Шрифт:
I
Через снеговой перевал
Опять приходится прорезать насквозь нашу необъятную южную равнину, — эту новооткрытую русскую Америку, в которой земля с каждым годом поднимается в цене словно на каком-нибудь соблазнительном аукционе, и которой бесплодные глины и пески распродаются теперь чуть не по квадратным саженям, как почва Берлина или Лондона, потому что всякий хозяин, всякий покупатель и предприниматель ждет здесь на всяком шагу неистощимых залежей железа, или угля, а то, пожалуй, чего-нибудь и поценнее, в роде меди или ртути… Эти минеральные богатства, это обращение недавно еще пустынных, степных пастбищ, облегающих на необозримое пространство Азовское море и низовья Донца и Дона, — в деятельную и густонаселенную горнозаводскую страну, прорванную густою сетью железных дорог, день и ночь дымящую своими черными трубами и залитую электрическими огнями, будто улица большого города, — резко перевернули экономическое положение не только местного населения, но и целой южной половины России; переместились центры торговой и промышленной жизни, установились могучие течения рабочей силы в новых направлениях: оделенные полубесплодными наделами мужички, продав под заводы и шахты своя неудобья, обратились в зажиточных собственников купленных на стороне обширных и плодородных земельных участков, а иные прямо в подрядчиков и капиталистов, — а попутно развилось сильное
От века излюбленная пшеничка, подсолнух или лен, перестали уже быть центром вращения всех хозяйственных помыслов и забот степного жителя, и он на опыте убедился в справедливости своеобразно понятого им евангельского изречения: «не о хлебе едином будет жив человек», ибо камень стал его кормить гораздо сытнее и надежнее, чем кормил прежде хлеб.
Но, однако, в этой «новой России», так мало похожей на старую соломенную Русь, и гораздо более сходной с Америкой или Бельгией, — до русского рта доходят сравнительно скудные струйки от тех молочных рек, которые потекли в последнее время из каменных недр ее. Я с любопытством остановился на поучительных статистических цифрах, который как нарочно попались мне при самой поездке моей через этот край будущего в одной из местных газет («Приазовский Край»). Просвещенные европейцы, как оказывается, до того облюбили нашу невежественную страну снегов и медведей, что переносят сюда мало-по-малу главную массу своих иноземных промышленных предприятий. Одни бельгийцы, напр., к 1 января 1899 г. основали на Руси 113 различных предприятий, ценностью в 350 миллионов франков, между тем как во всей остальной Европе у них только 45 предприятий на 324 миллиона. Из числа 113 бельгийских предприятий — на юге России 71, а собственно в Приазовском крае — 23 с 82 миллионами франков. Особенно сильно стала развиваться у нас бельгийская промышленность с 1895 г., когда в один год основалось 20 различных предприятий, в том числе 8 крупнейших на юге: донецкие, прохоровские, луганские и варваро-польские каменноугольные копи, донецкое общество металлических изделий, екатеринославский и франко-русский литейные заводы и сантуриновское стеклянное производство, с капиталом в сложности 37.700.000 франков; в 1896 г. возникли еще 7 таких же ценных бельгийских предприятий: успенские доменные печи, луганские финифтяные изделия, железопрокатный завод в Константиновке, гончарное общество «Керамика» в Григорьевке, донецкий стеклоделательный завод, горловский завод строительных материалов и фабрика инструментов в Луганске. В 1897 г. прибавилось еще 4 предприятия на 10 миллионов; в 1898 г. по всей России основалось 35 новых промышленных предприятий бельгийцев, и из них на долю юга пришлось 17 миллионов франков, размещенных также в 4 предприятия. Насколько выгоден для иностранцев этот дружный поход их на богатства, сокрытая в недрах беспечной земли русской, — могут показать те же статистические цифры.
Так, в 1898 г. только с 14 предприятий, ценностью в 53 миллиона, получилось чистой прибыли 3 миллиона франков; вообще же барыш предпринимателей доходит до 8-25 %.
У нас до сих пор в повременной печати и различных экономических обществах ведется горячий спор о том, полезно или вредно допускать к разработке наших природных богатств иностранные капиталы. Судьба нашего юга доказывает до очевидности, что без иностранных капиталов, иностранного знания, иностранной предприимчивости, — новороссийские степи наши до сих пор оставались бы пустырями, на которых бродили бы овцы да гнездились овражки. Конечно, они оставались бы, вместе с тем, и непочатым источником будущего богатства, которое, без сомнения, попало бы когда-нибудь и в чисто-русские руки, как дедовская кубышка, запрятанная в потайной ящик и не приносящая дохода, но зато и совсем не растраченная.
