Русская фантастика 2009
Шрифт:
Колдунья подошла к одному из оставленных в комнате коробов, откинула крышку, запустила внутрь по локоть руку с грязными обломанными ногтями — видимо, чтобы вытащить из середки пирожок потеплее.
Превратившийся в истукана Стефан смотрел отчаянными глазами на кандидата-убийцу. От погибели его отделяет совсем крохотный промежуток времени — наверное, меньше часа. Но ведь Лепатра пророчила другое, и нет здесь никакой стеклянной двери!
Полоумная колдунья уселась на стул, откусила от пирожка, с набитым
— Странные дела ты задумал, Вал. Все бы тебе вверх тормашками перевернуть да по-своему переиначить… Охламон ты как есть, вежливые слова говорить научился, а внутри все такой же, каким был пятьсот лет назад. И вот чего не уразумею: как ты ухитрился остаться молодым? Ты же молодильного зелья не пил, я бы почувствовала. От тех, кто этой радости хлебнул, за десять метров шибает молодильной магией, как от бочки с прокисшими яблоками. Значит, нашел что-то другое, ишь какой ловкий… А эти твои девочки в черных вуалях — разве они люди?
— Неужели заметно? — он усмехнулся, слегка приподняв светлую бровь.
— Я же старая городская ведьма, если что-то городу чужое — печенками чую. Понаехали тут серые кошки лесные, и никто не чешется…. Нашел, кого в столицу позвать! Ох, натворите вы дел, и много хороших вещей будет зазря испорчено и поломано, и много людских слез прольется… Ты, Вал, тоже горя хлебнешь и слезы прольешь.
— Я? — презрительная интонация человека, услышавшего заведомую ерунду.
— Ты, ты… — Лепатра сочувственно вздохнула, прожевала кусок и продолжила: — Враги тебя плакать не заставят, да горе заставит. Заплачешь, когда принесут тебе труп — битый, страшный, в кровище…
— Какой труп? — мрачно процедил Вал.
— Не знаю, — колдунья смотрела на него беспомощно и виновато. — Честно… Знала бы — сказала бы, чтобы ты, если сумеешь, избежал беды. Мои предвидения — они кусочками, словно картинку вдоль и поперек ножницами настригли. Иногда целая горстка кусочков, иногда только один. Бывает, самой интересно, что там до или после, но никак не могу разглядеть, сколько ни силюсь… Вот, еще один кусочек вижу. Девочка из магазина. Когда она к тебе придет, у тебя земля под ногами заколеблется.
— Из какого магазина? — тем же мрачным тоном уточнил ее собеседник.
— Ох, Вал, не ведаю, только это будет всем магазинам магазин! Больше одного этажа, вещей на полках полным-полно, видимо-невидимо, и все новенькие, счастливые, красиво разложены, и чего там только нет, вот бы мне по такому магазину погулять, с каждой вещицей поздороваться, все руками потрогать, и чтобы не прогоняли…
Она замолчала, пригорюнилась, потом запихнула в рот остатки пирожка.
Мерсмон повернулся к Стефану.
— Не хочешь умирать? А я, пожалуй, не хочу тебя убивать. Если меня сейчас обвинят в убийстве на почве ревности и заведут уголовное дело — репутация пропала.
Он издевался, но Стефану было все равно. Главное — жить. Кивнул бы в ответ, если бы мог пошевелиться. Между тем Лепатра вороватым движением выхватила из короба еще один пирожок.
— Я кое-что изыму у тебя из памяти, — колдун взял его жесткими пальцами за подбородок. — Эта противозаконная операция в твоих интересах. Если хочешь, можешь сопротивляться.
— Д-да… — выдавил Стефан, пошатнувшись.
Он снова мог разговаривать и двигаться, и ноги подкашивались от ужаса.
…Очнулся оттого, что били по щекам. Он сидел на стуле, а над ним стоял Валеас Мерсмон, претендент на Весенний престол, собственной персоной. Разброд в голове, дурнота, непонятное ощущение только что пережитой катастрофы.
— Вы когда в последний раз ели? — спросил политик.
— Не помню…
— У вас был голодный обморок. Поешьте хотя бы пирожков. Где-то здесь должны быть термосы с чаем…
Он открыл дверцу шкафчика, белую, под цвет стены, с криво налепленным плакатом Санитарной службы. На плакате личинка-Келлард грызла мешок с крупой.
Стефану подумалось, что политическая сатира — инфантильный жанр, вроде школьных дразнилок. Потом вспомнил, что Эфра его отвергла. Сознание он потерял из-за только что пережитой личной трагедии, а вовсе не от голода!
Растягивать общение со счастливым соперником, который решил блеснуть благородством, нисколько не хотелось. Стефан умял четыре пирожка, выпил стакан горячего сладкого чаю, сухо сказал «спасибо» и «до свидания».
На лестнице чуть не запнулся о Лепатру. Та сидела на ступеньках и тоже что-то жевала.
— Что вы здесь делаете? — удивился Стефан.
— Ем последний пирожок.
— Почему последний? Там еще много осталось…
Пожав плечами, он протиснулся мимо. Посреди лестничной площадки стоял новенький яркий глобус Земли Изначальной. Стефан давно о таком мечтал, но нельзя же хватать все, что под ноги подвернулось.
— Бери, бери, он ничей, — разрешила Лепатра. — На память обо мне.
Валеас Мерсмон остановился у нее за спиной и тоже сверху вниз смотрел на Стефана.
«Присвоил мою девушку и еще уставился… Вот назло тебе возьму и спрашивать не буду!»
С глобусом под мышкой он вышел на улицу. Такое впечатление, словно ему приснился кошмар, но никаких подробностей в памяти не осталось — ничего, кроме неприятного осадка. А теперь еще битых два часа добираться пешком домой на Малозеркальную — сквозь Пиковую толкучку и зимнюю слякоть, под свист ветра, пляшущего в кривых танхалийских переулках…