Русская Доктрина
Шрифт:
Соединение двух аспектов, двух образов – прообраза и идентичности, мистического алтаря и крепостной стены – задают формулу православной цивилизации: динамический консерватизм. Динамика внутреннего огня, живой трепет духовного ядра сочетаются в нем с твердостью камня, с качествами нерушимой цитадели. Однако дело было бы слишком просто, если бы динамический консерватизм православия сводился к двум составляющим. Оказывается, динамика мистического центра, оберегаемого толстой крепостной стеной, имеет невероятные соответствия с внешней динамикой, они пребывают в симфонии.
Представим себе модель государства, условную идеальную схему его: нации как крепости с прилежащими землями. Внутри крепости храм как средоточие государства, “святой алтарь”, литургия, духовенство, национальные святыни и праздники, снаружи – укрепления,
Динамика же проявляет себя одновременно и снаружи и внутри крепости. Внутри это таинство, совершающееся в алтаре. Это динамика глубоко традиционная, она не подлежит вмешательству извне, неподведомственна даже государю, но принадлежит Церкви. Священнослужители не руководят таинством, а “служат” ему, ибо в нем действует Сам Святой Дух. Однако есть и другая динамика – это внешняя среда, это враждебные и дружественные силы, которые так или иначе вторгаются в пределы государства. Государь стоит на страже крепости и алтаря, он руководит всей землей, всей ее жизнью с тем, чтобы таинство совершалось, крепость стояла, а внешняя динамика не становилась для его земли угрожающей, а по возможности была бы благоприятной – так постепенно осуществляется разумная и взвешенная экспансия государства. Экспансия нужна не столько из-за миссионерских и цивилизаторских претензий, сколько потому, что известно: не развивающееся и не наступающее государство обречено деградировать и стать объектом наступления извне.
Но самый сокровенный смысл динамического консерватизма заключается в мистической связи между внешней и внутренней динамикой. Дело в том, что внутренняя церковная динамика, динамика таинств и праздников, духовной жизни, творчества святых и пророков определяет внешнюю динамику царства. Слова “динамика”, “динамизм” в этом случае можно перевести как “подвиг”. Действительно, “подвижники православия”, преп. Сергий и его ученики, стали “прообразами” подвига воинов и первопроходцев. Инок Александр Пересвет, которого послал на ратный подвиг Преподобный, совместил в себе оба “подвига” – монашеский и воинский, внутренний и внешний. Духовное оружие было переведено в сталь оружия физического.
Отсюда, если смотреть в существо дела, и появляется православное учение о симфонии властей: царь не просто охраняет или оберегает Церковь. Он воспроизводит структуру динамического консерватизма на всех уровнях национальной жизни. Он преумножает и воспроизводит внутреннюю динамику вне алтаря, вне храма. Власть синхронизируетполитическое и духовное начала жизни нации. В этом смысле “динамический консерватизм” содержит в себе опять же два взгляда: с одной стороны, это обновляющийся консерватизм, вечно переоткрывающий себя, вечно готовый к откровению, с другой стороны, это внутренняя, консервативная динамика (“подвиг”), исключающая размывание извне и не принимающая навязываемый внешними силами ритм жизненных изменений. Динамический консерватизм является принципиально ритмозадающим, а не отвечающим; самодостаточным, а не зависимым от какого-то чуждого движения. Даже если давление внешних сил очень велико, динамический консерватизм, меняя многие свои цивилизационные параметры, меняя сам уровень давления внутри системы, все равно сохраняет ее целостность, синхронность внутреннего и внешнего движения, слаженность работы “двигателя и рулевого управления”, словом, все те свойства, без которых цивилизация просто пойдет вразнос.
Симфония есть синхрония и хор. В ней участвуют не двое (светская и духовная власть), а вся страна, каждый носитель национальной традиции синхронизируется в едином ритме, который задается православием – с его церковным календарем, праздниками, постами, богослужениями, колокольными звонами, крестными ходами, молебнами, а также и более тонкими, внутренними явлениями, которые вообще трудно поддаются описанию и определению. Собственно,
Церковь учит нас собороваться, собирать себя из своих немощей в силу, собираться и сосредотачиваться умом и сердцем. П.А. Флоренский писал по этому поводу: “Живя, мы соборуемся сами с собой – и в пространстве, и во времени, как целостный организм, собираемся воедино”.Это свойство православия мы бы назвали не соборностью, как обычно делают, а соборованием, по названию одного из таинств, самого загадочного и весьма значительного.
“Внутренняя симфония” государства пронизывала все его уровни, она создавала повсюду “двоицы” небесных посольств и земных домостроителей: монастырь и посад, храм и улица, походная церковь и армия. Вся жизнь проверялась на свою подлинность в двуглавой системе: власть и сила распоряжается, но духовная власть и совесть ее поправляет. “Внутренняя симфония” действует в превращенном виде и в государствах светских, изгнавших традиционные догматы. Хотя в таких государствах источник мистического ритма оскудевает, тем не менее они находят ему ту или иную компенсацию. В конце концов, нации, утратившие свою священную традицию, начинают жить все больше и больше в соответствии с ритмами внешней свистопляски, которая затем воспроизводится ими в их остывших и опустевших “алтарях”.
Итак, православие проявляет себя в виде “прообраза” цивилизации, задающего меру и ритм ее внутреннего подвига и внешнего продвижения (экспансии или, наоборот, стягивания к центру). С другой же стороны, православие выполняет работу по поддержанию идентичности. Для нас как нации, испытывающей явный кризис идентичности, сейчас этот аспект православия важен как никогда. Необходимо восстановление символики идентичности, а “верность православию” сегодня можно расценивать как знак верности самой нации. Церковь как социальный институт должна не отгораживаться от поисков современным человеком его идентичности, а, напротив, замыкать их на себя и приводить к общему знаменателю – знаменателю духовно-политической нации.
3. Социальный потенциал православия
Один из ключевых антицерковных мифов, пропагандируемых в современной России, — это миф о “протестантской этике” как о некоем чудодейственном средстве, с помощью которого современный Запад создал свою индустриальную экономику и процветание. В начале 90-х годов некоторые экономисты писали даже о необходимости “насадить” в России “протестантскую этику”. Православию в этих воззрениях приписывается “негативная” хозяйственная этика, связанная с тезисом, что “духовное выше материального”, с тенденцией к опрощению, пренебрежению богатством… Отсюда делается вывод, что православие программирует хозяйственную и экономическую отсталость России и является тормозом на пути развития страны.
Разглагольствования о хозяйственном нигилизме православия, о его гипертрофированной созерцательности, подобной созерцательности наших “столпников” или лесных индийских йогов, являются совершенно ложными. Православие было не тормозом, а локомотивом экономического и культурного развития нации.
Однако разглагольствования о хозяйственном нигилизме православия, о его гипертрофированной созерцательности, подобной созерцательности наших “столпников” или лесных индийских йогов, являются совершенно ложными. Православие было не тормозом, а локомотивом экономического и культурного развития, и именно Церковь всегда развивала наиболее передовые для своего времени общественные формы. Подлинное отставание России началось с момента, когда хозяйственные и религиозные мотивации к деятельности были разведены и связь между ними прервана. Напротив, православные группы, которые сохранили единство мотивации, например, русские старообрядцы, достигли больших успехов в экономической деятельности.