Пока кубышка не разыскана, ее неприкосновенность имеет свое оправдание. Но раз она на виду, раз нам указали ее, — странно было бы оставлять ее лежать бездеятельно еще на многие годы, в то время как столько настоятельных народных нужд требуют своего удовлетворения. Если же сами мы не хотели или не в силах рискнуть миллионами для добычи новых миллионов, то было бы безумно отгонять от этого риска тех, у кого больше смелости, сил и уменья, — иначе сказать, лежа на сене, не давать его есть ни себе, ни другим… Какие бы себялюбивые расчеты ни руководили иностранными предпринимателями, все-таки они не в состоянии поглотить одни все выгоды своих предприятий; все-таки вокруг них, рядом с ними, неизбежно создадутся местные интересы всякого рода, которые потянут в свою сторону все, что будет можно; возрастут вокруг цены имуществ, поднимется заработная плата, проведутся всем нужные железные дороги, телеграфы и телефоны, откроется поблизости сбыт и покупка множества необходимых предметов и широкий рынок для помещения труда, укоренятся в местности полезные знания и привычки, ощутится усиленный прилив денег в местности, умножится и обогатится население…
Конечно, если бы это могло достигнуться своими собственными русскими капиталами и своими собственными русскими руками, то было бы еще для нас выгоднее, так как доходы этих предприятий оставались бы всецело в родной стране. Но ведь нам приходится большею частью выбирать не между русским и иностранным капиталом, а между иностранным капиталом и — ничем. Не делать ничего — во всяком случай предприятие наименее выгодное из всех. Нельзя не сознаться, что если русские капиталы и стали обнаруживать в последнее время какую-нибудь живучесть и наклонность к движению, то в значительной мере подстегнутые опасным для них соперничеством иностранцев, жадно захватывающих все лакомые кусочки, которые лежат сколько-нибудь плохо. Да и научились русские капиталисты искусству устраивать выгодные предприятия у тех же иностранцев, без которых вряд ли так скоро сумели бы они усовершенствовать свои производства и состязаться с ними же на одном поле.
Если, с одной стороны, не следует слишком расширять опасного для нравственного чувства человека смысла поговорки: «деньги запаха не имеют», то, с другой стороны, несправедливо было бы и излишне преувеличивать преимущества своих родных предприятий над иностранными. Страсть к наживе, стремление продать дорого и купить дешево, — свойственны почти в одинаковой степени всем людям, к какой бы народности ни принадлежали они, — и, как показывает долговременный опыт, русский заводчик, фабрикант и торговец, охраняемые таможенною политикою и высокими тарифами от иностранного соперничества, — весьма мало руководствуются сознанием того, что они работают для своего родного народа, а стараются, как и все, воспользоваться удобствами своего исключительного положения единственно для собственных выгод.
Поэтому вопрос о допущении иностранных капиталов в нашу промышленность, — по мнению моему, должен быть сведен только к тем мерам осторожности, которые необходимо должны быть приняты правительством, чтобы по возможности ослабить невыгодные стороны денежного участия иностранцев в экономической жизни России и увеличить выгоды этого участия для русского населения. Иначе сказать, требуется разумная законодательная разработка тех условий, при которых может разрешаться иностранцу основание тех или других промышленных предприятий в нашем отечестве, и которые обеспечивали бы одинаково как местных жителей, ищущих выгодного заработка, так и интересы казны…
В Владикавказ приехали мы глубокою ночью. Заехали в почтовую гостиницу, чтобы быть ближе к дилижансу и раньше выехать по военно-грузинской дороге, но там — ни одного свободного уголка. Извозчик повез нас в гостиницу «Империал», и, воспользовавшись полуночным часом, стянул с нас за доставку с вокзала целых два рубля. Гостиница чистенькая, и за 3 р. 50 к. нам с женою отвели весьма приличный номер. Дорогою, в вагоне, мы познакомились с полковником генерального штаба Б., по проекту которого недавно происходили весьма поучительные манёвры войск на Гунибе, Гунзахе и других местах былых боевых подвигов русской армии; маневры эти произведены были теми именно частями войск, теми славными полками, ширванским, апшеронским и другими, которых геройскою храбростью были покорены, десятки лет тому назад, неприступные горы и неукротимые племена Дагестана. Молодые солдатики, — наследники кавказских ветеранов, — должны были проделать те же самые переходы и те же приемы осады и приступа, какими был взят в старое время Гуниб и другие твердыни лезгин и чеченцев, так что они собственным опытом и воочию изучили историю знаменитых кампаний Кавказа, ощупав своими руками и излазав своими ногами скалы, обагренные геройскою кровью русских и горцев. Идея таких манёвров в высшей степени счастливая и заслуживает подражания. Полковник Б. познакомил нас и с составленным им подробным описанием этого характерного похода, тщательно изданным и снабженным множеством интересных фототипий, снятых с натуры и изображающих много исторических местностей и бытовых сцен. Нельзя не отнестись с искренним сочувствием к тому просвещенному и разумному направлению, которое вообще отличает наше военное ведомство со времен замечательного руководителя