Русская история: мифы и факты. От рождения славян до покорения Сибири
Шрифт:
Ошибка Ивана IV. Крупнейшей политической ошибкой Ивана IV, перечеркнувшей достижения его царствования, была Ливонская война. В этой войне не было необходимости. Слабая и разобщенная Ливония России не угрожала. В Ливонии ненавидели и боялись московитов, но было достаточно дипломатически надавить, пригрозить войной, чтобы пресечь такие пакости, как отказ пропускать в Россию европейских мастеров и купцов, везущих стратегические товары. Не было нужды воевать ради морских ворот в Европу. Россия имела выход в Финский залив. Новый порт обошелся бы в сотую долю средств, ушедших потом на войну. Не представляло труда наладить морскую торговлю, наняв немецких или датских мореходов для провоза и охраны товаров. Ведь позже Иван Грозный завел каперский флот во главе с Керстеном Роде. Ко всему прочему у России не было спокойного тыла. Народы Поволжья, хотя завоеванные, были далеко не покорены. Угли восстания тлели, тем более что с юга их разжигал непримиримый враг России — крымский хан Девлет-Гирей, поддерживаемый Османской империей.
Нельзя сказать, что царя не пытались отговорить от войны на Балтике. Против войны с Ливонией выступали ближайшие советники — Адашев, Сильвестр, Курбский. Они уговаривали Ивана заняться покорением Крыма, предрекая страшные бедствия для России от крымского хана (и они не ошиблись). Девлет-Гирей поставил целью вернуть власть татар в Казанском и Астраханском ханствах и в этой цели шел до конца. Самое обидное, что Иван IV имел шансы посадить в Крыму своего ставленника — крымского хана Тохтамыша, перебежавшего в Москву. У царя было свое татарское войско и кабардинцы. По мнению Вернадского, если бы их послали против Крыма, а не в Ливонию, они не только были бы превосходной кавалерией, но сыграли бы важную роль в психологической войне — подорвали единство крымских татар. Вернадский заключает, что, начав войну с Ливонией, царь сделал неправильный выбор:
«Реальная дилемма, с которой столкнулся царь Иван IV, состояла не в выборе между войной с Крымом и походом на Ливонию, а в выборе между войной только с Крымом и войной на два фронта как с Крымом, так и с Ливонией. Иван IV избрал последнее. Результаты оказались ужасающими».
В оправдание Ивана IV нужно сказать, что поначалу он был готов ограничиться данью с Дерптского епископства и свободой торговли. Ливонцы обещали, но обманули царя. Тогда он послал в рейд конницу хана Шиг-Алея. Ливонцы устрашились, обещали заплатить дань и опять обманули. Только тогда началась война. Последствия политической ошибки Ивана IV открылись не сразу — сначала был период успехов, половина Ливонии была занята русскими войсками. Тут и выявилась вся глубина просчёта царя. Молодое Российское государство оказалось в состоянии войны не с одряхлевшим Орденом, а с «христианским миром» — западной цивилизацией. Европа восприняла появление московитов как вторжение варваров, столь же чуждых христианству, культуре и человечности, как татары и турки. Все хитроумные ходы Ивана IV в поисках европейских союзников, поначалу обнадеживающие, в конечном итоге заканчивались провалом. Не удались ему и попытки выйти из войны, сохранив хотя бы часть завоеванного. В этом вопросе «христианский мир», расколотый на католиков и протестантов, оказался единодушным — московиты должны убраться в свои леса и болота.
На фоне суперэтнического противостояния ушли назад конфессиональные и политические разногласия европейского суперэтноса. Иван Васильевич, хотя и западник по симпатиям (себя он считал родом «из немец»), получил однозначный ответ: Европа с Московией на равных говорить не желает; московиты должны подчиниться истинной христианской вере и власти христианских (европейских) государей. Никто всерьез не принял претензий царя, что он ведет род от брата римского императора Августа Пруса. Зато была широко развернута антирусская пропаганда. В европейском обществе возник спрос на описания неизвестно откуда явившихся московитов, потревоживших «христианский мир». Естественно, наибольший интерес вызывал царь, по слухам превзошедший кровожадностью самых лютых тиранов настоящего и прошлого.
Европейцы, побывавшие в России, постарались этот спрос удовлетворить. В Польше, Швеции, Пруссии, Данциге, самой Ливонии было немало влиятельных людей, заинтересованных в очернении России и готовых за это платить. Так возникла первая волна европейской русофобии и был заложен фундамент предубеждения европейцев против России, дошедших до наших дней.
Ливонская война длилась 24 года. Сначала Россия одерживала победы, позже чаще терпела поражения. Иными словами, это была затяжная изнурительная борьба. Вдобавок за 24 года войны было всего три года, когда татары не приходили на Русь [124] . Самый страшный был поход Девлет-Гирея в 1571 г. — тогда татары спалили Москву. В пламени погибли десятки тысяч людей. Москва-река была запружена трупами. Это страшное событие имело и положительный результат. Убедившись в низкой боеспособности опричников, не сумевших отстоять Москву, царь отказался от опричнины, семь лет изводившей страну. Не касаясь здесь террора, о чём будет говориться ниже, опричнина нарушала хозяйство России. Выделение в стране земель опричнины привело к массовой смене землевладельцев. Вотчины бояр, переселенных в земщину (или казнённых), были разделены на поместья и розданы опричникам, резко усилившим эксплуатацию крестьян — ведь помещиков-опричников было в разы больше, чем бояр, и никаких патриархальных традиций, связывающих боярина со своими крестьянами, у опричников быть не могло. По сходным причинам страдали и жители городов, попавших в опричнину.
