Русская деревня. Быт и нравы
Шрифт:
Пожалуй, в современной жизни больше всего огорчает стариков разрушение связей между людьми, их обособление, закрытость каждой семьи для других. Контакты между людьми стали трудными. Такой раскрытости души и искренности чувств, как раньше, старые крестьяне не видят совсем. Ностальгия, тоска по радости человеческого общения, такого же свободного и легкого, как в прошлом, ощущаются во всех без исключения беседах.
А. Е. Кочкина (1923): «Отношения между соседями были вполне доброжелательные. Очень часто на огонек заходил сосед к соседу, особенно в зимние вечера. Посидеть, поговорить о крестьянских делах, о предстоящих работах, поделиться планами, мнениями, посоветоваться. У женщин-соседок тоже были свои разговоры о детях, о предстоящих зимних делах, о
Среди множества соседей и приятелей друзей близких, закадычных и сердечных было не много. Им-то уж, как правило, открывали свою душу до донышка, говорили обо всем — что можно и что нельзя. Анна Васильевна Мельчакова (1911) хорошо помнит свою ближайшую подругу: «Я все больше к Лиде, соседке, ходила. Друг без дружки не могли; что испечем, сварим ли, так все вместе соберемся и сидим болтаем. То она ко мне в гости придет, то я к ней. Я надолго настряпаю дома, да и уйду к ней ночевать. Любили мы с ней поболтать, до чего уж любили. Всех переберем по косточкам. А бывало, и подшутим над кем, наговорим чего-нибудь. Нет, не зло шутили, по-хорошему. Да и обсуждали по-соседски, по-своему, не в обиду кому. Языком зря чесать любили только бабки старые да молодежь немного».
Как ни странно, при такой открытости стеснялись зачастую соседей гораздо больше, чем сейчас. Общественное мнение было очень действенным. Неписаный кодекс поведения, крестьянской морали соблюдался скрупулезно. Не дай Бог в чем-нибудь его нарушить! А. В. Кропанева (1914): «Раньше, конечно, очень боялись соседей и всех кто жил в деревне. Не боялись, а как-то на глазах у соседей ничего страмного не делали. Девки-то, конечно уж, не курили, как сейчас. Ой, да раньше бы им за это глаза вытыкали. Но были же, конечно, всякие. Так, конечно, ходили в гости друг к другу и в другие деревни — кто с кем роднился. Соберутся, напляшутся досыта, как было весело. Но я не могу даже вспомнить случая, чтобы кто-нибудь из родни сделал что-то плохое, некрасивое. Все дорожили честью своей. Семья была большая, а все какие хорошие были! Я даже сейчас как-то удивляюсь этому».
Естественно, что деревня внутри себя была очень неоднородна: были люди зажиточные и не очень, беднота, вдовы, сироты, рыбаки, нищие. Дружились, как правило, люди равные по общественному положению. Тем не менее к почету, уважению односельчан стремились все. Не всем, правда, удавалось достичь его. Н. К. Вычугжанина (1913) рассуждает: «А раньше в деревне почетом и уважением пользовались те, у кого хозяйство было справное, семья большая и дружная, а те, кто и в поле так себе работники, и дома к бутылке тянулись, то в деревне они были очень непочитаемы».
Впрочем, чем меньше деревня, тем больше равенства было в отношениях между соседями. Нельзя забывать и то, что во многих небольших деревнях все жители были родственниками, порой вся деревня имела одну, две фамилии. Народ, впрочем, был изобретательный, иногда фамилий соседей и не помнили — всех звали по прозвищам.
Прозвища, клички, названия
В деревне у всего было свое, очень меткое название: у колодца, улицы, холма, ключа, поля… каждый человек имел свое прозвище, переданное по родству или связанное с каким-то случаем, характерными особенностями этого человека, родом его занятий. Порой эти прозвища передавались от деда к внукам, служили основой при офамиливании населения. Человек в деревенском мире раскрывался многообразно, смотрелся очень выпукло, четко. И относились-то к каждому человеку с вниманием, бережно перебирая все его характерные черточки. Как в мозаике, каждый человек в небольшой общности был неповторим и нужен деревенскому миру. «Людей в деревне было вроде бы и много, но каждый был на своем месте, и никем другим его не заменишь. Помню, бабушка моя незаменимым человеком считалась. Как дело какое нужно провернуть — все к ней бежали советоваться…» (К. П. Городилова, 1910). Каждый сосед был занятен окружающим какой-то своей, на других не похожей стороной, мастерством. Оригинальность эту человеческую видели и ценили.
