Русская Фантастика 2005. Фантастические повести и рассказы
Шрифт:
Всеобщее ликование, энтузиазм, эйфория… Прогресс ринулся вперед, как жеребец, сорвавшийся с привязи — ведь смерть из-за старости больше не останавливала полет мысли, процесс творчества. Открытия посыпались одно за другим: вечный двигатель, принципиально новый вид энергии, вакцины от неизлечимых болезней и еще сотни и сотни других. Мы с матерью уставали торжествовать, знакомясь с новостями.
И вдруг все переменилось. Человечество неожиданно осознало, какой драгоценный сосуд держит в руках. Начался лечебный бум. Все озаботились своим здоровьем. Реклама фармакологических препаратов, предметов гигиены и лечебных процедур вытеснила все остальное. Говорить при встрече с друзьями о чем-то ином, кроме здоровья, стало неприличным. А опасности подстерегали на каждом шагу. Прежде всего очень опасно было плавать на кораблях, летать самолетами, ездить на поездах, автомобилях, мотоциклах, велосипедах — человечество незамедлительно отказалось от всех видов транспорта. Водители тоже люди, и они тоже боялись. На улицах стало тихо. Опустели шоссе, дороги, перекрестки. Дети играли в песочницах с серьезностью старичков. Мы ходили, внимательно глядя себе под ноги, или передвигались короткими перебежками.
Каждый мой день превратился в кошмар. Можно лечь и не проснуться: пожар, землетрясение, наводнение, теракт, дом рухнет, батареи перемерзнут. Секс — вообще ужас: инфекции, роды, дети. Какое же в этом удовольствие? Бреясь, можно порезаться. Электроприборы в любой момент могут ударить током. В воде полно микробов и вредных примесей. Есть тоже вредно — кто знает, какой туда напихали дряни, кроме того, можно подавиться. На лифте ездить нельзя — вдруг оборвется трос? А если застрянешь, то получишь инфаркт или инсульт. Тем же грозит хождение по лестницам на верхние этажи. В подъезде подстерегают бандиты, на улице — гололед, кирпич с крыши, пьяный водитель, толпа, начиненная вирусами.
«Будь осторожен, сынок, смотри себе под ноги», — просила меня мать, провожая на работу.
«Вы приобрели новое лекарство от простуды? — вопрошал рекламный плакат на улице. — Не забывайте, чем вы рискуете!»
«Остерегайтесь прикосновений посторонних людей! — орали в мегафоны добровольцы из Общества борьбы с инфекциями. — Они могут быть не привиты от…» Следовал перечень.
«Осторожность, осторожность и еще раз осторожность!» — предупреждали меня со всех сторон с утра до ночи и с ночи до утра.
Разве мы не слышали этого раньше? О, сейчас эти слова приобрели для нас особый, сакральный, священный, таинственный смысл — ибо что может быть дороже твоего собственного бессмертия?
Так человечество привыкало к мысли, как вредно жить. И все рухнуло в одночасье: не стало ни работы, ни транспорта, ни увеселений. Мы слонялись по улицам — толпы зомбированных своим бессмертием полудурков в респираторах, резиновых перчатках и защитных костюмах. Никто никому не препятствовал, никто ни на кого не нападал и не защищался — ведь существовала обоюдная опасность получить травму и погибнуть. Мы просто брали на складах и в магазинах еду, а когда она иссякла и на улицах появились первые трупы, начался отток горожан в пригороды. Мы все шли в одном направлении — на юг, где нет зимы, а еда растет на деревьях и пальмах. Там же только протяни руку, твердили все вокруг, и ты сыт.
Однажды моя мать взбунтовалась и осталась у мелководного озера в вытоптанных беженцами степях, где подчистую съели птиц, змей и ящериц. Из озера можно было выловить только крошечных моллюсков, но она удовлетворилась этим малым. Я умолял ее идти со мной дальше, но она сказала, что ей надоело бежать незнамо куда и что покой дороже. Ее слова показались мне тогда лишенными смысла. Так я потерял ее и через сотню лет оказался здесь, в тропиках. Наша огромная стая, насчитывающая, по моим наблюдениям, около тридцати тысяч человек, постепенно рассеялась по лесам, многие погибли у меня на глазах.
