Русская фантастика 2014
Шрифт:
Возможно, попытка прописать женскую «логику-интуицию» в «Малыше» помогла братьям Стругацким набросать оригинальные черты образа Горбовского, который в последующих текстах по воле авторов прощается с утопическим миром, построенным на мужской этике справедливости.
Интересно, что в первоначальной редакции текста Майя была мужчиной. В своих воспоминаниях Борис Натанович Стругацкий ничего не пишет о том, что заставило братьев поменять персонажу пол. Их об этом уже не спросишь, но мы можем спросить себя: кажется ли нам такая замена обоснованной и логичной?
Работая
Валерий Окулов
НА РАНДЕВУ С ФАНТАСТИКОЙ —
ТРИ ЗНАМЕНИТЫХ ПОЭТА
Сорок лет назад всемирно известный французский литературовед-структуралист и теоретик фантастики Цветан Тодоров написал в своём труде «Введение в фантастическую литературу»: «Взаимно друг друга исключают фантастическое и поэтическое. Поэтическое прочтение представляет собой препятствие для фантастического… Для возникновения фантастического требуется наличие реакции на события, происходящие в изображаемом мире. Поэтому фантастическое может существовать только в вымысле… Не существует «фантастической поэзии»! (Тем более — «научно-фантастической».)
А ведь ещё задолго до нашего Перельмана и американца Гернсбека английский поэт и эссеист Уильям Уилсон (William Wilson), автор «А House for Shakspere», в своей «Маленькой важной книжке на большую старинную тему» (A Little Earnest Book upon a Great Old Subject), вышедшей в Лондоне в 1851 году, даже в подзаголовок X главы ввёл ставшее через сто лет чрезвычайно популярным словосочетание «Science-Fiction»! Признавая важность обращения поэтов к философии и науке, он писал: «Science-Fiction, в которой открытия современной науки сплетены с захватывающей историей, может быть не только поэтичной, но и верной фактам». Такие дела…
Почти тридцать пять лет спорят с утверждением Тодорова и поэты из Американской Ассоциации НФ-поэзии, ежегодно присуждающие за «фантастическую поэзию» премию Райслинга (да ещё в двух номинациях). Россия не Америка, вот у нас «фантпоэзии» как явления действительно нет. Но нескромному очарованию фантастики в разное время поддались немало даже известных русских поэтов.
В начале шестидесятых годов прошлого столетия поэтические выступления собирали тысячные аудитории. Это и вечера в Политехническом музее, и ночная площадь Маяковского с взволнованными слушателями… 30 ноября 1962 года стихи впервые в истории вышли на стадион — в «Лужниках» родилась «стадионная поэзия»! Кто был тогда «на коне»? Ахмадулина, Светлов, Окуджава, но прежде всего тройка тридцатилетних, но таких разных поэтов — Вознесенский, Евтушенко, Рождественский. Со временем сказалась разновекторность их талантов, но вот в памяти старшего поколения эти имена связаны навсегда. Что интересно — прирождённый «эстрадник» Евтушенко, «формалист» Вознесенский, Роберт Рождественский («наш советский Евтушенко») — все трое оказались неравнодушны к фантастике! Хотя выразилось это в их творчестве совсем по-разному.
Роберт Иванович Рождественский (1932–1994) славен был прежде всего ярко выраженной гражданственностью и высокой патетикой. Не только затрагивал важные морально-этические вопросы, но и писал тексты очень популярных в Союзе песен. И в то же время первым из «троицы» обратился к фантастическим темам. В совсем новом, но уже набирающем популярность «оттепельном» журнале «Юность» (№ 10 за 1956 год) на всю одиннадцатую страницу опубликовали его «Стихи о противостоянии» — и как же они начинались?
«Марсианский профессор/ читает доклад./ Зал/ пленён/ остроумием новых идей/ и цитатами/ из марсианских вождей./ Мудрый спор идёт/ уже много лет:/ есть ли жизнь на планете Земля/ или нет?»
Куда уж фантастичнее…
«Марс,/ обитель таинственных Аэлит…/ Ты плывёшь,/ красным светом облит…/ Слышишь, Марс!/ Всё равно я к тебе приду».
В том же журнале ровно через семь лет (№ 10 за 1963 год) уже на двенадцати страницах и с рисунками Анатолия Брусиловского разместилось «Письмо в тридцатый век». Поэма эта, конечно, больше о веке двадцатом, но начинается она следующем пассажем:
«Эй,/ родившиеся в трёхтысячном,/ удивительные умы!»
И штрихи той удивительной (естественно — коммунистической) жизни поэт всё же рисует:
«В трёхтысячном/ в дебрях большого музейного здания/ вы детям/ о нашем столетье/ рассказывать станете…/ Ну как живётся вам/ в тридцатом веке?/ Кто из людей планеты/ мир/ потряс?/ Какие Сириусы/ какие Веги/ в орбитах/ ваших беспокойных трасс?»
Но только штрихи, для советского поэта главное — современность: «Да!/ Мы — камни / в фундаментах/ ваших плотин…/ Завидуйте нам!»
Элементы «космической фантастики» встречаются также в поэме «Пятнадцать минут до старта» (1959), стихотворениях «НЛО» (1982) и «Мир мечется без сна…» (последнее включено в сборник «Байконур — Вселенная», 1987). Но всё это лишь малая толика из творчества секретаря Правления СП СССР, лауреата Госпремии, награждённого пятью орденами…
Андрей Андреевич Вознесенский (1933–2010) к научно-космическим темам особо склонен не был, но «фантастическое» в его стихах с начала шестидесятых годов также появляется. Это совсем другая фантастика.
«Да здравствуют Антимиры!/ Фантасты — посреди муры./
Без глупых не было бы умных,/ оазисов — без Каракумов».
«Кто ты? бред кибернетический?/ полуробот? полудух?/
Помесь королевы блюза/ и летающего блюдца?»
В «Антимирах» (1961) и «Нью-йоркской птице» (1961) — только подступы, но вот «Оза (Тетрадь, найденная в тумбочке дубненской гостиницы)» (1964) — нет в поэме и впомине восхищения наукой, нет никакой патетики.
«Экспериментщик, чертова перечница,/ изобрёл агрегат ядрёный./