Русская идея: иное видение человека
Шрифт:
Бердяев считал, что такая историческая тенденция всегда присутствовала в подсознании русского народа, но исключительно на русский лад, без желания отрицать противоположную позицию. Итак, «получалась болезненная гипертрофия государства, давившего народ и часто истязавшего народ». В то же время «русская литература, русская мысль были проникнуты ненавистью к империи, обличали ее зло. И, вместе с тем, предполагали империю, предполагали огромность России. Это — противоречие, присущее самой духовной структуре России и русского народа» [768] . Это противоречивое отношение тяжким грузом ложилось на русские души. Теократическая идея, подчеркивает Бердяев, осуществленная в истории, исключает эсхатологическую перспективу, укорененную в русском народе [769] .
768
H. БЕРДЯЕВ, Русская идея. С. 218–219.
769
Там же. С. 208.
Г.
770
Г. П. ФЕДОТОВ, Основы христианской демократии//В собрании статей в 4–х тт. Тяжба о России. Т. III. Париж, 1982. С. 141.
771
Там же. С. 141. Федотов напоминает, что царство в истории Израиля было лишь одной из форм теократии и, конечно, не самой удачной. И потому не очевидно, что эта политическая форма наиболее приспособлена для конкретного осуществления принципов веры.
Церковь и государство — две антиномичных силы, их примирение может быть только мета–политическим
Если идеал «православной симфонии» неосуществим и ложен, то можно спросить, возможна ли какая–то другая симфония между Церковью и государством. Нет, невозможна, решительно отвечает Б. Вышеславцев. Прежде всего, следует признать существующую между ними антиномию и то, что Церковь представляет собой идеал свободы во Христе, тогда как государство осуществляет свою власть с помощью внешней силы, что является следствием грехопадения, так же, как и способы осуществления такой власти [772] . Как же разрешить эту антиномию? Автор описывает три ложных решения: 1) считать государственную власть божественной на том основании, что она действует в рамках божественных законов; 2) разделить сферы действия власти на духовную и мирскую и исходить из того, что возможно их мирное сотрудничество; 3) передать всю власть в руки абсолютного монарха [773] .
772
Вечное в русской философии. Гл. V. Проблема власти. С. 204–212.
773
Там же. С. 207 и сл.
Какже быть? Необходимо доверяться Духу, чтобы понять, в какой именно момент нужно смиренно подчиниться власти кесаря, а в какой — нужно противостоять ей, выбрав повиновение Богу, а не людям. Только Дух может служить гарантом разрешения антиномии, ибо только Он направляет движение мировой истории от рабства к полной свободе сынов Божи–их. И потому любые внешние формы, идет ли речь о Церкви или о государстве, следует рассматривать лишь как временные и относительные.
В заключение приведем слова Вл. Соловьева: «Если мы знаем, почему и во имя чего мы должны подчиняться известному учреждению, то мы тем самым знаем способ и меру этого своего подчинения; оно никогда не будет у нас безграничным, слепым и рабским, мы никогда не сделаемся безвольными и бессмысленными орудиями внешних сил, — никогда не поставим Церковь на место Божества и государство — на место человечества. Преходящие формы и орудия провиденциального дела в истории мы не примем за сущность и цель этого дела» [774] .
774
Оправдание добра. Ч. II, гл. 8, IX//Собр. соч. С. — Петербург, 1903. Т. VII. С. 193.
V. Культурная жизнь
Проблема культуры в истолковании Отцов
Проблема культуры в связи с евангельским благовестием в эпоху Отцов [775] — это проблема внедрения христианства в пространство Римской Империи. Каждый, кто живет в определенной среде, естественно, стремится быть «культурным», ибо культура слагается из различных форм передачи ценностей этой среды. Очевидно, что ценности, предлагаемые данной средой, могут вступать в конфликт с ценностями, содержащимися в истинном культе, в религии Христа.
775
См.: Crescita dell’uomo nella catechesi dei Padri (Eta Postnicena) // S. FELICI, Bibl. di scienze religiose, 80. Roma, 1988; A. J. FESTUGIERE, Les moi–nes d’Orient. Paris, 1961. Т. I: Le moine et l’etude.