его, Д. А. Милютина, и которое было бы еще приятнее встретить в специальном ведомстве, заведующем просвещением нашего народа. Тот же полковник Б. основал в Владикавказе очень полезное «Общество физического развития детей», которое устроило при городском саде особый сад для гимнастики и игр всякого рода. Заинтересовавшись этим воспитательным учреждением по рассказу его главного руководителя, мы с женою рано утром пошли осмотреть его, благо городской сад — на той же улице, как и гостиница «Империал», и всего в нескольких шагах от нее. Пройдя тенистые аллеи городского сада, мы очутились над низменною поляною, среди которой катил свои очень смирные теперь воды прославленный поэтами Терек. Почти вся эта местность отвоевана у ложа капризной реки, воды которой катят целые груды нагрызенных ими в горах камней и гальки, и мало-по-малу, сами заваливая ими свое собственное русло, перебираются потом в другое, там в третье и так дальше, так что вокруг узенькой тесемочки летних вод Терека всегда лежит целая широкая равнина сухого щебня, заливаемая во время дождей и таянии снегов. Вот эту-то каменную низину и обратил с помощью плотин предприимчивый председатель «детского общества» — в роскошный сад с прудками, мостиками, цветниками, оранжереями, аллеями, террасами и павильонами в арабско-персидском стиле; гигантские шаги, гимнастические приборы всякого рода, крокеты, кегли, lawn-tennis, готовы здесь к услугам детей и взрослых. На хорошеньком скалистом островке, среди озерка, сделанном из глыб дикого камня и туфа, всевозможные местные звери и птицы: туры, медведи, шакалы, лани, олени, орлы… Лебеди свободно плавают по глади прудков, отененных деревьями. Весь город собирается сюда по вечерам на музыку и присутствует при упражнении своих детей, в которых принимают участие и многие взрослые.
Общество считает в своем составе значительное число членов и обладает уже изрядными средствами, которые помогают ему постоянно расширять и совершенствовать свое симпатичное предприятие. Этот утешительный результат достигнут, главным образом, энергиею и любовным отношением к делу одного просвещенного и практичного человека, и в высшей степени желательно, чтобы его пример нашел у нас подражателей в других городах.
Город Владикавказ — чистенький и красивый и не имеет общего шаблона наших губернских городов. Характерную физиономию придает ему чудная перспектива кавказских гор, на глубоком фоне которых живописно вырезаются все его постройки и поросли. Зеленый, тенистый бульвар тянется по середине главной улицы и украшает город гораздо лучше всех палат и храмов. Все улицы вымощены, тротуары превосходные, извозчики все в колясках и гораздо приличнее московских и петербургских. Какое, вообще, сравнение с тем жалким Владикавказом, который я видел в 1868 году, посетив его в первый раз!
Бумага начальника почтового округа, любезно присланная из Тифлиса, сильно ускорила наш отъезд и заранее обеспечила нам удобную четырехместную коляску, которую не всегда можно найти здесь, если не заказать вперед за несколько дней. Впрочем, теперь сезон кавказских поездок давно закончен, и уже не встречается тех затруднений, на которые нередко жалуются путешественники, попадающие сюда в горячее время. Громоздкий багаж наш с трудом поместился в просторный экипаж, хорошо приноровленный к русским путевым обычаям. Выезжаем мы очень торжественно, с нанятым для сего случая величественным седоусым кондуктором, георгиевским кавалером из терских казаков. У него все почтовые документы, у него на перевязи медная труба иерихонская, в которую он немилосердно трубит при всякой встрече повозок и верховых. Его строгий казенный вид и оглушительные трубные звуки производят, по-видимому, подобающее впечатление на едущих по дороге туземцев, потому что, заслышав их, они торопливо сворачивают с шоссе свои грузные арбы, иногда прямо в обрыв или в ров, и проворно раздвигают в обе стороны свои верховые кавалькады, — предполагая, вероятно, что с кондуктором и трубами могут ездить только большие начальники, которым нельзя не дать дороги… Удобно тем, что никто не мешает вам проехать, что вы не знаете никаких хлопот на станциях и с ямщиками, и в случае каких-нибудь неприятных встреч — все-таки имеете около себя надежного вооруженного человека. А кроме того, такие люди — очень полезные путеводители, хорошо знающие все, что встречается вам на дороге. Да и едете вы с кондуктором несравненно быстрее, без всяких задержек. Нам, правда, помогал в этом безостановочном движении со станции на станцию, главным образом, приказ почтового начальства, разосланный по станциям, и бумага от того же начальства, предъявляемая прежде всего кондуктором каждому станционному смотрителю. От того мы едва успевали войти на станцию, как уже новый четверик стоял впряженный в коляску. Приняв все это во внимание, не следует жалеть нескольких лишних рублей, которые вы прибавите почте за кондуктора и израсходуете на его пропитание и на неизбежную «на водку» ему по окончании пути. Всего от Владикавказа до Тифлиса взяли с нас за коляску четвериком и «проводника» — 62 р. 50 к. Если прибавить к этому шоссейный сбор, да рублей семь на содержание кондуктора и на водку ему, ямщикам и старостам, то почтовые расходы военно-грузинской дороги, не считая, разумеется, ночлегов и еды, обойдутся немного более семидесяти рублей.