Русская Доктрина
Шрифт:
Верхние пределы численности ведущих религиозных групп нашей страны выглядят следующим образом:
Православные христиане - 86,5% (ок. 126 млн),
в том числе старообрядцы разных толков - 0,8% (1 млн)
Мусульмане - 10% (ок. 14,5 млн)
Армяно-григориане - 0,8% (ок. 1,1 млн)
Язычники - 0,5% (ок. 670 тыс.)
Католики - 0,35% (ок. 480 тыс.)
Лютеране и меннониты – 0,3% (ок. 430 тыс.)
Баптисты – 0,3% (ок. 430 тыс.)
Буддисты - 0,25% (ок. 380 тыс.)
Пятидесятники – 0,2% (ок. 300 тыс.)
Иудеи - 0,15% (230 тыс.)
Десять самых влиятельных религиозных организаций страны: Русская Православная Церковь, Федерация еврейских
В так называемых новых религиозных движениях (свидетели Иеговы, неопятидесятники, кришнаиты, мормоны, муниты, саентологи, бахаиты, сатанисты, последователи Виссариона, рерихианцы) числятся всего не более миллиона последователей.
В ряде случаев точная оценка количества верующих представляет большие затруднения. Так, например, весьма разноречивы оценки численности мусульман России, что вызывает нередко спекуляции вокруг данной темы (см. ниже). Зачастую представители религиозных меньшинств имеют склонность к завышению своей численности, в то время как доля православных христиан может быть завышена максимум на 10% – ведь в противном случае она превысит 100%. Запутать исследователя может и явная несогласованность мнений в пределах одной религиозной традиции – так, в ходе проведенного одной еврейской газетой опроса среди представителей иудейского истеблишмента, оценки численности евреев в России варьировали от 250 тысяч до 10 миллионов человек.
Полевые исследования последних лет определили некоторые факты, которые могут шокировать непосвященных: например, Татарстан сегодня – это преимущественно православная республика, в Туве шаманизм сильно потеснил буддизм, а некогда широко распространенный в Горном Алтае бурханизм практически вымер.
Итак, приведенные данные, даже если допустить их неточность, наглядно свидетельствуют, что Россия по общепринятым в мире понятиям не может считаться поликонфессиональной страной. Да, в России живут представители разных вероисповеданий, однако мы не можем ради 10% населения называть свое государство поликонфессиональным. Сейчас, когда в результате распада СССР у нас отсекли наши исконные земли, мы являемся, безусловно, русской и православной землей.
Признание этого факта не может ущемлять права и чувства неправославных верующих России. По верному замечанию К.П. Победоносцева: “ Доверие массы народа к правителям основано на вере, т.е. на единоверии народа с правительством, но и на простой уверенности в том, что правительство имеет веру и по вере действует. Поэтому даже язычники и магометане больше имеют доверия и уважения к такому правительству, которое стоит на твердых началах верования – какого бы то ни было, нежели к правительству, которое не признает своей веры и ко всем верованиям относится одинаково”.
3. Основные тенденции религиозной жизни России
1). Доля верующих в населении России постепенно растет, доля индифферентных и неверующих соответственно уменьшается. С одной стороны, все больше людей возвращаются в лоно традиционных религий, а с другой – число материалистов уменьшает активная пропаганда эзотерики и мистики. Количество убежденных атеистов, наиболее активные из которых объединены в сектоподобные ассоциации, сейчас ничтожно мало.
2). Высокая рождаемость у северокавказских мусульманских народов и активная иммиграция мусульман из Средней Азии и Закавказья во многом компенсируются русификацией и христианизацией большинства детей от смешанных браков, массовым переходом в христианство татар, башкир, казахов, адыгов и целого ряда других народов, а также постепенно увеличивающейся рождаемостью у этнически православных народов. Поэтому в ближайшее время вряд ли можно ожидать существенного увеличения доли истинных мусульман, хотя доля этнических мусульман, несомненно, будет расти.
3). По сравнению с 1989 годом значительно сократилось и продолжает сокращаться количество католиков, лютеран и меннонитов, в первую очередь – за счет активной эмиграции немцев и продолжающейся русификации поляков и литовцев. Прозелитическая миссия российских католиков, призванная хоть частично сохранить их позиции, заметными успехами не увенчалась – вряд ли сейчас община обращенных “русских католиков” насчитывает больше 10 тысяч человек.
4). Рост численности баптистов, адвентистов, евангельских христиан и других нехаризматических протестантов приостановился. Все более заметным становится отток их прихожан в харизматические группы, многие протестанты возвращаются в лоно Русской Православной Церкви. Практически исчерпаны резервы роста у мормонов, мунитов, сайентологов, кришнаитов и большинства других новых религиозных групп – их адресный контингент выработан, миссионерские методы устарели, а недобрая слава не позволяет эффективно использовать накопленные богатства. Относительно высокие темпы прироста сохраняют лишь свидетели Иеговы и неохаризматы, однако их ряды пополняются в основном за счет неверующих и баптистов с адвентистами.
5). Доля иудеев и традиционных буддистов падает. Сильное сокращение численности иудеев связано в первую очередь с продолжающейся эмиграцией и ассимиляцией евреев, а народы буддийской культуры переживают интенсивную христианизацию (в основном силами маргинальных протестантов) и экспансию шаманизма.
6). Доля традиционных язычников медленно растет, в то время как старообрядцы, истинно-православные христиане и сторонники других неканонических православных юрисдикций постепенно теряют свои позиции.
Среди других заметных тенденций современной религиозной жизни следует отметить следующие:
– кризис квазирелигиозной основы цивилизации Нового времени с его культом разума и технологии как способа устранения разрыва высшего и земного планов бытия приводит к естественному обращению вчерашних поборников этой квазирелигии к традиционным конфессиям либо к увлечению новейшими модерными верованиями, неоспиритуализмом и оккультизмом;
– тенденция на политизацию религий (имеется в виду не только и не столько “политический ислам”, который как раз не симптоматичен, а своеобразный либеральный стандарт религий, отстаивающих глобалистскую модель “свободы совести” и радикального экуменизма; так, значительная часть протестантских деноминаций, участвующих во Всемирном Совете Церквей, являются “политическими религиями”);
– тенденция на смещение акцентов в вере со священных предметов на социально-технологические, своеобразное смешение наукообразных и религиозных форм подачи духовного опыта;
– тенденция на наделение религиозных традиций функцией идентификации как основной: многие верования выступают в качестве “знамени”, “символа”, с помощью которого представители той или иной нации, этнической группы, исторической общности отличают себя от “чужих”, при этом собственно мистические и вероисповедные вопросы могут не иметь большого значения для таких номинальных верующих.