Русская канарейка. Трилогия в одном томе
Шрифт:
Куда больше потрясло свидетелей (немногих, кому довелось оказаться в офисе конторы в тот утренний час) явление вдовы Калдмана с белой крысой на плече. Ого, это было посильнее, чем тень отца Гамлета!
Об этом пересказывали пересказы еще несколько месяцев после визита:
– …И вот, представь: тело мужа лежит непохороненным, а она является сюда этакой седой фурией, с крысой на плече! Очуметь можно! Чем тебе не античная трагедия!
– Да брось ты. Не античная и не трагедия, а цирк и сумасшедший дом.
– Ну, а я тебе о чем! Недотепа этот, секретарь, сунулся мягко возразить, обежать ее кругом… ты ж знаешь, Нахум скальп с него снимает за любой пропущенный гол. Так она смела его одним взглядом, невозмутимо вошла к Нахуму и прикрыла за собой дверь.
Собственно, так все и произошло.
Магда притворила дверь, подошла к столу онемевшего Нахума Шифа и – прямая, иссохшая, крахмально-седая (ни слова приветствия, ни тени улыбки) – проговорила:
– В наше время человек растворяется очень быстро, Нахум. Человек и его дела. Я пришла предупредить: если вы немедленно не начнете настоящую работу по вызволению Кенаря, я взорву здесь всех вас.
Лицо Нахума Шифа нервно дернулось в улыбке, и хотя его глаза – очень синие, с черной точкой зрачка – остекленели от ярости, мягкий его голос задушевно протянул:
– Магда, Ма-агда! Боже, я не верю своим ушам…
Он поднялся из-за стола и подошел к ней, протягивая руки, точно собирался обнять. Но оказавшись где-то на уровне ее плеч, руки опустились – неизвестно, как эта мерзость, крыса эта отреагирует на прикосновение к хозяйке: пожалуй что и укусит!
Нахум не был великаном, поэтому его пронзительные глаза василиска вбуравились вровень в невозмутимое лицо Магды, будто пересчитывая и запоминая все ее морщины.
– Ты просто в горе, ты в шоке, – сострадательно продолжал он. – Сама не знаешь, что говоришь. Мы все горюем: Натан, золотое сердце, выдающийся ум…
Ни малейшей фальши в его словах не было: когда-то, лет тридцать назад, они с Натаном были довольно близкими друзьями и все последние годы, в сущности, решали сообща очень многие трудные задачи. Но почему-то в присутствии Магды Нахум всегда ощущал себя лжецом и шарлатаном; эта проклятая баба умела даже переглядеть его невыносимые для многих ледяные глаза. Вот и сейчас, ощутив в собственном голосе непростительную неискренность, он отвел глаза и заторопился:
– Что касается того дела, с… э-э… Кенарем, то… во-первых, ты знаешь, мы занимаемся им и прилагаем все усилия… Дело непростое, как и любой… э-э… обмен. Весь вопрос в том, что мы можем предложить, не обнаруживая себя, – иначе его сразу уничтожат.
– У вас есть генерал Махдави! – оборвала она его.
Нахум поморщился. Если б не память о Натане, он бы вышвырнул из кабинета эту чокнутую старуху. Сегодня состоятся похороны, и пусть они пройдут в надлежащей атмосфере. А там все вернется на круги своя, и с Меиром гораздо легче договориться. Меир умный человек.
– Да? – усмехнулся он. – А я и не знал. Видимо, жены наших сотрудников знают кое-что лучше меня…
Она подняла на него глаза и так же спокойно проговорила:
– Я прожила с разведчиком всю жизнь, Нахум. Можешь вообразить, сколько я знаю: я напичкана сведениями, как электронная аппаратура. И ты понимаешь, какие
Она шагнула к нему, приблизив свое лицо неприлично, почти интимно, понизив голос так, что он зашелестел между ними, как змея в траве. И такую спеленутую ярость ощутил в этом голосе Нахум, что инстинктивно отшатнулся.
– Говорю тебе: я взорву здесь всех вас к чертовой матери. Парочка интервью двум-трем европейским газетам, кое-что о продажах оружия, кое-что о странных исчезновениях, о ликвидированных иранских ядерщиках; кое-что о пленном генерале Бахраме Махдави… Западная пресса встанет на задние лапы и оближет мою задницу.
– Магда… – пробормотал Нахум в замешательстве, – дорогая… Ты?! Ты не предашь своей страны и своего народа! Нет, ты этого не сделаешь.
– Я сделаю именно это, – холодно оборвала она его. – Мне нечего терять. И если у вас появится искушение слегка подправить мою манеру водить, то учти: я обо всем позаботилась. Натан бы мной гордился. Я даю вам два месяца, – продолжала она. – Если через два месяца Кенарь не вернется, мой человек, что бы со мной ни случилось, пустит в ход те документы, которые сегодня ночью я нашла в домашнем сейфе и уже переправила в надежное место. Полагаю, Натан приготовил их ровно для той же цели: он выдыхался и не был уверен, что вы не захотите заткнуть ему рот.
– Господи, Магда, что за слова! – Вид у Нахума был оскорбленный, и, похоже, он действительно был сильно обижен, обескуражен, взбешен. – Я не верю тому, что слышу! До чего мы дожили и где мы живем!
Уже направляясь к двери, Магда на эту реплику резко обернулась. Белая крыска потопталась на ее плече, удерживая равновесие, и привычно замерла.
– Мы живем в дерьмовом мире, где вонь стоит до небес, – отчеканила Магда, – так что морщится даже бог, который тоже уже провонял.
Выдержав секундную паузу, она сказала:
– Надеюсь увидеть тебя на похоронах Натана.
Когда Магда покинула кабинет Нахума Шифа, его секретарь трусовато заглянул в дверь, так и оставшуюся приоткрытой.
Босс сидел за столом, в бешенстве пытаясь прикурить сигарету от умирающей одноразовой зажигалки, дергающимся углом рта повторяя одно и то же:
– Чокнутая ведьма… Чокнутая ведьма…
Миновав двух охранников, Магда неторопливо вышла к припаркованной «хонде», села за руль и, развернувшись, выехала на проспект.
Проследив за ее машиной, один охранник подмигнул другому и сказал:
– Вдова Калдмана… Видал лицо? Спокойна как слон. В одном русском мультике, еще в Союзе, была такая старуха с крысой: Старуха Что-то… Кряк или Шмак… Когда я маленький был, любил смотреть.
Еще не пробочное время, машина движется в правом ряду спокойно, ровно, не быстро. Гнать не стоит… Ей сейчас нельзя разбиться.
По радио уже передавали некролог (молодцы, подсуетились): «…Генерал-майор запаса… бывший начальник Генштаба… бывший министр обороны… блестящий организатор операций, ставших легендой военной разведки… поднявший на новую высоту… возродивший дух… неутомимо преследовавший врага…»