Русская фантастика – 2017. Том 2 (сборник)
Шрифт:
Не обращали – да, но все замечали.
Вон, замечали, молодой чел летит в Дин-ли.
«У него, наверное, нет выбора», – смеялась одна.
«Какой выбор среди сверстников», – смеялась другая.
Подведенные морщины говорили не столько о возрасте, сколько об отношении к возрасту. Бибай, кудахтали они. Вон рядом летит молодой чел. Это я так для себя переводил их ужимки и жесты. Наверное, в Дин-ли у молодого чела есть взрослые близкие, перевалившие критический возраст. Мои спутницы (оранжевые волосы и синие) были уверены в том, что я лечу в Дин-ли надоедать близким. Подчеркнутые специальным карандашом морщины нисколько их не смущали. «А воду найдут обязательно», – утверждала оранжевая. Синяя клохтала в ответ: «Ну, найдут, нам-то что?»
Воду? Какую воду?
Ах да. До меня наконец дошло («тетки»),
Невероятные слухи быстро распространяются, впрочем, мои спутницы скоро перешли на Счастливчика.
«Счастливчик – придурок…»
«Зато он поставил Одиссея…»
«А все равно разговаривает с сиренами…»
Почему-то последнее больше всего их веселило.
Они, к слову, вспомнили какого-то Щербака. Видимо, еще один пенс, из тех – с шилом. Называли они Щербака ласково – Тарвоган, друг сердешный. Но он их достал. Он их здорово достал. Он поступил совсем не так, как они ждали, а ведь Тарвогану уже сто семь. Он не должен был подводить синюю и оранжевую. По некоторым их словам я очень скоро составил портрет друга сердешного. Этот Тарвоган, он маленький, как летучая мышь, и боится флирта, как кислотного дождя. Но он клялся моим спутницам, он обещал полететь с ними в Дин-ли, обещал подпереть их своими хилыми плечиками. И вот обманул. Такую синюю и такую оранжевую каждый может обидеть. Друг сердешный предпочел моим нынешним спутницам подземелья пещеры Карр, они называли их Пропастью. В ней, в Пропасти, он и пропадет, кудахтала оранжевая. Под рев подземных водопадов, вторила синяя. Тарвоган, друг сердешный, обломал им весь кайф. Теперь глазастые, как совы, с округлыми румяными лицами, густо разрисованными стильными морщинами, они перебрасывались фразами, не всегда мне понятными.
«Зачем спускаться в Пропасть, если есть река…»
«Если сейф заполнен, его вполне можно обсолодить…»
«Он пожалеет, увидишь…»
И все такое прочее.
Мои спутницы прекрасно знали, что я далеко не все понимаю в их разговоре, поэтому старались произносить каждое слово внятно. Дразнили меня, играли. А подземным похождениям Тарвогана, друга сердешного, противопоставляли надежность известного всем Счастливчика. Тарвоган – придурок, с этим никто не спорит, но лучше бы он отправился с ними в Дин-ли. Лучше бы он брал пример со Счастливчика.
«Мы научили бы его курить и носить шляпу».
Синяя удивилась: «Зачем ему под землей шляпа?»
Оранжевая отмахнулась: «Я говорю о жизни в Дин-ли».
В общем, они осудили неверного Тарвогана. Пусть, глупый, укрывается под земными пластами. Пока он там укрывается, Счастливчик поставил «Одиссея». Он поставил «Одиссея» для всех. Ко всему прочему, это последнее выступление Счастливчика. Так что будем счастливыми, это здорово все упрощает.
По ассоциации я вспомнил Алмазную Незабудку.
«Будь счастливым, это здорово все упрощает».
Так сказала она мне пять лет назад.
От разрывов женщины и мужчины не спасает живая вода.
Я, конечно, обещал Незабудке: «Непременно буду», и все-таки…
Впрочем, куры с подведенными стильными морщинами ничего о моих переживаниях не знали и знать не могли, поэтому, наверное, перешли на ягоду, которую им доставят из тундры в ресторан «Голын».
Они прекрасно знали, куда летят.
Они то смеялись, то переходили на шепот.
«Мучают ли вас эротические сны? – спросил психиатр. Почему мучают? – удивился несколько обескураженный такими словами пациент».
Я примерно так перевел для себя негромкий шепот оранжевой.
Наверное, девяносто лет назад это казалось смешным. А сейчас мои спутницы просто летели в Дин-ли. Их ничто не мучило, разве что проступок друга сердешного, укрывшегося в Пропасти. Они торопились на последнее представление Счастливчика и прекрасно знали, что находятся под постоянной опекой «теток». Они знали, что «тетки» везде. Если ты нервничаешь – «тетки» тебя успокоят. Если ты торопишься, они стабилизируют игру. Если устал, прими душ, «тетки» снимут случайные рефлексии. «Тетки» – нервы мирового Облака.