Сто лет я не старею, наоборот, в моем организме происходят благотворные мутации, и клетки перманентно омолаживаются. То же происходит и с другими. Дети, рожденные до наступления Эры Бессмертия, выросли. На вид им лет двадцать — вот Пакрани, например. А остальные… остальные все в том же возрасте, мне по-прежнему тридцать пять. Но в эти дни я понял, как сильно я устал. Устал бояться. Я устал еще пятьдесят лет назад. Или даже сто. Так хочется увидеть мать… И поесть сыра.
Поэтому завтра я не буду перечить Пакрани и Мёбиусу, чтобы они не заподозрили, что я что-то задумал. Мы вместе пойдем через перевал. Но на повороте, где дорога внезапно обрывается под ногами, я сделаю шаг в сторону, не предупредив их. А когда они рухнут в пропасть, жалко и трусливо вопя во весь голос, я заткну уши руками. И даже не посмотрю вниз. Я не дам им лишить тех людей жизни.
С легким сердцем я спущусь в долину. И буду делать там сотни опасных вещей, могущих убить и отнять у меня бессмертие: целовать женщин, валить деревья, доставать из колодца воду, разводить пчел, пить вино, ловить рыбу, строить дома, греться у костра, растить детей…
Мать сказала, что никогда, никогда не уйдет с того места — чтобы я мог найти ее, когда захочу. А она будет ждать. Потому что я самое дорогое, что у нее есть. Решено: однажды я вернусь и наконец скажу ей, как я ее люблю. Я сделаю это, клянусь.
И надо будет подумать, как защитить их от внешних воздействий. Может быть, придется завалить вход в долину. Или попробовать приучить их к мысли, что бессмертие возможно. Как же иначе им справиться с этой страшной вестью?
…Мое гнездо раскачивается на ветру. Снова идет дождь. Я слушаю его размеренное бормотанье и думаю ночь напролет, хватит ли у меня сил молча шагнуть в сторону на повороте…
СЕРГЕЙ ЧЕКМАЕВ
ОЧЕВИДЕЦ
Антон неторопливо щелкал мышью, морщился, поглядывая на экран. Материалы вчерашнего эфира оставляли желать лучшего. ДТП на Волгоградке с пьяным водилой. Трое пострадавших, жертв нет. ДТП в Капотне: наезд на остановку, пустую, слава богу. Пожар в заброшенной сторожке старого склада. Здесь без жертв не обошлось — двое бомжей сгорели заживо вместе со своим временным обиталищем. А может, и не бомжей, может, кто-то таким образом спрятал концы своих грязных делишек.
В кадре лениво дымилось нечто деревянное, пожарные, по трое на брандспойт, старательно заливали «возгорание» целыми океанами воды. Недалеко топтались и вездесущие зеваки — несмотря на ранний час, их набралось порядочно: мальчишки из ближайших домов, собачники, всякие бегуны-джоггеры, сторонники здорового образа жизни. Вон один такой стоит: высоченный как каланча, вырядился не по погоде в темный бесформенный плащ. Бэт-мен, блин!
Так, что там еще? Бытовуха. Обыденная до зубовного скрежета: познакомились, выпили, закусили, снова выпили… тут выпивка кончилась, а пока решали, кто пойдет за новой порцией, — схватились за ножи. Цинизм, иначе не скажешь, а все равно — рутина. Такими материалами рейтинг не поднимешь. А значит, шеф опять будет брызгать слюной и рассказывать про «о-очень серьезных людей», которые не для того деньги на канал давали. Если и сегодня не подвернется материал, из которого спецрепортажик можно раскрутить…
Может, ночная бригада чего-нибудь этакое привезла?
Антон поискал глазами трубку. Где же она?
Наконец телефон нашелся под пачкой разношерстных бумаг, прижатых от сквозняка переполненной пепельницей. Антон набрал номер, зажал трубку плечом. Глебов мобильник привычно отбарабанил: «Абонент недоступен или находится вне зоны действия сети». Олух! Опять оставил где-то! Придется в аппаратную звонить… Как же там новенькую эту зовут? Катя, что ли?
— Алло? — вопросительно пропел в трубку мелодичный голосок.