечту всех борцов с царским режимом – с ходу создать мощное «Собрание русских фабрично-заводских рабочих», завоевать за короткое время небывалую популярность и повести за собой широкие народные массы. Левые и правые, либералы и радикалы, революционеры и реформаторы остолбенели от удивительной напористости пришельца, который, казалось, способен стать стержнем их объединения в единое целое. Перед российской оппозицией замаячил уникальный шанс избавиться от врождённого порока – жуткой раздробленности и агрессивного противостояния отдельных её отрядов.
По воспоминаниям, оставленным потомкам многочисленными очевидцами тех событий, Гапон обладал какой-то сверхъестественной магической силой, которая воздействовала на его слушателей религиозно-мистическим образом. Ни один из последующих великих три-
бунов отечества, ни картавый Ильич с оглушительным Троцким и мелодичным Бухариным, ни тем более медлительный Иосиф Виссарионович, ни любитель крепкой народной речи Хрущёв, ни Горбачёв с неправильными ударениями, ни уверенный в себе и своём окружении Владимир Владимирович Путин или страстный разоблачитель Алексей Анатольевич Навальный, не сгодились бы как ораторы, судя по свидетельским показаниям тех лет, и в подмётки этому уникальному Цицерону начала XX века.
По ходу его искромётных речей люди возбуждались чуть ли не до умопомрачения, рыдали навзрыд, впадали в исступление и обмороки, женщины протягивали для благословения младенцев, мужчины клялись крестом в вечной преданности. У квартиры Георгия Аполлоновича круглосуточно дежурили несколько сотен молодцов ради охраны своего кумира.
Яркая, ослепительная внешность – длинные, вьющиеся, чёрные, как смоль, волосы с аккуратно подстриженной бородкой, магнетический взгляд, большие глаза, которые словно заглядывали в душу всем, кто встречался на его пути, – стройная, худощавая фигура, облачённая в рясу священника, но совсем не соответствовавшая типичному народному образу толстого и пузатого попа, производили неизгладимое впечатление.
Современники называли Гапона русским Христом, Пророком, ниспосланным Богом для выправления многострадальной линии жизни Российской империи. Даже его фамилия, переводившаяся с украинского на русский как «Агафон», а на греческом означавшая «добрый», «благой», казалось, говорила сама за себя.
Но, разумеется, первоосновой нарождавшейся всенародной любви стали его пламенные выступления в защиту интересов трудового люда. Почти весь разночинный Петербург с редким одобрительным единодушием воспринял его замысел в воскресенье 9 января устроить мирное шествие верноподданных и прямо на Дворцовой площади, перед резиденцией императора, передать в руки лично царю-батюшке челобитную о правах трудящихся.