Понятно, что сначала отношение духовных авторов к культуре было скорее отрицательным. Однако утверждение того, что монахи должны были выбирать между культурой и святостью, слишком упрощает ситуацию. В творениях св. Василия Великого можно выделить несколько типов отношений к культуре: 1) радикальное отрицание языческой мудрости; 2) признание культуры как подготовки к евангельскому благовестию; 3) использование культурных понятий для лучшего понимания Откровения; 4) поиски духовного смысла того, что мы узнаем из мирской мудрости [776] .
776
T. SPIDUK, Basilio Magno e la cultura/ / Crescita dell’uomo nella catechesi dei Padri. P. 67–72.
Для
777
IDEM, Les grands mystiques russes. P. 205–230.
778
Русская идея. С. 133.
779
Т. SPIDLIK, «Fous pour le Christ» en Orient//DS 5 (1971). Col. 752–761; G. OURY, Idiota//Ibid., 7, 2 (1971). Col. 1242–1248.
Перед лицом западной культуры
Проблема православной веры перед лицом западной культуры особенно остро встала в эпоху Петра I, когда культура отождествлялась лишь с тем, что было известно на Западе. Отношение, выработанное Отцами на заре христианства, снова становится актуальным. Петр Великий стремился освободиться от влияния тех церковников, которые придерживались «ультраправославных», «обскурантистских» взглядов. А в Духовных академиях, насколько могли, стремились к примирению содержания новой универсальной культуры с православной традицией. Во всяком случае, «академикам» удалось убедить своих соперников в том, что подобный синтез возможен [780] .
780
В. ЗЕНЬКОВСКИЙ, История русской философии. Т. I. Ч. 2. С. 5.
Но возникает новое противоречие: если нетрудно было примирить современную науку с православным учением, то как помешать возникновению пропасти между православным народом и образованными классами? «Русский нигилизм был нравственной рефлексией над культурой, созданной привилегированным слоем и для него лишь предназначенной», тогда как «русский гений хотел припасть к земле, к народной стихии». Вот почему родилось движение восстания «против условной лжи цивилизации… Именно во вторую половину XIX века пробужденное русское сознание ставит вопрос о цене культуры (…) и даже прямо о грехе культуры» [781] . «В 70–е годы тема о культуре ставилась иначе, чем в нигилизме 60–х годов. Это была, прежде всего, тема о долге слоя, воспользовавшегося культурой, интеллигенции перед народом. Культура привилегированного слоя стала возможной благодаря поту и крови, пролитых трудовым народом. Этот долг должен быть уплачен» [782] .
781
Русская идея. С. 133.
782
Там же. С. 140.
Культура как проявление Духа
К концу XIX века вопрос о культуре стал формулироваться в плане религиозном: не являются ли вера и культура проявлениями одного и того же Духа?
Эту идею развивает критическая книга А. М. Бухарева О православии в отношении к современности [783] : необходимо строго разграничивать Божественную сферу и мирскую стихию, и вместе с тем признавать, что Бог присутствует во всей человеческой жизни, во всех ее аспектах, религиозных и культурных [784] . Культура — это тоже проявление Духа: стеснение свободного творчества в культуре означает «прекращение богослужения мысли сердца» [785] . Н. Бердяев возвращается к той же мысли: «Культура связана с культом, она из религиозного культа развивается, она есть результат дифференциации культа, разворачивания его содержания в разные стороны» [786] . Как святость, так и гениальность заслуживают нашего почитания. Александр Пушкин и св. Серафим были современниками, «бесполезно было бы заменять одного другим: Промысел послал нам обоих» [787] .
783
С. — Петербург, 1860.
784
В. ЗЕНЬКОВСКИЙ, История русской философии. Т. I. Ч. 2. С. 121.
785
Там же. С. 123.
786
Смысл истории. Париж, 1969. С. 255.
787
N. BERDIAEV. Fragm. 18//BUBNOFF И. S. 293 if.