Русская канарейка. Блудный сын
Шрифт:
Несмотря на пресловутые пять звезд, никто тут не заботился о показушном глянце: густая трава вокруг олив была усыпана сморщенными черными плодами, пруд с четырьмя ленивыми лебедями окружен прорванной в двух местах сеткой, легкий запашок коровьего навоза вплетался в буйный запах трав и цветов, старые каменистые дорожки петляли меж двухэтажных коттеджей, а главный корпус – попросту могучее старое шале, расширенное, благоустроенное и обстроенное со всех боков галереями и террасами, – расселся на горе раскидисто и по-хозяйски основательно.
Оставив машину на стоянке, окруженной высокими
Среди белых фигур в махровых халатах и тапочках на босу ногу ты ощущал себя как-то слишком, ненужно одетым. Телефоны и прочая тревожность отменялись уже на входе, о чем предупреждала табличка, на которой перечеркнутый крест-накрест черный мобильник походил на какого-то противного жука.
Это было ужасающе дорогое место.
Мы выбрали для нее правильную должность на правильной горке, вновь удовлетворенно отметил Натан. До конца дней она будет слышать только спокойные голоса и журчание воды и вдыхать запах ароматических масел и дорогого полироля, которым натирают красное дерево этой изумительной мебели.
Резная деревянная лестница того же красного дерева вела из холла вниз, на лечебный этаж – к бассейну, саунам и ваннам.
Он спустился, прошел мимо магазина возмутительно дорогих сувениров и косметики, миновал несколько процедурных кабинетов и осторожно постучал в последнюю дверь. Зара должна была его ждать; она его и ждала.
– Не вставай! – воскликнул он, ускоряя шаги и протягивая руки навстречу.
Но Зара уже подтянула к себе палку, уже поднялась и вышла из-за стола. Они обнялись. Оглядели друг друга и снова обнялись.
– Я лишил тебя обеда? – спросил он. – Хочешь, поедем пообедаем где-нибудь в Рош-Пине? В «Джауни» готовят отличные стейки…
– Брось, – сказала она, – оставь эти ресторанные глупости. Тебе давно пора отказаться от красного мяса. Сейчас нам принесут чай, сухофрукты и орешки – вот что должны есть два старика, вроде нас.
– Если челюсти позволяют, – отозвался он добродушно, усаживаясь в кресло напротив. Как здесь все было продумано и как удобно! На сиденье кресла подложена подушечка – ну разве не трогательна эта забота о наших старых задницах! И стол у Зары совсем не напоминал бездушные офисные столы. Можно поклясться, что его лет сто назад приволок в Палестину в своем багаже какой-нибудь врач из Парижа, Будапешта или Варшавы. А прекрасные напольные часы в углу, а чудесный резной и как бы нипричемный в кабинете главного врача буфет, украшенный цветными провансальскими блюдами: черные оливки, золотой лук и кроваво-красные помидоры… Да, подытожил Натан, усаживаясь на ласковую подушку, мы выбрали для нее правильное место.
Принесли, конечно, никакие не сухофрукты и не орешки, но уж и не стейки: здешняя кухня была молочной, и единственное, чем мог разжиться плотоядный хищник, – это рыба, зато уж нескольких сортов.
Под льняными салфетками на двух подносах обнаружились закуски из баклажанов (местный повар был помешан на баклажанах: пек их и жарил, мариновал и чуть ли не скульптуры из них лепил), оладьи, цветник из разного вида повидла в крошечных стеклянных розетках, ну, и булочки, масло, чесночная паста… И, конечно же, кофе в высоком термосе.
– Ого! – воскликнул Натан, пододвигая к себе поднос. – Ого, как я проголодался!
Он совершенно не хотел есть. Он вообще в последние месяцы страдал полным отсутствием аппетита и очень похудел, что сводило Магду с ума. Но вот кофе по-прежнему втайне от жены поглощал в страшных для сердечника количествах.
И сейчас, заставив себя ковырнуть оладьи, торопливо отвинтил крышку термоса и налил полную чашку кофе…
…Когда девушка в белом халате явилась унести подносы, он придвинул к себе термос и попросил оставить чашку на столе. Пересел поближе к Заре – на стул справа от нее, – и минут десять старичье, как говорила Зара, хвасталось друг другу фотографиями внуков в телефонах. У Зары внуков было целых восемь – все мальчики, один в один, глаза как черносливины. Пятеро погодки, трое за ними – с двухлетними паузами в производстве.
– У меня парень один, зато рыжий-рыжий! – сказал Натан, пролистнул длинненьких подростков-близняшек, поразительно похожих на Габриэлу, и выкатил на экран огненный шарик вихрастой головы.
– Боже мой! – ахнула Зара. – Это пожар какой-то!
– А по характеру вообще – огонь, острый перец! – заметил Натан. – И генерал с пеленок: строит сестер, мать, бабку, даже отца – как первогодков.
Затем еще минут пятнадцать они сплетничали, перебирая знакомых, вполголоса обсуждая новости в конторе и в МИДе: ты не поверишь – тотальные, кардинальные изменения во всем и в кадровой политике – особенно…
Не хочет переходить к делу, отметила Зара, тяжко ему почему-то. Облысел, постарел… Что-то случилось?
И помогла: улыбнулась и проговорила:
– Ну, а теперь смело прыгни в воду с разбегу.
Он замешкался, будто не ожидал.
Еще по дороге, обдумывая их встречу, решил начать не с Леона, хотя и понимал, как жестоко сейчас забрасывать Зару в прошлое. Помедлив, достал из плоской кожаной книжки (привычное укрытие для многих фотографий за годы его пестрой карьеры) фотографию «Казаха» и положил перед Зарой на стол.
Она не притронулась к ней, лишь глаза опустила. Молча смотрела, долго, долго… Слишком долго для опознания. Слишком спокойно, удивился Натан. Как странно: не узнает? Все же это не совсем обычное лицо. Как можно не узнать человека, ломавшего тебе пальцы?
Наконец она разлепила морщинистые губы и бесстрастно проговорила:
– Постарел, мерзавец…
Что значит выучка, восхитился Натан. Сказал, забирая фотографию:
– Прости. Это было необходимо. Я бы не стал тебя зря тревожить. Хотел еще раз удостовериться, что это он самый.