Русская фантастика 2014
Шрифт:
— А как же невеста?! — не унимался Приск.
— А потом — к невесте. Всему свое время…
Кассий снял шлем, пригладил слипшиеся от пота русые волосы и провел ладонью по щеке. Щетина его — светлая, с рыжиной, еще один предмет для шуточек Приска о кельтских кровях командира — уже утратила всякую жесткость и могла претендовать на звание бороды. Не буду бриться, решил Кассий, расстегивая кирасу бронежилета. Вот в баню бы сходить…
— Парни взбунтуются, — доложил Приск. — Как это — в первую ночь и не давать увольнительных? А
— Перебьются, — отрезал Кассий. — Знаю я твоих парней. Их только выпусти в Самайн в город. Мигом начнут уши синелицым резать…
— Что это? — Косматые брови Деорда сползлись к кривой, многажды сломанной переносице. — Я тебя спрашиваю, что это?!
Бран инстинктивно съежился в ожидании удара.
— Это не мое! — выкрикнул он, и отец опустил занесенную было руку с кожаным рюкзаком, который он выудил из-под кровати Брана.
— А чье? — прорычал Деорд. Клеймо на его лбу, наполовину скрытое шапкой седых волос, побелело, как всегда в минуты глубокого душевного волнения, а вот шрам на щеке, наоборот, побагровел, наливаясь кровью.
— Не мое! Меня попросили! Отдали на хранение! Всего на пару дней! Сегодня заберут!
Деорд в раздражении швырнул рюкзак на кровать сына. Рюкзак металлически брякнул, тяжело продавив ветхий матрас.
— Идиот, — бросил старик, постепенно успокаиваясь. — Ты хоть понимаешь, что за это может быть?
Бран предпочел промолчать. В свои семнадцать лет смуглый и жилистый Бран дважды становился чемпионом клана по кулачному бою, но попадать под единственную руку отца ему не хотелось. Вторую руку после ранения в битве за Дал Риаду старику ампутировали римские хирурги в лагере для военнопленных.
— Тебя же распнут, — продолжал Деорд. — А меня лишат гражданства. И твою сестру. И брата. Вышлют обратно в солнечную Каледонию, комаров на болотах кормить!
Троих старших сыновей Деорд потерял в битве за Дал Риаду. Брана, Улу и малютку Алпина старик любил больше всего на свете — даже слишком сильно, с точки зрения Брана. Как-то очень… по-римски.
— Что, романтики захотелось? Борьбы за свободу Родины? Аромат вересковых полей будоражит твои ноздри? — издевался Деорд.
Бран родился и вырос в Риме и вереск видел только в сушеном виде. Но тут Бран не выдержал. Кровь пиктов взыграла в его венах.
— Да, захотелось! — выкрикнул он. — Лучше запах болот, чем вонь этой каморки!
Деорд и трое детей (жена, вольноотпущенница из племени силуров, умерла родами Алпина) ютились в комнатушке под лестницей. Не самое просторное помещение в доме для прислуги сенатора Фортуната, У которого Деорд трудился садовником, Бран подрабатывал подметальщиком, а Ула прислуживала на пирах в качестве виночерпия. Комнатушка была крошечной, без окон, и из-за спертого затхлого воздуха Алпин все время кашлял.
Как раз в этот момент кто-то из слуг ступил на лестницу, и скошенный потолок каморки привычно заскрипел. На голову Брана посыпалась труха, и он замолчал.
— Дурак, — сказал Деорд с жалостью. — На болоте ты не протянешь и дня. Да и нет больше болот. Теперь там римские рудники… Когда за этой дрянью придут? — спросил он, кивнув на рюкзак.
— Я сам отнесу. Вечером. В ресторан «Карфаген». Где твой сын моет посуду за жирными римлянами и собирает объедки после их пиршеств.
— Лучше собирать объедки, чем подыхать от голода — и смотреть как подыхают твои дети. Так что заткнись, избавься от этой дряни, и передай тому, кто тебе это всучил, что больше ты в их играх не участвуешь. Понял?
— Понял, — мрачно буркнул Бран, отправляя тяжелый рюкзак обратно под кровать. — Я давно уже все понял…
У самого Эсквилина такси пришлось отпустить, и дальше Кассий пошел пешком. Проехать там было невозможно: кельты, достаточно зажиточные, чтобы скупать недвижимость на Эсквилине у обедневших патрициев, двигались навстречу сплошной стеной. Все были в нарядных тартанах и беретах, друиды рядились не в рубища, а в парчу, и несли изящно позолоченные дубовые ветки.
Идя сквозь морось и сгущающиеся сумерки навстречу потоку варваров, Кассий активно работал локтями и в недоумении вертел головой. Римских лиц вокруг почти не было; вместо латыни раздавалось гортанная кельтская речь, шипение пиктов и отрывистый лай германцев. Грохотали ритуальные барабаны, подвывали волынки. У небольшой, заливисто хохочущей кампании подростков-римлян лица оказались вымазаны синей краской. Из рук в руки переходили оплетенные лозой бутыли. Потрескивали и чадили факелы. Под ногами хрустело битое стекло.
На камуфляж трибуна косились с опаской.
Ближе к вершине холма стали попадаться небольшие группки мужчин с выбритыми, как у легионеров-новобранцев, висками и затылками. Эти якобы легионеры были одеты в шорты и белые, с изображением волчьей морды и надписью «Lupus est!», футболки.
Лжелегионеры прятались от дождя под навесами автобусных остановок и маркизами закрытых на ночь забегаловок — и на насупленно-настороженных лицах читалось предвкушение большой драки.
Не боязнь, а именно предвкушение. А если драки, упаси Митра, не случится, они сами ее и затеют, подумал Кассий.
У самых ворот имения Фортуната дежурил отряд волкомордых под руководством здоровенного детины с татуировкой на бицепсе: кастет и подпись «Добро пожаловать в Рим!». При виде трибунских нашивок детина вытянулся во весь рост:
— С кем имею честь?
— Трибун Кассий Марциллиан к сенатору Форту-нату.
— Прошу! Сенатор скоро будет, он просил вас обождать. К дому вас проводят.
Провожатым оказался пожилой однорукий пикт. Взгляд у старика был тусклый, походка — рваная, прихрамывающая. На поясе висели садовые ножницы.