Прозвище часто никак не умаляло достоинств человека, а просто отличало его от других — делало его уникальным, единственным в своем роде. Ведь если в деревне Куричата, как вспоминает В. И. Курочкин (1918), перед войной в 20 домах деревни жило 15 Иванов — их надо было друг от друга как-то отличать. Вот и выглядели изюминку — непохожесть в характере. «В отношении прозвищ были такие, например Иван-Фокус. Этот человек был очень энергичным, знал много разных присказок, иногда любил похвастать и пофантазировать, но он был не вредный, добродушный, и к нему все относились хорошо. Или второй — Федор-Верес. Известно, что если поджечь верес, на огне он сильно трещит и от него сыплются искры. Так вот, тот человек был очень вспыльчив и горяч, и потому его так прозвали. Но как хозяин и работник он был нормальный, и соседи уважали его и хорошо к нему относились» (Н. Ф. Ситников, 1926).
Заработать иное прозвище было трудно, а от другого и потомки не знали, как отмыться. Е. Г. Зонова (1923) помнит: «Не было ни одного двора в деревне, чтобы не было прозвища. Чаще они отражали характер людей, а иногда давались после какого-нибудь случая. Так, например, были “козлы” — однажды одного из членов семьи сбил с ног козел. “Ворона” —вел себя как ротозей. “Красный гриб” —красивый был парень. “Зайцы” —были очень трусливые люди, рано запирали дверь, а когда ложились спать, то рядом всегда у них было ружье. “Веретено”— были высокие, бойкие, изворотливые люди».
Такой перечень можно продолжать очень долго. «В одной семье плели лапти, так их и называли — Лапоть. Другие охотились на зайцев, так и осталась на них кличка “Зайцы” (Боря Заяц, Коля Заяц — это сыновья). Был у нас в деревне Федюня Суковатка. Нас называли “елками”, потому что были высокие. Пересторониных звали “варнаками”. Клички давали обычно по тому, чем больше занимались люди, или попадали в какую-нибудь историю. Клички передавались из поколения в поколение. Был Коля Резака. Дед его зарезал свою сестру» (В. А. Пестова, 1921).
Ю. П. Лаптева (1921) из деревни Воронино рассказывает: «У нас в деревне почти всем народ дал прозвища. Отца нашего, к примеру, звали “барином”, а нас “бариненками”. Отец-то больно шибко любил снаряжаться, даже подушку подвязывал на пузо под кафтан для пущей важности — вот и назвали “барином”».
Иногда человек получал кличку за то, что слишком сильно выделялся чем-то среди соседей. С. П. Желвакова (1917) и сегодня, вспоминая это, улыбается: «Дядю Ваню звали Ваня Турок. Пришли к нему — так же в школе учились, какие-то пожертвования собирали, — а у него дом большой был, на две половины, и в горнице лошадь жила. Мы пришли — так и удивились!» У женщин, впрочем, отдельных прозвищ, как правило, не бывало. Их называли по именам мужей — Маруся Федиха, Анна Мишиха, Павлина Васиха. Выделяли, впрочем, кое-где вдов — владелиц крестьянского хозяйства. Они имели и право голоса на сходе. Прозвище, кличка не снижали уважения соседей к человеку.
Бывало, правда очень редко, и так, что прозвища своим однодеревенцам давал один человек. Чаще всего это был крестьянин с устойчивой репутацией чудака. Ему прощалось многое — за то, что умел развеселить народ. Татьяна Петровна Соколова рассказывает: «В деревне у нас был один чудак, Роман Филиппович. Все чудил. Придет, сядет пить чай, палец в кружку сунет, если чай не горячий — пьет. “Нес, — говорит, — ягод вам, да по дороге все расплескал”. Мой крестный был. Смешил народ, рассказывал все какие-нибудь небылицы. Всем прозвища надавал, каждому мужику. Андрейка — Немой, немо говорил. Афониха — Кукиш, не знаю, почему он ее так назвал, вдовой она была. Алеша — Рыбник, у него нижняя губа отвисла, как у рыбы. Костя — Пакля, у него рука была какая-то изогнутая. Санко — Мазилка, он каждый год пол красил. Ванька— Волк, хитрый, наверное, жадный был. Денис — Захлеба».