Я с удовольствием прислушивался к веселому шепоту.
Раз эти куры так сильно хотят, значит, молодые челы найдут для них воду.
Каждый в этом мире должен выполнить свое предназначение. Бибай. Пусть молодые челы роют
«Все включено».
Игра делает свободным.
В Дин-ли своя музыка, своя мода, живопись, развлечения. Кухня в Дин-ли не китайская, не русская, не монгольская, она своя. Ты видишь настоящих живых драконов в вечернем небе над большой рекой Голын, и это действительно настоящие драконы. Ты видишь полярные миражи над рекой, и это настоящие миражи. Ты ведь не будешь утверждать, что шекспировские страсти не настоящие. А если будешь, значит, ты не пенсер. Игра дает чудесную возможность (при желании) заново пережить все когда-то тобой пережитое. Бывший гонщик проходит самые сложные трассы, не важно, что в его годы нервные реакции, скажем так, притуплены. Это ничего. Бибай. Мы в Облаке. Бывший океанолог спускается в такие бездны, о каких не мечтал в зрелые годы. Неукротимые пенсы, особенно те, которые с шилом, разыгрывают то, что не давалось им в двадцать пять. Игры неисчислимы. Игры необозримы и невероятны. Есть игры для тихих пенсеров. Есть игры для физически неполноценных, но выживших, прошедших полный апгрейд. Есть игры для придурков и кудахтающих кур, все одинаково заслуживают счастья.
Тебе стукнуло девяносто?
Радуйся, пой. «Все включено».
Какой бы ни была игра, она все равно выгодней былых Домов старости – унылых рассадников старческих ссор и склок.
Игра – это не только чудесные облака над вечерним морем, рампа игровой площадки, веселые взгляды, смех, возгласы, это мера и вкус, рассчитанные интонации, понимание вечности. Руками игроков добываются исторические артефакты, уточняются детали давно ушедших событий. Камеры Т (в просторечье – «тетки») строго следят за тем, чтобы не нарушались правила. Мы свободны, мы ответственны. Второе – чрезвычайно важно. Мы живем для будущего, но сотканы, конечно, из событий прошлого. Пещерные рисунки, разливы больших рек, северные сияния, лед, пламя – все входит в игру. Долой состязание цивилизаций. Мы свободны. Мы созрели для удовольствий. Кто-то уединяется в горной обсерватории, кто-то торит новую тропу в снежной пустыне, кто-то в Реальных кварталах корпит над историческими документами, а кто-то проводит долгие теплые вечера за столиками чудесной набережной. На родине Одиссея, давно затонувшей в прошлом, никто не приносил в жертву Афине Палладе или Афродите свинью или быка, нет, всем им приносили белых голубей и белых козочек.
Пенсеры, как боги, питаются эмоциями.
Живая вода
7 октября 2413 года.
20.20. На реке Голын безоблачно.
В гостинице «Голын» было сумеречно.
Я не стал осматривать номер. Сразу отправился в ванную.
Человек вышел из воды, вода его стихия. Вода успокаивает. Вода дарит жизнь.
Я вырос на большой реке. Я наслаждался. Я подставлял плечи, спину под тугие струи, а потом открыл глаза и увидел летящие в лицо капли – каждую в отдельности. Они замерли, будто нарисованные, застыли в полете. Ну да, понял я, мы, молодые челы, живем стремительно. Мы живем энергично. Как огненные вулканы, как снежные метели и грозовые ливни.
Я моргнул, и капли снова слились воедино.
Наверное, это, включились местные «тетки».
И я увидел стены в мраморе нежных тонов, прихотливые голубые прожилки, мягкие обводы, никаких жестких углов. Мой номер, мой душ, моя площадь, хотя все эти определения выглядели бессмысленными.
Самым трудным для человека всегда было изжить идею собственности.
Ее и в прежние века не раз объявляли полностью изжитой, но она вновь и вновь возрождалась, прорастала из недр подсознания, как возрождается, прорастает чертополох на голом пепелище. Уходя в горы, собираясь в море, пенс, конечно, выбирает ледоруб по своей руке, подгоняет обувь, акваланг. Это все твое, исключительно твое – по физическим параметрам. Но, вернувшись, ты все равно сдаешь на базу и ледоруб, и обувь, и акваланг, ты снова свободен, «тетки» держат руку на твоем пульсе.