124
Новосельский Л.А. Борьба Московского государства с татарами в первой половине XVII в. М.— Л., 1948.
Многолетняя война на два фронта требовала средств, и подати с населения неуклонно повышались. Высокими налогами были обложены горожане, в особенности купцы, и черносошные (государственные) крестьяне Севера и Поморья. Эксперименты с опричниной подорвали крестьянские хозяйства в Центральной и Северо-Западной России. Все это наложилось на период сжатия — один из трех периодов демографических циклов доиндустриальных обществ [125] . Для периода сжатия характерно относительное перенаселение, что приводит к крестьянскому малоземелью, росту крупного землевладения, низкому уровню потребления, высоким ценам на хлеб, уходу разоренных крестьян в города и бегству на окраины или за пределы страны. В России очередной период сжатия начался с 1540-х гг. (на Северо-Западе — с 1510 — 1520-х).
125
Для демографического цикла в доиндустриальных обществах характерно три периода: 1. Внутренняя колонизация (восстановление), 2. Сжатие и 3. Экосоциальный кризис, иногда переходящий в демографическую катастрофу. Затем следует новый цикл {Нефёдов С Л. О демографических циклах в истории средневековой Руси // Клио, 2002, № 3. С. 193—203).
За сжатие винить Ивана IV, конечно, нельзя — в демографических циклах сжатия и экосоциальные кризисы неизбежны, но его лепта в усугублении сжатия очень велика. Война на два фронта требовала, кроме денег, войско, что тогда означало поместную конницу. Царь постоянно увеличивал налоги и раздавал казённые и боярские земли помещикам. Крестьянам становилось всё сложнее удовлетворять запросы государства и кормить быстро нарастающее число помещиков. Им приходилось продавать почти весь хлеб, не оставляя себе запасов. Поэтому неурожай начала 1570-х гг. привел к массовому голоду. Вслед за голодом пришла чума. Голод и мор длились три года — 1569—1571 гт. Затем последовало страшное разорение Москвы и Московского уезда Девлет-Гиреем. Наступила демографическая катастрофа. Масштабы её несравнимы с числом казнённых Иваном VI (менее 10 тысяч). По оценке специалистов, численность населения России уменьшилась на 30—50 %. [126]
126
Нефёдов С.А. Демографическо-структурный анализ социально-экономической истории России. Конец XV — начало XX века. Екатеринбург: Изд-во УГГУ, 2005.
Большая часть земель перестала обрабатываться. Особенно пострадал Северо-Запад, где к внутренним бедам добавилось нашествие поляков и шведов. В результате к концу царствования Ивана IV Новгородский уезд походил на огромное кладбище, земель же обрабатывалось не более 1/3 против прежнего. Обнищание и вымирание крестьян ударило по боеспособности русских войск.
У государства не стало денег для найма стрельцов и пушкарей, а помещики, лишившись доходов с поместий, утратили стимул служить, да и сложно им стало являться на службу «конно, людно и оружно», доходов уже не хватало не только на боевых холопов, но и на хорошего коня и сабли для себя. Многие дворяне, боясь, что без них семьи умрут с голоду, самовольно покидали полки. Их ловили и били кнутом, заковывали в цепи, но это помогало мало. Ивану IV не оставалось ничего другого, как заключить мир и отказаться от всех завоеваний в Ливонии.
Иван IV не только отказался от ливонских завоеваний, ему пришлось испить чашу унижения до конца и пойти на уступки исконно русских земель. Он был вынужден уступить шведам Корелу, Ивангород, Ям и Копорье. «Морские ворота» России не только не открылись шире, но и закрылись почти наглухо — в руках русских осталось лишь устье Невы. После 24 лет Ливонской войны Иван IV остался с обнищавшей и униженной страной и с намного меньшим числом подданных, чем было до начала ливонской авантюры. Как тут не вспомнить приписываемые Талейрану слова [127] , сказанные по поводу расстрела герцога Энгиенского Наполеоном: «Это больше чем преступление. Это ошибка».
127
На самом деле фраза принадлежит Буле де ля Мерту, председателю Законодательной комиссии, разработавшей Гражданский кодекс Наполеона.
Преступления Ивана IV. Печальную известность Иван IV приобрел не благодаря ошибке с Ливонской войной, столь дорого обошедшейся России, а из-за своих преступлений, часто преувеличенных. Ивану IV не повезло на современников, описывающих его царствование. Из русских авторов наиболее известным и ярким был князь Андрей Михайлович Курбский, некогда приближенный царя, ставший его злейшим врагом. Перебежав в Литву, Курбский приложил все силы, чтобы сокрушить бывшего друга и сюзерена. Он боролся пером и мечом, писал письма царю, сочинил «Историю о Великом князе Московском», наводил на бывшую родину литовцев и татар, лично во главе литовского войска разгромил 12-тысячную русскую армию. Карамзин принял на веру писания Курбского и ввёл их в свою «Историю государства Российского». Так изложенные Курбским «факты» закрепились в историографии, хотя часть опровергнута современными историками.